Елена Кирога - У каждой улицы своя жизнь
— А как быть с мессами?.. Ты думаешь, я должна заказывать мессы за упокой его души?
— А ты как считаешь? Наверное, это сделает та...
— Такая женщина... Не знаю, как быть, Рейес. Хорошо бы знать ясно, как мне следует вести себя! Нелепо, конечно... Но я даже не знаю, полагается ли мне носить траур или нет. Все-таки он был мне мужем и вместе с тем не был.
— Одно несомненно: он отец Агаты. По-моему, тебе лучше походить какое-то время в черном со строгой белой отделкой или с жемчугом. Жемчуг символизирует траур, тебе это известно. Чулки дымчатого цвета — и будешь божественна... Я тоже сожалею о нем, Эсперанса.
По существу, он был несчастным человеком, очень чувствительным... Во всяком случае, со мной он всегда был любезен и вежлив.
— Да...
— И с тобой тоже. Не истолкуй мои слова превратно, но должна тебе сказать — мне это доподлинно известно, — что однажды одна твоя подруга, и моя также, чуть было... В общем, она домогалась его...
"Боже! — подумала Эсперанса. — И она еще смеет говорить мне об этом!" Ее самолюбие было задето.
— ...Да и ему, как мне рассказывали, она тоже нравилась. Но у них так ничего и не вышло... Из верности к тебе, я думаю, и от того, что он спасовал.
Эсперансу снова захлестнула волна молодости и женское торжество. "Тебе не удалось его соблазнить. Ты надеялась, что Вентура достаточно прост и тебе ничего не стоило бы обольстить его. Я так и предполагала!" Ей казалось, что она помнила мужа. Что ее волновала мысль о его смерти, о том, что его уже нет, что он жил с другой женщиной. Единственный мужчина! Но на самом деле ей было удобно считаться замужней женщиной, ибо это помогло ей избегать новых сложностей... В сущности, она устроила свою жизнь так, как ей хотелось. Она не нуждалась в мужчине совершенно. Был у нее один... О ней тоже могли бы сказать Вентуре, если бы она умерла: "У него так ничего и не вышло..." Взгляды, слова, крепкие пожатия, влажные губы: страсть, страсть... Она витала вокруг нее, будто солнечная пыльца, а ты насладишься ею, и больше ничего...
Требовательные или благоразумные письма, цветы, случайные дорожные знакомства. И ничего больше... Заставлять учащенно биться сердце, но не любить. Необходимость создавать вокруг себя восторженный ореол. К этому она привыкла с детства:
— Какая красавица!
— Поди сюда, моя прелесть. Ты видела, какие прекрасные глаза на этом лице?
— Ты самая красивая...
— Ты можешь добиться, чего только пожелаешь: с такой-то фигуркой, с таким лицом, как у тебя...
Слова Кастельяны, быстрые взгляды мужчин или взволнованные взоры юношей подтверждали это.
— Ты выйдешь замуж, за кого только захочешь.
— Ты способна вскружить голову любому мужчине.
Но, едва вступив в пору зрелости, она сразу же почувствовала отвращение к мужчинам.
Слащавые взгляды того банкира, папиного друга, жадное стремление всех прижаться к ее телу, обнимать за талию. Она допускала это с детства. Не разрешала, а допускала.
— Мама, ты испортишь мне прическу.
— Идите по улице Амаргура.
И она терпела алчные поцелуи.
— Почему ты так плохо с ним обращаешься? Он тебя любит.
— Потому что он — увалень, мама.
Мать никогда ей ни в чем не перечила. Единственная дочь! "Не хочу видеть ее в слезах. Не хочу, чтобы она в чем-нибудь нуждалась. Плохо ее воспитываю? Ну и пусть. Я хочу, чтобы она в день моей смерти помянула бы меня добрым словом". Она имела много денег, исполнялось любое ее желание, ее задаривали подарками... Подруги окружали ее лестью. Только однажды одна из подруг поругалась с ней.
— Если ты воображаешь, что можешь мною понукать и командовать... Я не такая, как остальные.
И не собираюсь ходить перед тобой на задних лапках.
Впервые оскорбили ее гордыню правдой. Она отдалилась от этой подруги, а потом исподволь, хитростью попыталась снова приблизить ее к себе. И добилась своего, чтобы вскоре снова пренебречь ею, перестать замечать и вновь отдалить от себя.
— Помнишь, Рейес, какими мы были девчонками?
И услышала ее смеющийся голос:
— Ух, милая, куда тебя занесло!
Своим смехом она как бы перечеркивала все прошедшие года.
— Ты расстроена, Эсперанса. Ничего удивительного. Но ты не предавайся унынию. Я заеду навестить тебя. Только оденусь, и сразу же к тебе. Если захочешь, я могу пойти вместе с тобой туда, в дом. Я не отказалась бы помолиться за бедного Вентуру.
— Мне не хотелось бы туда идти в данном случае...
— Ты полна предрассудков, дорогая. Меня бы это нисколько не волновало.
Рейес готова была говорить до бесконечности, лишь бы удовлетворить свое любопытство.
— А как отреагировала Агата?
— Она сейчас там с мужем. Представляешь, сколько сразу сложностей. Я была сторонницей того, чтобы ей ничего не говорить.
— Но что-то ты должна была ей сказать... Эсперанса, ты ужасна.
— Завтра она должна была идти на какое-то торжество к семейству Мена. Мечтала туда пойти. Заказала себе чудесное платье.
— Какое?
— Черное, а по нему колосья, не вышитые, а прямо как настоящие.
— Пусть возьмет его. Еще несколько дней никто не узнает о его смерти... Не думаю, чтобы появилось какое-нибудь уведомление. По-моему, многие даже не знают, был ли он жив вообще. А мы расскажем об этом только нескольким подругам, самым близким, и все. Я посоветовала бы тебе не очень распространяться на эту тему. Иначе для вас будет испорчен весь сезон. Сама знаешь, какие нынче люди. Один скажет что-нибудь другому, и пошло...
— Фройлан был просто невыносимым.
— Фройлан? Что ты говоришь?
— Представь себе! И как раз тогда, когда я меньше всего этого ожидала. В сущности, все мужчины одинаковы...
— Будь осторожна, Эсперанса. Помимо воли ты бываешь немного жестка. Мужчины любят более мягких, покладистых...
"Мне только не хватает сейчас твоих нравоучений".
— Я не претендую, на его любовь. Я его теща. И не забывай, нам уже по пятьдесят лет.
Наступило молчание. "Рейес, не вешай трубку из-за того, что я огорчила тебя. Я не хотела.
Я действительно стала жестокой. Не вешай телефонную трубку в такой день, как сегодня".
— Ты права. Наверное, я на самом деле иногда немного сурова, но у меня слишком горький опыт.
Если кому-то это простительно, так мне... Ты даже представить себе не можешь, каким он был. Колючий. И оставил меня одну в кафетерии...
В голосе ее слышались слезы.
— Ты очень взволнована, Эсперанса. Огорчена.
Знаешь, что я тебе скажу? По-моему, в глубине души ты всегда любила Вентуру. Да-да. И не отрицай.
(Я не любила его. Но меня приводило в бешенство то, что в двух шагах от меня находилась та, другая. Это было нестерпимо. Я досадовала не на то, что он не жил со мной, а что променял меня на другую. Меня почти устраивало, что он умер. Если бы я любила его, то не думала бы так.)
— Ты бы видела его квартиру. .
— Где он жил?
— На улице Десампарадос. Я бы многое дала, чтобы ты посмотрела.
— Ты обязательно расскажешь мне потом. А эту женщину ты видела?
— Нет, конечно...
— Ее не было дома?
— Пока я там находилась, она не появлялась. Сначала я подумала, что она спит без задних ног. Но ничуть не бывало, потому что с ней разговаривал Фройлан...
— Разговаривал с ней? Фройлан? Неужели?
— Представь себе! И все это мне пришлось проглотить.
— Что же она ему сказала?
— Я его не расспрашивала. Я же говорила тебе, он вел себя очень странно.
— Придется исповедать Фройлана... — тихонько засмеялась она.
— Я не могу поделиться даже со своей собственной дочерью... Поэтому и позвонила тебе.
По крайней мере с тобой...
— Конечно, со мной ты можешь говорить обо всем.
— Кажется, кто-то звонит в дверь. Наверное, дети.
— До свиданья, дорогая. Не вешай голову. Ты просто восхитительна. Сейчас я оденусь и приеду к тебе. Организуем компанию. Позовем нескольких подруг, самых близких. Тебе надо развеяться.
В дверях появилась Агата. Она была бледна.
— Ты разговариваешь с Рейес, мама? — спросила она. — Ничего не говори ей.
Голос Рейес еще звучал в телефонной трубке, и Эсперанса не расслышала как следует слов Агаты. Повесила трубку.
Милая Агата! Она обняла свою мать и осыпала ее лицо поцелуями.
— Как ты, мама? Как себя чувствуешь? Тебе плохо?
— Нет, жизнь моя.
— Бедная мама.
Агата села к ней на кровать, отняла руку матери от ее лица и поднесла к своим губам, поцеловав в ладонь. Эсперансе стало неловко.
— Не будем говорить об этом, дочь. Мне больно вспоминать.
Глаза Агаты наполнились слезами.
— Ты такая хорошая... Я только сейчас поняла это, мама.
Эсперанса даже не представляла себе, что ее равнодушная дочь могла быть и такой. Она легонько похлопала ее по щеке.
— Я всегда старалась быть хорошей матерью.
Не знаю, удалось ли мне...
— Мамочка...
