Игорь Андреев - Четвертый тоннель
Мое терпение лопнуло, когда парень по имени, допустим, Игорь, начал говорить со сцены о том, как ему трудно знакомиться с девушками, и тут же начал врать себе — и нам.
— Например, вот, я еду в метро и вижу девушку. Она мне вроде нравится, но я… Я думаю, что сейчас мне не до нее…
— Зачем ты так думаешь? — спросил тренер.
В зале гробовая тишина. Я бросил взгляд на людей, сидящих на стульях вокруг, и мне показалось, что всем все понятно. Особенно выразительны были лица женщин. Кажется, все ждали, что этот парень скажет. Правду или как обычно.
— Ну, как бы сказать… Если вот я с ней сейчас познакомлюсь, то… Ну, у меня много дел. Если у нас с ней что-то начнется, у меня не будет времени заниматься бизнесом. Это помешает другим планам в моей жизни…
Хорошо знакомая ложь вызвала во мне новый, невероятно мощный приступ раздражения. Этот парень, набравшись мужества, чтобы выйти на сцену к микрофону, все-таки врет. Я больше не смог удерживать себя в рамках правил.
— Игорь, что ты несешь?! — сказал я зловеще, повышенным тоном, со своего места на втором ряду. Парень у микрофона, тренер и присутствующие обратили взгляды на меня. — Какой на хуй бизнес? При чем тут не будет времени? Ты просто боишься быть отвергнутым!
После этих слов мне стало легче… Говорить то, что думаешь на самом деле, легко. Вообще, по-моему, все обо всем знают, потому что человеческая природа у нас одна на всех. Только мало кто говорит. Кажется, все женщины в зале в ответ мне едва заметно кивнули. Я всегда подозревал, что женщинам понятны глубинные мужские страхи, как понятны и связанные с ними отмазки, сколько бы мы им не говорили про бизнес, занятость и другие весомые глупости.
Тренер перевел взгляд на Игоря. Тот опустил глаза на свои туфли и тихо сказал:
— Ну… Вообще-то… Да. Я боюсь.
Однако сразу после этого он начал защищаться. Он сказал: «Да, но…», — и дальше, как все мы умеем. Как умеет любой ребенок, желающий оправдаться.
(Позже я обсуждал этот феномен с одним психологом, и он сказал, что людям труднее всего признаваться себе в своих ограничениях, обусловленных страхом. Дело в том, что подсознание подыгрывает человеку в отрицании или подмене проблемы. Ты говоришь, надо ключ искать не там, где потерян, — там темно и страшно, а под фонарем — где светло и безопасно? Подсознание отвечает: прекрасно, давай сделаем, как ты хочешь, — будем искать под фонарем. Искать безуспешно и бесконечно. Поэтому тренинги личностного роста не срабатывают для людей, не желающих раскрываться. Ключ все-таки надо искать там, где он есть. Там, где страшно).
К микрофону, сменяя друг друга, выходили другие участники. Я тоже хотел выйти, чтобы поделиться своим материалом, но за пару мгновений до того, как я только-только думал поднять руку, меня окутывал страх, и я замирал в оцепенении, уступая возможность выйти к микрофону кому-нибудь другому. Как только этот кто-то выходил, оцепенение отпускало, и я говорил себе мысленно: «Ладно, я пойду после этого человека». Но после этого человека меня вновь поражал приступ страха. Так повторилось несколько раз. В какой-то момент, когда вновь захлестнула первая волна страха — сильная, но еще не успевшая подавить меня, — я очень быстро поднял руку, чтобы отрезать себе путь к отступлению. Тренер увидел меня и кивнул.
— Прежде всего, я хочу сказать, что я сейчас сильно боюсь, — начал я. — Потому что собираюсь говорить о вещах, которые обычно изо всех сил скрываю. Одно дело говорить вещи, которые представляют меня в выгодном свете. Выебываться с важным видом всегда легко. Совсем другое — говорить то, что открывает мою слабость.
Тренер кивнул. Точнее, сделал одобрительный жест веками.
— У меня две проблемы, которые мешают жить сейчас.
Проблемы с женщинами и по жизни в целом. Насчет женщин… Во-первых, я боюсь знакомиться и вообще строить отношения с женщинами. Каждый раз это как вызов. Мне страшно облажаться. Быть увиденным в неприглядном свете. Узнать, что я недостаточно хорош, чтобы принимать меня таким, какой я есть. Я много раз слышал от женщин о себе очень приятные слова. Но я не верю. Мне всегда кажется, что это неправда. Вот, например, женщина в постели говорит мне, что ей было очень хорошо, а я воспринимаю это как вежливый комплимент — то есть ложь. Мол, ну, так принято — после хорошего секса сказать друг другу что-нибудь хорошее, вот она и говорит. Но это как бы не про меня. В глубине себя я знаю, что я вовсе не так хорош. Я этого недостоин… Во-вторых, в целом по жизни я… Я бессилен. Я не могу ставить цели и достигать их, если меня никто не пинает под зад. Начальство на работе очень ценит меня, потому что я отлично решаю поставленные задачи. Но сам себе задачи ставить не могу. Страшно, что ничего не получится. Да и вообще не получается думать о каких-то там целях. Как только появляется какая-то вдохновляющая идея, я сам себе быстро и доходчиво объясняю, что ничего не получится, и мой энтузиазм иссякает… И вообще, я даже не могу жить сегодняшним днем. Вот мы едем с подругой в тропическую страну. До поездки я радуюсь, думая о том, как будет классно. После поездки смотрим фотки и я вспоминаю, что было классно. А в самой поездке я всегда напряжен. Я не фокусируюсь на удовольствиях. Не могу даже наслаждаться вкусной едой и красивыми пейзажами. Разве только когда курю марихуану. Я чем-то постоянно озабочен — не забыть, не опоздать, не переплатить и прочее, так что все происходящее с нами пролетает мимо меня. Я не присутствую здесь и сейчас. Если бы так было только в путешествии, я бы подумал, что это все из-за незнакомых условий — чужая страна, другие обычаи и законы и все такое. Но так происходит в моей жизни постоянно. Я так устал трахать свой мозг. Моя жизнь такая бессмысленная и я так бессилен что-то изменить…
Рассказывая о себе, я смотрел в зал, но не видел глаза людей. Мой взгляд был обращен в пространство впереди. Я сделал паузу, взгляд сфокусировался на их лицах — передо мной появились десятки пар глаз, направленных внутрь меня. Мне показалось, что эти люди прекрасно понимают все. Даже то, что я недоговорил.
— Я свои проблемы связываю с родителями, — начал я вновь. — В основном, с отцом. Он меня никогда не любил. Я любви не чувствовал. Наоборот, все, что я от него слышал, сводилось к тому, что я плохой, ненужный, бесполезный, тупой, бесталанный. От меня нет никакого толку. Одни проблемы. Я отвратителен, и у меня такого, естественно, нет будущего. Некоторые вещи вроде этих я слышал от него напрямую. Какие-то — другими словами, но с таким же смыслом… Мне всегда казалось, что он меня ненавидел. Его проблемой, связанной со мной, было само мое существование. Его никогда не интересовало, что я думаю, чувствую, что мне интересно, чем я хочу заниматься. Наоборот, он заставлял меня делать то, что я не хочу. Я не имею в виду делать зарядку или прибирать свои вещи. В этом нет ничего плохого. Наоборот, я ему благодарен за это. Я сейчас имею в виду, что он ломал мою волю… Он технарь, обожает всякую технику, электронику, и больше всего — свою машину и все, что с ней связано. Его гараж был его вторым домом. Или первым. Он там себя чувствовал лучше, чем где-то еще. Он его обожал и обожествлял. Делать там что-то или просто быть там — для него самое главное. И он хотел, чтобы я тоже любил его гараж со всеми железяками. Он меня туда все время тащил. Я ненавидел этот ебаный гараж! Это была тюрьма. Я там отбывал срок… Он где-то там то ли видел, то ли слышал, что бывают такие мальчики, которые в восемь лет интересуются содержимым карбюратора, и он хотел, чтобы я был таким же. О том, что у меня могут быть свои предпочтения на тему как жить и каким быть, он даже не задумывался. А я не смел ему что-то об этом говорить. Он же самый важный, самый авторитетный, самый любимый человек в моей жизни — как я посмею ему возражать? Я хотел играть с пацанами во дворе, а он говорил: «Пойдем в гараж». Если я отказывался, он злился и кричал. В итоге я подчинялся. Когда мы туда приходили, уже минут через десять я умирал от тоски и спрашивал: «Папа, а когда мы пойдем домой?» Он злился, ругался и кричал. Я пугался и, ясное дело, затыкался. Это повторилось несколько раз, а потом я даже перестал спрашивать, когда мы пойдем домой. Потому что было заранее ясно, что если я буду говорить, что мне там не нравится, он будет на меня орать, но покинуть тюрьму раньше срока мне все равно не удастся…
В начале рассказа мой голос дрожал. Скоро в нем появились слезы, которые сразу покатились по щекам. Я заметил, что в зале плакали многие. Наверное, каждый узнал в моей истории что-то свое.
— …Он не то чтобы нуждался в моей помощи в гараже. Он хотел, чтобы я любил гараж, который любит он. Он хотел, чтобы я восхищался тем, что дорого ему. Что дорого мне, ему было неинтересно знать. Он не видел во мне личность. Я был ему нужен там как костыль для его болезненного самолюбия. Чтобы он чувствовал свою значимость. И он ненавидел меня за то, что я не боготворю его ебаный гараж и его самого! И тащил меня туда снова и снова, будто надеясь силой выжать из меня нужный ему эмоциональный отклик… Однажды во время обеда с мамой он спросил: «Хочешь со мной сегодня пойти в гараж?» И я ответил… «Да». Я не мог сказать что-то другое, потому что это был единственный ответ, который от меня ожидался. Который был разрешен. Он заставил меня врать. Изображать фальшивую заинтересованность в его гаражных делах. Я чувствовал себя сломленным… Я для него был маленький безмозглый идиот, которому нельзя доверять, и за которого надо принимать все решения. Даже решать, что думать и чувствовать. Он относился ко мне как к живому куску пластилина — что папа хочет, то пусть и лепит. Только я живой человек, а не кусок пластилина, но он об этом, кажется, ни разу не подумал. Я сопротивлялся или даже не то чтобы сопротивлялся, просто не понимал, что он хочет, и это его бесило… Принято считать, что жаловаться на родителей — нехорошо. Родителю насиловать душу ребенка — нормально, это просто забота и воспитание, которые как получаются, так и получаются. А ребенку, маленькому или повзрослевшему, выражать свое отношение к тому, кто его насилует, — неэтично… Я его не то чтобы обвиняю. С тех пор прошли десятки лет — что толку обвинять? Но факт есть факт: он меня сломал. И все, что я чувствовал тогда, оставило на мне отпечаток. Который невозможно забыть как сон или галлюцинацию. Я это чувствовал. Это со мной было. И это сделал он. И я чувствую, что этот багаж переживаний, боли и ненависти лежит на мне грузом всю жизнь, и я не могу с этим справиться. У меня нет внутренней силы. Нет мечты. Я ни в чем не уверен. Ни за что не могу взяться. Такое чувство, будто у меня руки отрезаны…
