Артур Япин - Сон льва
Максим купил днем две литровые бутылки вина. Одну они уже прикончили. Он открывает два бумажных свертка из колбасной лавки на Корсо. В одном пармская ветчина, в другом — оливки. Масло капает на простыни.
— Да, — хвастается Максим, — я бы вполне смог. Именно. Именно с тем, кто для меня ничего не значит.
— Да. Может быть, так даже лучше. Возможно, в этом и все дело.
Максим задумывается, сказал ли он то, что она хотела услышать, а потом, правда ли это?
— Я так уже делал, — убеждает он себя.
Порой ему так страстно хочется бесстыдства. Это желание бьет в нем ключом, подобно горячей сере в холодном источнике, сквозь старые трещины в коре его сознания.
— С людьми, которых я совсем не знал, кто меня не интересовал — я даже не знал, как их зовут. Без слов. Иногда даже не глядя друг на друга.
— С женщинами?
— С людьми, с кем мне не нужно было заводить разговор. Даже без «привет, как дела?»
— С мужчинами?
— Как ты думаешь, женщина бы на такое согласилась?
Насколько тихо бывает под Рождество, настолько шумно сегодня в Новый год. Во всех комнатах — свидания. Гала с Максимом слышат шаги. В коридоре. На лестнице. У себя над головой. Стук дверей.
Гала кладет голову Максиму на грудь. Сворачивается клубком и кладет ногу ему на ногу. Смотрит в сторону. Игра, о результате которой она боится думать. Слишком опасно, как соревнования в ее юности. Максим не уступает ей. Она не открывает себя и повышает ставку, спрятавшись за рассыпавшимися волосами.
— Тебе что, совсем все равно, с мужчиной или женщиной?
Он знает, в какой тональности она хочет услышать ответ.
— Когда на меня находит, то все равно.
Гала молчит.
Ты ведь спала с женщинами?
— Один или два раза, — говорит она отрывисто.
— С подружками. Которых я знала уже много лет. Это надежно. Это нечто другое.
Ее голова приподнимается и опускается в такт его дыханию. Она слышит, как бьется его сердце. Вдруг садится и выпивает свое вино. Так и продолжает сидеть, слегка ссутулившись, со стаканом, зажатым между грудью и поднятыми коленями.
С любым мужчиной, с любой женщиной? Тебе получается все равно?
— Как раз нет.
— С подругой, незнакомкой… все равно, если тебе хочется?
— Да нет же.
— А если ты кого-то любишь?
— Это совсем другое дело.
В голосе Максима слышится раздражение, но он берет пальто в ногах и бережно накрывает Гале спину. Гала натягивает его на плечи. Когда Максим снова начинает говорить, его голос становится мягче. Он говорит осмотрительней.
— Похоти мешает даже дружба. Любовь же для нее вообще роковая штука. Быть сладострастным — это значит желать обладания. Овладевать и чтобы тобой овладевали. Вторгаться, прорываться, повелевать. Это скорее охота, а не любовь. Ту, кого я люблю, я хочу боготворить, а не стрелять в нее.
Гала смотрит ему в глаза через плечо.
— Тогда боготворимая готова, — говорит она лаконично и со вздохом снова ложится на подушки. Игриво. Разводит руки. Ставит стакан на пол.
^ Я хочу смотреть на нее снизу вверх, — смеется Максим, — а не сверху вниз!
И сам верит в это. Собственные слова возбудили его. Он садится на нее, берет ее за запястья и придавливает к постели.
Любить, Гала, — это не просто трахаться, а восхищаться.
Она смотрит ему в лицо.
— Не в настоящей жизни, — говорит она, — а в мечтах.
Улыбка медленно сходит с ее лица. Она хмурится неожиданно и гневно. Трясет головой, пытается высвободиться. Только когда она издает крик и с такой силой вертит головой, что ударяется о столбик кровати, Максим понимает, что игра закончилась. Испугавшись, он отпускает ее, пораженный ее яростью.
— Ты не имеешь права делать людей более великими, чем они есть. Это жестоко.
— А почему ты хотела бы оставить их мелкими? — говорит Максим, запинаясь, в поисках аргументов.
— Чем человек меньше, тем больше ему кажется мир. Чем он несовершенней, тем больше он сможет развиваться.
Максим кладет ладонь ей на лоб, на то место, где она ударилась.
— Ты пьяна.
Так они и сидят, потому что не знают, что им еще делать, как чересчур заигравшиеся дети, которые ждут, когда их найдут.
— Идеальный образ — это тоже карикатура. Только в нем увеличено не безобразное, а прекрасное. Разве сможет кто-нибудь этому соответствовать?
Максиму кажется, что Гала плачет. Ее голова вздрагивает под его рукой, но он ничего не говорит. Он даже не шевелится, и когда она снова начинает говорить, то она уже спокойна.
— Это ужасно, когда тебя видят более красивой, более хорошей, более значительной, чем ты есть. Когда в тебя верят безоговорочно, ты чувствуешь свои недостатки еще острее. Тебя видят не такой, какая ты есть, а какой ты могла бы быть. В этом скрывается причина ярости многих людей. Ты ощущаешь свой шрам, лишь когда его кто — то гладит. Вот рана, которую наносит восхищение.
И в новом году неделя проходит за неделей без каких-то признаков жизни со стороны Снапораза или хотя бы самого отдаленного из его вассалов. Разочарование лежит как обломок скалы в потоке римской жизни Максима и Галы, и с каждым днем его намывает все больше и больше. Не обсуждая это друг с другом, каждый пытается по-своему перелезть через растущий остров потерянных надежд. Максим, как обычно, выбирает более безопасный способ. Он больше всего хочет вернуться в Голландию, хотя не хочет себе в этом признаться. Рана, нанесенная отказом Снапораза, никак не исцеляется, и Максим выдерживает все только ради Галы. Но теперь, когда и ей грозит не лучшая доля, Максим считает своим долгом не причинять ей еще больше страданий. Была б его воля, они бы насладились Римом до последней лиры и затем, ранней весною вернулись бы домой, на одну мечту беднее, но на опыт — богаче. Тогда они стали бы больше удоволетворены своей голландской жизнью и через несколько лет вспоминали свои приключения, посмеиваясь над своей наивностью.
Галу же обуревают сомнения. Картина за картиной она проигрывает в своей памяти сцену в офисе над Студией № 5.
«Снапораз передумал, — крутится у нее в голове. — Я была слишком вялой. Я должна была бы сказать что — то остроумное, находчивое, дерзкое. Что-то такое, чтобы его задеть, если надо — вызвать раздражение, все что угодно, лишь бы произвести впечатление. Но нет, мне выпал уникальный шанс, а я его проворонила; наивный ребенок, воплощенное разочарование! Хотя, с другой стороны… великий человек показал свою заинтересованность. Да, он был заинтригован. Пусть ненадолго. В этом нет никакого сомнения. Значит, должно было быть что-то, из-за чего он потом передумал. Наверное, я слишком толстая. Нужно срочно похудеть. Хотя ему нравятся пышные женщины. Может быть, я недостаточно толстая? Может быть, мне надо наоборот немного поправиться? Я слишком некрасивая. Слишком странная. И голова у меня чересчур большая. Вот в чем дело, голова у меня слишком велика для моего тела. В этом есть гротеск. Я похожа на карикатуру на женщину. С другой стороны, ему нравятся необычные типажи. Возможно, я недостаточно оригинальна? Да, скорее всего, слишком типичная. Поэтому-то он ничего не видит в Максиме. Максим слишком красив. В красоте нет ничего особенного. Но я и не красива, нет, просто неинтересная, таких как я, — миллион…».
Гала, занимаясь самобичеванием, прокладывает труд, ный маршрут, и когда, в конце концов, она снова выплывает на поверхность, то замечает, что цепляется за одну всепоглощающую мысль, что приносит ей боль.
«Надо было пойти одной, — упрекает она себя. — Без Максима. Снапораз не увидел в нем ничего особенного, поэтому и во мне больше не заинтересован. Он, конечно же, думает, что мы — пара, а вот если бы я пришла одна… Итальянец всегда итальянец. Женщина существует для него только тогда, когда он видит, что у него есть шанс. Максим — золото, и делает все ради меня, но здесь он висит камнем на моей шее».
И эта мысль пугает ее и вырывает из длительной задумчивости. Она чувствует одновременно отвращение к себе и сострадание к Максиму. Снова найдя Максима посреди стремнины, она хватает его за руку, словно больше никогда не отпустит, и, обойдя препятствие, они на долгое время оказываются еще ближе друг другу, чем раньше.
Но Гала в отличие от Максима, как ни странно, ни на секунду не испытывает отвращения к человеку, который является причиной их беспокойств.
Максим участвует в ежедневных репетициях в Римском оперном театре с тем же смирением, с каким Наполеон слушал рассуждения охранника на Эльбе о разных стратегических новшествах. Со сдержанной гордостью, равнодушным взглядом и четкой решимостью покончить со своей наивностью Максим расхаживает туда-сюда по картонному Форуму в мало что скрывающей тунике из крепдешина.
Перерывы он проводит в телефонной будке на Пьяцца дель Джильо.
Обзванивает агентства. В знак протеста в нем вспыхивает древний актерский огонь, который иногда называют «надежда получить работу». Все, что угодно, лучше, чем быть живой декорацией.
