Ян-Филипп Зендкер - Сердце, живущее в согласии
В тот вечер из «дома смерти» вынесли шесть трупов и закопали в неглубокой могиле.
Больше я не пытался навестить Тхара Тхара и уж тем более принести ему воды, обходил ту часть лагеря стороной.
Через десять дней Тхар Тхар вернулся в нашу хижину. Он невероятно исхудал и был похож на изможденного вола. Но живой. Из «дома смерти» пришел на своих ногах.
Мы заботились о нем, как могли. Делились с ним пищей и водой, мыли его, отгоняли мух и москитов. Постепенно он пошел на поправку и через пару недель был снова готов к походам.
Но Тхар Тхар стал совсем другим, порывистым и агрессивным. С нами почти не разговаривал. Он нас не простил.
Во время походов Тхар Тхар всегда шел впереди. Добровольно! Он уже не ступал осторожно, как раньше, шагал тяжело, словно хотел, чтобы мина – если вдруг на нее наступит – обязательно взорвалась. На плечах нес мешок риса, но шел так быстро, что солдаты приказывали ему сбавить шаг. Они, шагавшие налегке, не поспевали за ним.
Больше всего мы боялись мест, где деревья росли почти впритык, в окружении кустарника, а земля была покрыта листьями. Но и здесь Тхар Тхар добровольно вызывался вперед. Солдаты давали ему мачете, и он прорубал нам проход, размахивал ножом, как безумец. Длинное острое лезвие крошило все, что встречалось на пути. Однажды на него прыгнула кобра. Тхар Тхар отсек ей голову. Вторую змею разрубил пополам.
Мы все радовались, что Тхар Тхар избавлял нас от опасной работы. Солдаты позволяли ему вырываться вперед на любое расстояние. И он вырывался. Настолько, что они начинали волноваться, мы едва слышали свист его мачете. Но как бы далеко ни уходил Тхар Тхар, он всегда дожидался нас и солдат. Только потом мы поняли почему.
За эти месяцы он все-таки подорвался на мине, лишился пальца. Во время одного похода повстанцы ранили его в правую руку.
Между тем я все сильнее его боялся. От его взгляда у меня по спине ползли мурашки. Когда другие носильщики благополучно возвращались из похода, в их глазах читался страх смерти, радость и облегчение, что на этот раз пронесло, благодарность за дополнительную порцию риса. Лицо Тхара Тхара оставалось бесстрастным, словно все происходящее его ничуть не трогало.
Он больше не спорил с солдатами, но его послушание отличалось от нашего. Тхар Тхар их не боялся, просто ждал удобного момента, чтобы постоять за себя.
Наверное, это было даже не безразличие. Остальные носильщики мало-помалу смирились с судьбой и безвольно ждали смерти. В характере Тхара Тхара появилось пренебрежение. Ко всем. Видимо, это и поддерживало в нем жизнь. Мне тогда думалось, что его пренебрежение недалеко ушло от жестокости солдат.
Все изменилось с появлением в лагере Ко Бо Бо.
Он приехал с группой парней, которых из родной деревни привезли сразу на фронт, и был самым младшим среди новобранцев и самым слабым. Его тонкие руки и ступни, его большие темно-карие, почти черные, глаза напоминали мне мою сестру. Я жалел Ко Бо Бо. Совсем мальчишка. Худенький, хрупкий. В лагере я видел таких. Больше двух недель никто не выдерживал.
В первые дни Ко Бо Бо не решался выйти из хижины. Сидел, забившись в угол, сутки напролет. Даже ночью. Мы приносили ему рис в маленькой миске. К утру миска оставалась нетронутой. Если его о чем-то спрашивали, Ко Бо Бо опускал голову и молчал. Двое самых разговорчивых носильщиков попытались его расшевелить, но безуспешно. На третий вечер усталость одолела мальчишку, и он заснул. Тогда Тхар Тхар взял его на руки и уложил рядом с собой.
Ночью я услышал перешептывание. Один голос узнал сразу: Тхар Тхар. Второй был мне незнаком. Наутро Ко Бо Бо впервые ел с нами рис и вяленую рыбу.
Через две недели парня отправили в поход. Солдаты решили прочесать деревню, они подозревали, что крестьяне прячут оружие для повстанцев. Деревня стояла в нескольких часах хода от лагеря. Дорога туда была относительно легкой и безопасной, поскольку крестьяне постоянно ездили по ней на воловьих упряжках. Не станут же они минировать свой путь! Мы шли, не встречая неожиданностей. Ко Бо Бо нес канистру с водой, Тхар Тхар шагал рядом, неся на плече ящик с боеприпасами. Разговаривать солдаты нам запретили, и в течение трех часов никто не произнес ни слова.
Первыми нас заметили деревенские мальчишки, сидевшие на деревьях. Солдаты зашли в крайний двор, обыскали дом и пристройки. Мне и двум носильщикам велели рыть землю в нескольких подозрительных местах, но мы ничего не нашли. Женщины с младенцами на руках, двое ребятишек постарше и старик в молчаливом ужасе наблюдали за нами. Кроме молодых матерей, все подняли дрожащие руки.
Во втором дворе мы тоже ничего не нашли. Но здесь нас испугались еще сильнее. Двое мальчишек лет одиннадцати бегали взад-вперед, в глазах старухи я заметил не только страх, но что-то еще. Что именно – не понимал. Одна молодая женщина вдруг заголосила, и старухе стоило немалых усилий ее успокоить.
Третий дом был пуст. Казалось, его только что покинули. Во дворе на веревке сушились рубашки и лоунджи, из дыры в крыше поднимался дымок, метались, кудахтая, куры. Но людей не было. Двое солдат с автоматами наперевес поднялись в дом. Наверное, они ожидали засады, но внутри было пусто. Офицер приказал носильщикам копать в подозрительных местах. Тоже ничего. И вдруг его окликнул солдат. Он обследовал отхожее место, и луч фонарика якобы высветил дуло винтовки. Носильщикам приказали сломать соломенные стены, с этой работой мы справились за несколько минут.
Солдату могло показаться: увидел осклизлую палку и принял ее за винтовочный ствол… И все же двоим носильщикам велели спуститься в выгребную яму. Они стояли по грудь в дерьме, и искали, и через несколько секунд вытащили из тайника первую винтовку. Потом вторую, третью.
И тогда грянули выстрелы. Один офицер споткнулся и упал физиономией в дерьмо. Двое солдат грохнулись на землю. Остальные принялись беспорядочно палить. Я слышал громкие крики и хлопки винтовочных выстрелов. Люди прятались кто куда, я бросился на землю и быстро пополз за поленницу дров, сложенную под домом. Там уже укрылись другие носильщики, среди них – Тхар Тхар и Ко Бо Бо. Солдата, бежавшего к нам, ранило в шею. Он лежал в двух ярдах от меня, не подавая признаков жизни. Я видел, как потемнела земля подо мной. Наверху громко хрустнуло, и на нас посыпался пепел, а еще через мгновение сквозь бамбуковые половицы закапала кровь. Послышался треск огня. Хижина пылала.
Тхар Тхар взял Ко Бо Бо за руку и побежал к живой изгороди, я бросился следом. Мы споткнулись о чей-то труп, перебрались через него и дальше поползли на четвереньках. Тхар Тхар силой своего тела продавливал нам проход в соседний двор. Там тоже валялись убитые и горел дом. Со всех сторон слышались выстрелы. Обезумевшие солдаты носились по дворам и убивали все, что двигалось. Кур, собак, кошек, людей.
Мы проползли мимо горящей хижины и вернулись на первый двор, где спрятались за стогом сена. Рядом лежал убитый старик. Его спина была прошита автоматной очередью, своим телом он придавил двоих погибших детей. Под пальмой лежала молодая женщина, невидящие глаза были широко открыты, изо рта текла кровь, мертвые руки сжимали младенца. Живого. Ребенок отчаянно вопил. Ко Бо Бо выбрался из укрытия и подполз к мертвой матери. Тхар Тхар пытался его удержать, но парень оказался проворнее. Вырвав ребенка из рук убитой, он вернулся к нам.
Младенец поорал еще немного, потом затих. На улице испуганные дети звали своих матерей. Кто-то плакал навзрыд, кто-то звал на помощь. Снова послышался залп, затем еще несколько. Я подумал, не сбежать ли. Но деревня стояла вдалеке от дорог. Я не представлял, как и куда идти. Военные наверняка знали, где искать беглецов, и не дали бы нам улизнуть.
Часть повстанцев перебили, часть бежала из деревни. По улице ходили солдаты, разыскивая носильщиков. Мы вылезли из укрытия. Тхар Тхар попытался отобрать у Ко Бо Бо ребенка, но тот вцепился в младенца, будто это было его собственное дитя.
Уцелевшие солдаты и носильщики собрались перед первым домом, туда же пришли и немногие местные жители. Заметив младенца, солдат приказал Ко Бо Бо немедленно положить его на землю. Парень не шевельнулся.
Солдат выхватил пистолет и заорал, что сейчас убьет обоих. Ко Бо Бо стоял, словно не слыша. У парня был шок. Солдат вскинул пистолет и прицелился. Тогда Тхар Тхар что-то прошептал Ко Бо Бо на ухо. Парень очнулся. Тхар Тхар забрал у него ребенка и отдал молодой крестьянке.
После того похода они стали неразлучны. Наверное, Тхар Тхар видел в парне младшего брата, а может, просто нуждался в ком-то, кого мог взять под защиту. Как бы там ни было, они всегда держались рядом. Вместе стирали белье на реке, вместе готовили еду, чистили винтовки. Вместе выносили из «дома смерти» и хоронили трупы. Они как-то ухитрялись оставаться в одной группе. Даже спали рядом, и я часто засыпал под их шепот. Тхар Тхар, которого мы прозвали Молчуном, вновь стал разговорчивым, дурное настроение и агрессивность исчезли. Он простил носильщикам то наказание. Между ним и Ко Бо Бо установились отношения, которым не было места в мире, где мы жили. Не знаю, как им это удавалось. Когда мы погружались в тупое молчание, они оживленно беседовали. За все время, что я пробыл в лагере, только они и улыбались. Естественно, когда поблизости не было солдат. Они помогали друг другу, заботились друг о друге в мире, где через пару недель, если тебя не убили, ты начинаешь думать только о себе. Я им завидовал. Их связывала некая тайна, помогавшая жить. Увы, я не знаю, что это за тайна. К тому времени мы с Тхаром Тхаром стали почти чужими.
