Щепа и судьба (СИ) - Софронов Вячеслав
«Скажи, дорогой, а что это иностранцы им вдруг командуют? Приказывают, куда идти, где стать, чем заняться».
«Так он же не за свой счет через всю Россию катит, то одно английское телевизионное агентство (Эй-би-си вроде бы) оплатило ему и дорогу и контракт подписало на съемки, где каждый его шаг прописан. Куда ж ему теперь деваться, они, как говорится, всем процессом и руководят. А ты как думал?»
«Да что я думал, ничегошеньки не думал. Просто хотел с человеком встретиться, поговорить, книги свои вручить. И все дела. Что в том плохого?»
«Ладно, — тот отвечает, — давай свои книги, мне все равно его до поезда провожать, а там вручу кому. Не переживай. Посмотрел на это диво, можешь обратно возвращаться. Его сейчас на званый обед повезут с руководством нашим, туда тебе точно хода не будет».
Я, конечно, догадался, о каком руководстве речь шла, с тем самым, которое за ним раньше следило денно и нощно. А теперь вот принимают его торжественно и с почетом, как царскую особу. Вот ведь как жизнь повернулась. Вручил я тому парню в штатском свои книги в надежде, что не обманет, передаст книги кому надо, и отправился домой с самым препоганым чувством. Решив, что ни на одной такой встрече ноги моей больше не будет. Домой вернулся и смешно стало: сюжет прямо по Гоголю. Встреча Чичикова в уездном городе N. Только какая мне в той сцене роль досталась, так до сих пор и не решил… Провидец все-таки был Николай Васильевич. Столько лет минуло, а Россия все той же осталась…
…Были еще встречи людьми, чьи имена, известны любому хотя бы минимально начитанному человеку. Один из них Евгений Евтушенко, прошедший долгий творческий путь начиная с эпохи почитания великого диктатора и до наших дней. Не знаю, каким образом он очутился в Тобольске, но творческая общественность оказалась попросту не готова к встрече с ним, и предназначенный для этих целей зал заполнило менее десятка человек. Запланированного выступления не получилось, и поэт плавно перевёл разговор об историческом прошлом нашего города. И тут выяснилось, что в дореволюционное время в Тобольске служил врачом его родной дед. Он и спрашивает, может, кто работал в местном архиве, встречал его имя? Ну, народ на меня показывает. Поднапряг память, вроде попадался мне в архивных поисках человек с такой фамилией. Но для этого нужно все свои выписки поднимать. Да и не скажу, смогу ли найти. Но обещал порыться в записях, и если что найду, то сообщить. Но сразу за это дело не взялся, а потом узнал, что вскоре Евгения Александровича не стало и необходимость в поисках его предков отпала как бы сама собой.
А еще была встреча все в том же Тобольске с известным современным прозаиком и драматургом Юрием Михайловичем Поляковым, что долгие годы возглавлял когда-то весьма популярную «Литературную газету». Когда-то он давал мне рекомендацию для вступления в Союз писателей. И, самое интересное, узнал меня и разговор у нас получился вполне доверительный и дружественный. Вот тогда и рассказал ему о своих встречах и с Распутиным, и Солженицыным.
«Почему, — спрашиваю, — вели они себя так, словно боги, на землю спустившиеся? Кто им на это такое право дал?»
А он и отвечает: «Так у нас, в России, во все времена было принято из обычных людей пророков делать. Особенно если начальство тому поспособствует. Это уже не от нас зависит. Там, наверху, решили и все. Пошло-поехало. А народ и рад, идут к ним со своими бедами и печалями, мол, помоги, батюшка, заступись. Перед кем заступаться? Перед высоким руководством, что того заступника в пророки назначило? С тем и живем…»
Согласился я тогда с ним, понял: плетью обуха не перешибешь. И уж коль назвали кого классиком, так тому и быть. И как тут не вспомнить товарища Карла Маркса, который говорил о расслоении общества на классы, а это рано или поздно приведет к противостоянию меж ними. Кто же, как не советская власть заложила деление творческих людей на избранных (классиков) и… всех остальных, в когорту ту не вошедших. Значит, имели советские вожди на этот счет какое-то свое скрытое от прочих мнение, от которого мы пока не желаем или не хотим отказываться.
КАЧЕЛИ-КАРУСЕЛИ
Качели изобретены были еще в незапамятные времена и у многих народов считались вещью сакральной, мистической. Среди русских песен можно найти массу, сюжеты которых связаны именно с качелями, когда каждый норовил проявить свою доблесть» храбрость, отвагу. Сейчас, когда на детских площадках видишь раскрашенные столбики высотой чуть выше метра, то остается лишь вздохнуть» подумав, вот ведь как измельчал народ, куда им до наших высот!
Да, во времена нашей молодости качели ставили высотой никак не меньше пяти метров, и были они пусть не возле каждого дома, но едва ли не на каждой улице. Существовал и свой обряд, когда парень приглашал девушку занять место напротив него, а значит, довериться, проявить расположение. А это уже многое. И действительно, разогнать закрепленную меж веревок доску большого ума не требовалось, но вовремя остановиться, не совершить мертвую петлю, подвергнув тем самым смертельной опасности и себя, и свою избранницу, тут нужно была определенная выдержка и, само собой, сноровка.
Большинство девчат, взлетая на уровень крепежного бревна, начинали повизгивать то ли от страха, то ли от иных чувств, чем доставляли парню неслыханное удовольствие. А когда еще можно остаться недосягаемыми от всей массы собравшихся, снизу с завистью взирающих на летунов? Ты и она. Она и ты. И ярко-синее небо, которое так и зовет, манит к себе. Разве можно было в те годы пережить большее счастье, испытующе смотря в глаза друг другу? Да не одно развлечение не сравнится с подобным полетом, когда непонятное чувство радости переполняет тебя и ни за что не хочется останавливаться и возвращаться на унылую землю.
И у нас во дворе отец с дедом соорудили подобный снаряд, доходящий почти до крыши двухэтажного дома, и сразу пустующий прежде двор заполнился десятком желающих покачаться всласть, взлететь в немыслимую высь. Только вот не все соседи восприняли это новшество с радостью, и однажды ночью кто-то срезал веревки, показав тем самым свое взрослое отношение к нашим детским радостям.
…Но, как узнал много позже, далеко не всем любителям качелей они принесли в жизни радость и развлечение. Уже будучи человеком, можно сказать, взрослым, как-то летом выбрался в сторону моря, благо отпуск позволял это сделать. Нас в купе подобралось трое парней, все примерно одного возраста. И где-то в средней полосе, в районе Мичуринска, на очередной остановке, видим, карабкается по ступенькам дед без одной руки, а следом бабка его засовывает в тамбур разные корзинки со снедью и даже настоящий глиняный горшок со сметаной по самый край. Мы кинулись помогать деду, оказалось, что билет у него как раз на пустующее место в нашем купе. А бабка, пока поезд не отошел, успевала давать нам наставления:
— Сынки, вы там за дедом моим следите, смотрите, чтоб ел исправно, а то у него желудок больной, врачи велели есть как положено мужику…
Что она еще говорила, мы уже не слышали, потому как остановка была совсем коротенькая, поезд уже тронулся. Дед же по-хозяйски расположился на нижней полке возле окна и начал выгребать свою снедь из многочисленных плетеных корзинок и пакетов, причитая:
— Куда ж она мне столько насовала: два десятка яиц вареных, половину жареного гуся, да еще огурцов, помидорчиков, яблочек, а вот горилки положить точно забыла. Вот ведь, курва старая, говорил ей, не забудь, нет, как специально позабыла… Уж я ей, как вернусь-то!..
Но нашлась и горилка, замотанная в чистую холстинку, и он вывалил все свое богатство на приставной столик, заявив командным тоном:
— Чтоб все съели! Без остатку! Выбрасывать добро не по-христианскому обычаю, а мне все это богатство до конца отпуска не одолеть. Все поняли? И чтоб без всякого отказу…
А отказываться никто особо и не думал. У меня в запасе была всего пара уже зачерствевших бутербродов, думается, что и у моих спутников тоже. Поблагодарив запасливого деда и его старуху, начали с истекающего жиром гуся, а потом пошли в ход и остальные продукты. Само собой, приняли и по чарочке, которую запасливый дед, как оказалось, тоже возил с собой.
