Дмитрий Сазанский - Предел тщетности
Откинувшись на спинку кресла, я закурил и продолжал молчать — у меня не было сил вымолвить хоть слово, сказать что-либо означало нарушить идиллию блаженства, настолько мое нынешнее состояние было близко к счастью.
— Сейчас он рыгнет, — вставил проницательный гриф.
Я тут же исполнил его предсказание, отрыжка была финальный аккордом так прекрасно начавшегося утра.
— Ну что, дети подземелья, побывали на ковре, вставили вам пистон по самые уши?
— А ты как думал? Дисциплина нужна везде, — охотно согласился черт.
— Иерархия — мать порядка, — вторила черту Евдокия, — она же его отец, дух и сын.
— А так же племянник, золовка и шурин, — проворно добавил Варфаламей.
Вот и гадай после этого — устроили им разнос и зверята ловко путают следы или никакого нагоняя не было, тогда кто же звонил черту, требуя срочно явиться, предстать пред очи фельдмаршала дьявольских сил. Или я тоже их не по чину воображаю? Варфаламей же говорил в начале знакомства, что к основным сволочам нечисть рангом повыше приходит и обслуживание соответственно заслугам, точнее, мерзопакостям. Видимо и на том свете существует некое подобие субординации.
— А скажи-ка, Варфаламей, — я никак не мог избавиться от глумливого тона, — у вас кто сотовый оператор?
— Мы во всех сетях представлены от Японии до Аргентины, включая зашифрованные, — вместо черта услужливо сообщила Дуняшка, — просто не у каждого личный номер есть. Я вот не заслужила.
— Врет она Никитин, Дунька свой гаджет с блестками в карты продула в прошлом годе, — резанул правду-матку вредный гриф.
— А ты свой вообще посеял по пьянке и теперь боишься сообщить по инстанции, — выдохнула в бешенстве крыса, — Я-то еще может отыграюсь, а твой сгинул навечно в районе Байкала.
— Дети мои, — миролюбиво предложил Варфаламей, наливая стопку, — давайте вздрогнем и закусим, а заодно помянем невинно убиенного раба Божьего Михаила, почившего на днях.
— Ты что будешь, Варик, — спросила крыса, махнув рукой в сторону стола.
— А хоть бы и уточку.
Гриф, будто только ждал команды, подскочил к блюду с уткой и профессионально в одно мгновение разделал птицу на маленькие порции, как тесаком, орудуя хищным клювом, три положил на тарелки, пододвинул лапой на край стола, посмотрел в мою сторону и мне кусок не предложил.
Я положил на тарелку двух раков посолиднее и налил себе треть фужера — не надо гнать гусей.
— Ну, пусть земля ему будет пухом, — торжественно и кратко произнес черт.
Мы подняли молчаливые рюмки, выпили, не чокаясь, и они набросились на еду, будто всю жизнь не ели досыта и это последний завтрак перед окончательной сатисфакцией. Варфаламей, лоснящимися от жира руками вертел утиную ногу, Шарик, прижав кусок к тарелке когтями, рвал мясо на тонкие полоски и, запрокинув голову, отправлял их внутрь, культурная Евдокия разделывала птицу ножом и вилкой, я же поглядывая на сотрапезников, ломал красный хвост рака. Мы напоминали мафиозную семью по давней традиции собравшуюся для совместного застолья, чтобы обсудить ближайшие планы на будущее, высказать претензии по поводу вчерашнего и просто покалякакать о том, о сем.
— Варфаламей, а могу я, например, позвонить твоему начальству, — как бы невзначай спросил я, посасывая хвост членистоногого, — или кто там у вас за старшего?
— Назовем его председатель, так будет понятнее. Отчего ж, позвонить, безусловно, можно, только будет ли прок от такого звонка и не выйдет ли он тебе боком? Желаешь рискнуть? — черт не удивился вопросу, как мне казалось, сногсшибательному, не перестал жевать, посматривая на меня в ожидании развития темы.
— У нас, как у всех, только входящие бесплатны, а за исходящие придется платить и совсем не презренными дензнаками, — разъяснила Дуняшка, — тарификация грабительская, положа руку на сердце.
— Кровью, что ль платить?
— А хоть бы и кровью, — подтвердил гриф, — только это без разницы — кто же в здравом уме тебе такую возможность предоставит. Ты же сразу кляузничать начнешь, ябедничать по мелкому, да вопросы глупые задавать, потому как соображалка усохла, а в душе одна злоба непечатная..
Коньяк ли ударил в голову или правдивые слова грифа, но я стал терять прекрасное расположение духа. Мне их никогда не переспорить, не поддеть и не потому что их трое, а я один, а потому что балагуры мои совсем не шутят — сдохну я через одиннадцать дней, как и предписано. Мне вдруг захотелось заплакать, но я сдержался изо всех сил — что толку? Никто из присутствующих жалеть не будет, а слезы всегда требуют ответного сопереживания. Я поежился и вспомнил — когда вчера гроб с телом Мишки опускали в могилу, меня передернуло, я поймал себя на мысли, что ему, наверное, очень холодно будет лежать там, под слоем промозглой мартовской глины. Не хватало тепла на этом свете, так и на том не дождешься.
— Слушайте, а может быть, я не буду писать роман, все равно не успею, — со всей откровенностью спросил я соратников.
— Было бы желание. Сименон мог роман за неделю написать, по несколько глав за день строчил от руки карандашом. Вот что значит трудоспособность и недюжинная воля. — возразила крыса.
— В иных обстоятельствах и попытка засчитывается за результат, — черт выплюнул кость и стал вытирать руки о себя, покончив с едой.
— Ну посудите сами, какой из меня писатель? Если так необходимо чем-либо заняться, давайте я марки собирать начну, филателистом стану, раз уж попытка в зачет идет.
— Хорошая коллекция денег стоит и немалых, а у тебя бабла нет даже на альбом, — пригвоздил меня гриф.
— Кляссер называется, плюс еще лупа, пинцет, лампа ультрафиолетовая, — начала загибать пальцы образованная крыса, — Тут еще до марок траты — без штанов останешься.
Черт усмехнулся, поцыкал зубом, выковыривая ногтем мясо.
— Нет уж, мы не в поддавки играем. Раз уж назвался груздем, полезай в кузов. Обратно корова не доится.
— Братцы, — я развел руками, призывая весь белый свет в свидетели, — не бывает так — человек далекий от литературы и вдруг — бац, написал роман.
— Много ты знаешь, чего бывает, а чего быть не может. Тебя никто за язык не тянул, — съязвил гриф.
— Бывает, бывает, — махнула лапкой крыса. — Человек пьет, гуляет, колется, дурь нюхает, траву курит, грибы сушеные жрет, оргии непотребные закатывает с непутевыми девками, а потом вдруг раз и все, как отрезало. Соседям по дому улыбается, в метро женщинам место уступает, на субботнике самое тяжелое бревно на плечо, святость в глазах, смирение в речах, праведный образ жизни. А всех вокруг только ахают в невольном изумлении — уникум, уникум.
— Не верю я в мгновенное просветление. Все думают, что он преобразился моментально, а у него просто проблемы со здоровьем начались — торкнуло сердечко с утра, обмякли ноги, закружилась голова, вот он и сдрейфил, получив звонок с того света. Кому охота в собственной трусости признаваться, надо под свой страх базу подвести, оправдать липкий ужас никчемного существования. У тебя получается, сто лет ходил в лес, на опушке росла кривая осина с гнилыми корнями, а на утро вместо нее прекрасная березка зазеленела. Так и хочется обнять, прижаться шершавой щекой к бересте и заплакать от умиления. Сказки венского леса.
— А ведь, Никитин прав, согласись Дунька, — неожиданно поддержал меня черт.
— Иди в жопу, лиловая хомячья морда! — крыса как с цепи сорвалась, — пошлый циник, нет в тебе ни капли человеческого.
— Да откуда, Дунь, я ж черт.
— Ты уже который век болтаешься среди людей, пора бы начать их различать, пора бы отделять мух от котлет, как говорит Президент России, а у тебя все в кучу, — Дунька и не думала успокаиваться.
— Во-первых, на то, что говорит президент любой страны, мне глубоко наплевать — он не моя епархия, а то бы я ему быстро показал, где мухи, где котлеты, а где матерь Кузьмы. Во-вторых, что значит «в кучу»? Я, несмотря на выпитое, гляжу трезвыми глазами на род человеческий и он у меня не вызывает восхищения. В чем разница, хочешь знать? Никитин прав — человек жидко обделался от испуга, если ты называешь это прозрением, тогда записывай все человечество скопом в святые.
— Мать моя крыса! — не унималась Евдокия, — неважно, что явилось побудительным мотивом к действию, имеют значения только последствия.
— Отец мой черт! — вторил ей Варфаламей, — проветри мозги, они плесенью покрылись, — Значит, причина не считается, а главное итог?
— А тебе не один ли хрен, как творится подлость — с умыслом или по недоразумению?
— Не один, — назидательно сказал черт, — разные хрены, Дуня.
Я смотрел на них с восторгом, они в горячечном запале напоминали мне наши споры с Танькой или с Натальей, показалось — сейчас Дунька непременно плюнет в черта, что и произошло.
