Леонид Иванов - новые времена - новые заботы
— Горелым пахнет, товарищи повара…
Действительно, картошка подгорела…
Когда уселись за стол, Коршун налил рюмки. И Павлов не отказался выпить. Поели, убрали со стола, Петровича отправили спать в одну из трех директорских комнат, а сами засели за тем же столом. Разговор продолжался.
Коршун, как и Григорьев, утверждал, что наличие подсобного хозяйства у рабочих способствует закреплению людей. Здесь тоже не прибегают к помощи горожан в период уборки урожая. Но наличие частного скота вызывает и не очень приятное явление. Когда нет кормов, некоторые люди готовы переступить черту дозволенного. Воруют совхозное сено. Иные работники животноводства попались на хищении концентратов, их судили. Но судом не все поправишь, нужно думать о мерах, которые предотвратили бы подобные преступления. Рассуждая так, руководители совхозов пришли к выводу, что надо продавать рабочим ценные зерноотходы и другие концентраты — по два-три центнера на семью.
— В первую очередь дояркам и скотникам. Покупают охотно. И вот уже два года не замечаем случаев хищения концентратов. Между прочим, — улыбнулся Коршун, — мы и еще одну меру ввели: работающим на токах тоже продаем зернофураж или пшеницу в пределах законных норм, из первых намолотов. Тоже, по нашим наблюдениям, действует хорошо. Никто не набирает зерна даже в карманы…
Павлов посматривал на Александра Кирилловича и припоминал все, что знал о нем. Это он, Коршун, в течение десяти лет строил лучший в крае племенной завод «Приречный». Потом из этого хорошо налаженного хозяйства Коршуна в 1949 году перебрасывают в самый отстающий тогда Иртышский совхоз. Коршун выводит его в передовые и заслуженно получает звание Героя Социалистического Труда. «Какой же он у нас умница. Великолепный воспитатель… Ему бы на партийной работе быть».
Не стесняясь и не рисуясь, Павлов просто попросил совета:
— Как же дальше вести общественное животноводство?
— А вины-то больше на агрономах, — говорит Коршун, повторяя слова председателя крайплана Сергеева, будто вместе с ним думали об этом. — Топтание на месте, провалы и новые подъемы — все это на семьдесят процентов зависит от агрономов. — Он смотрит на Павлова, ждет реакции.
— Поди, не на семьдесят? — защищается агроном Павлов.
— Если не больше, Андрей Михайлович. Я примерчик приведу из нашей практики. Однажды мы взяли шефство над соседним колхозом, это еще в пятидесятые годы. Каждый год давали им по двадцать племенных телок, выделяли племенных бычков, чтобы стадо улучшить. Потом своими силами, из своего кирпича построили два коровника. А что получилось? Наши племенные телки, когда стали коровами, молока давали меньше, чем беспородные. До скандала дело доходило, колхозники в райком жаловались: плохих, мол, телок им дали. Я поехал туда, посмотрел. Наши коровы по живому весу раза в полтора превосходят колхозных. А стоят все вместе, кормов получают поровну. Вот и секрет! Кормов нашим коровам хватало лишь на поддержание жизни, о продуктивности и говорить нечего.
— И чем же все кончилось?
— Кончилось-то так… К нашему совхозу присоединили этот колхоз, и в первый же год удои коров там удвоились, а наши, те, что плохими у них прослыли, стали давать молока в три раза больше. И только потому, что кормить их стали по обоснованным кормам, с учетом веса и продуктивности.
— Правильно, — резюмировал Павлов.
— Я к тому его привел, что главное в кормах! — снова подчеркнул Коршун и тут же начал излагать свою, как он выразился, «стратегию» в животноводстве.
В самый короткий срок, считает он, надо в каждом хозяйстве создать переходящий страховой фонд кормов для скота. В условиях Сибири он должен составлять 30–40 процентов годовой потребности. В трудную зиму страховой фонд можно расходовать, чтобы не допустить снижения продуктивности скота, а летом из первых же укосов надо немедленно пополнить его! Страховой фонд может быть использован лишь с разрешения вышестоящей организации!
— Только не районной, — заметил Коршун, — потому что тогда запасных кормов не останется, их раздадут нерадивым хозяевам.
Помолчав, Александр Кириллович принялся подробно обосновывать свою мысль:
— Посудите сами, Андрей Михайлович, когда снижаются удои коров и привесы молодняка? После засушливого лета, когда хлеб и кормовые не уродили. А если одну зиму плохо кормить корову, это скажется не только на данной лактации, но и в будущем. Это вы поймете как агроном! Первое поле севооборота у нас паруется, чтобы после отдыха и очищения от сорняков оно могло родить нормально еще шесть-семь лет. Так ведь? А ну, не дайте этому полю паровой обработки и семь лет подряд сейте. Урожаи-то будут все ниже и ниже…
— Это точно, — согласился Павлов.
— Вот-вот, — кивнул Коршун. — Между прочим, в Сибири не чувствуется роста урожаев именно из-за недопонимания этой простой истины. Так и с животными. Корова перенесла тяжелую зимовку из-за бескормицы: мало дала молока, принесла слабого теленка, который плохо развивается, плохо прибавляет в весе. И еще полбеды, если он потом на мясо пойдет, съели — и все. А вот если слабую телочку на племя пустят, то недоразвитость скажется не только на ее молочной продуктивности, но и на потомстве… Думается мне, Андрей Михайлович, что многие племенные заводы страны попортили стадо именно по этой причине. Племя-то стало хуже! Это после увлечения кукурузой, когда и племенных коров держали в основном на кукурузном силосе, — значит, на голодной белковой норме. Возьмите совхоз «Приречный». Еще в сорок девятом году, когда я там работал, были десятки коров с суточным удоем в сорок — сорок пять литров, теперь же, спустя почти двадцать лет, таких коров единицы…
— Ладно, это я уяснил, Александр Кириллович, — сказал Павлов. — Но как создавать страховой фонд, если уже сейчас приходится делить остатки кормов, брать у тех, кто их приберег, и спасать скот у других?
— Вот этот путь и есть самый неправильный!
— Но ведь скот-то государственный, Александр Кириллович! — воскликнул Павлов. — Что же, пусть пропадет?
— А представьте, что в следующем году и у хорошего хозяина излишка кормов уже не будет. Как станет спасать нерадивых?
Тут Коршун, что называется, припер Павлова к стенке.
— А между прочим, Андрей Михайлович, — продолжал он, — к такому положению мы и шагаем. Сейчас забирают не только излишки кормов, но районные товарищи заставляют нас кормить свой скот похуже, чтобы других выручить. Будет ли в следующем году радивый хозяин проявлять большую заботу о заготовке кормов про запас? И что же мы выиграли? Нерадивые не развернутся, они уже привыкли к постоянной помощи за чужой счет. А у радивых отбили охоту запасать корма впрок. Выходит, проигрываем во всех отношениях, а в воспитательном особенно! Волей-неволей, а поощряем-то бездельников… Что, не верно?
— Продолжайте, Александр Кириллович, я слушаю, — сказал Павлов. Про себя же отметил: «И тут он прежде всего усматривает воспитательную роль. Настоящий партийный работник!»
— Так вот, Андрей Михайлович, с этих позиций надо предъявить несколько иные требования и к районному руководству. Некоторые товарищи активизируются только тогда, когда надо спасать скот от гибели. Изыскивают корма у одних, отдают их другим. Они хорошо понимают, что им в целом за район отвечать, и действуют так, словно работают тут последний год…
Тут Павлов перебил Коршуна, сказал, что если приходится спасать скот именно сейчас, то надо все резервы использовать, раздумывать некогда.
Но Коршун упорно стоит на своем:
— Вот я и говорю! Если мы тут последний год живем, то все правильно! А если думаем работать много лет, то зачем рубить тот самый сук, на котором сидим? Понимаете? Да вот вам конкретный пример… Товарищи из района вообще-то редко заглядывают к нам. Это с тех пор, как нас подчинили Москве. Наши показатели в районную сводку не входят, вот и махнули на нас рукой. А недавно целой бригадой явились — за кормами. Мы каждый год кормов заготавливаем с резервом, и каждую весну у нас этот резерв забирают. Надоело все это, Андрей Михайлович… Москва ругает нас за разбазаривание страхфонда, а не дать корма — намекают насчет партийной ответственности. Да и по-человечески жалко: общее дело-то страдает.
— Вот-вот, — оживился Павлов, — общее!
— Да, общее, — согласился Коршун, и по его губам скользнула ехидная улыбочка. — Вот теперь и у нас не стало страхового запаса. Приходится снижать норму своему скоту, но ведь в результате и мы центнера два молока на корову недобираем…
— Но у вас хватает кормов?
— Я же говорю: пришлось отдать самые лучшие корма. Потому что к концу зимовки мы всегда оставляем самое ценное сено, лучший силос из сеяных трав. Ведь в сильные морозы животные охотно поедают любой корм, а к весне не то… Словом, мы с нерадивцами поделились, и теперь получится так: если у соседей за счет наших кормов суточные удои коров прибавятся, скажем, на литр, то наши коровы недодадут два-три литра. А как это на общем уровне отразится, вы и сами понимаете…
