Арман Лану - Свидание в Брюгге
За время их отсутствия море сменило краски, серебро и олово уступили место меди и аспиду, но оно по-прежнему бурлило. Северное море, которое однажды привело к этим берегам странного человека с доверчивыми, как у ребенка, глазами, бледного и хрупкого, очень корректного, по-английски вежливого и сдержанного, — истый англичанин, — это море на протяжение всей жизни пришельца одаривало его сокровищами, которые оно добывало во время своих мрачных игр с полоненными кораблями.
Машина вызывающе алела на фоне толстухи Матильды.
— Слушай, — промолвил Оливье. — Ты спрашивал меня утром, о чем думают наши больные. Что происходит у них в голове. Так вот, у многих из них в голове то же самое, что мы с тобой сейчас видели. Врачи не знают этого. А может, им просто на все наплевать. И только художники знают истину… или, вернее, — догадываются о ней. — Оливье вздохнул. — Медицина еще только примеряется к мозгу человека.
— И четкая граница между теми, кто в больнице, и теми, кто на улице, не установлена.
— Да, четкой границы нет. Есть шлюзы.
Такие, как Счастливая звезда, например.
Глава II
Вот и последняя ступенька: они дома, слышно было, как урчит кухня: шли приготовления к ужину.
— Как глупо, что Жюльетта не поехала с нами! Придется сделать ей небольшое внушение. И пусть не вздумает кривиться: общество барышень из Доброго пастыря ей обеспечено.
Они прошли в коридор и удивились, что там так тихо.
— Чертовы куклы, — прорычал Оливье. — Несчастные кандидатки в экс-супруги! Чего только им не взбредет на ум!
Вдруг они увидели, что дверь в комнату не заперта. Оливье умолк. Робер стал белый как полотно, его мертвая рука коснулась руки друга. Игра разом прекратилась.
Вошли в комнату, где сегодня спал Робер. Кровати заправлены, на постели Домино спит ее мишка.
— Она сбежала и забрала девочку с собой.
— Погоди, погоди.
Осмотреть квартиру было делом одной минуты. Никого.
— Нет, не может быть, — прошептал Робер.
Не только могло быть, но и естественным образом вытекало из всей логики поведения Жюльетты. В глубине души Робер готовился к этому бегству, он предчувствовал, что эта поездка ускорит ту работу, которая подспудно шла в молодой женщине. Однако рассудок не желал прислушаться к тайному голосу.
И снова рассудок потерпел фиаско. Обычно интуиция и разум находились у Робера в равновесии. Иногда разум брал верх над интуицией. В чем Робер потом жестоко раскаивался. «Ты весь скроен по Аристотелю», — говаривал Оливье.
У Робера вдруг сжалось сердце, горло сдавил спазм. Он обожал Домино и любил свою жену, хотя они совершенно не понимали друг друга.
И вдруг он услышал заливистое ржание Оливье, — тот, оказывается, обнаружил у себя на столе Историю О.: из книги высовывался краешек записки. Она гласила:
«Прошу Вас, Оливье, хоть Вы и преотвратительнейший тип, скажите Роберу: когда он разделается со своими сомнительными делами, в которые, впрочем, Вы его втянули, пусть зайдет за нами в Счастливую звезду: мне понадобились сигареты».
Робер опустился на стул и подождал, пока не утихло сердцебиение. Он здорово перенервничал.
— Пожалуй, ей придется там задержаться, — сказал Оливье. — Я получил сегодня телеграмму от Лидии, надо подъехать за ней в Брюгге. Но, если хочешь, я сперва заброшу тебя в Счастливую звезду.
— Нет, нет. Я поеду с тобой в Брюгге.
Его охватило недоброе чувство: он мстил Жюльетте за тот страх, который она заставила его пережить.
Друзья решили воспользоваться «арондой»: она была вместительней.
— Хочешь сесть за руль? — спросил Робер.
Машина рванула и помчалась: Оливье привык к ритму соревнований. Они смерчем пронеслись мимо «вестминстерской» часовенки, — под аркой Оливье только чуть притормозил, — и влетели в аллею, которая вела к решетчатым воротам. Расстояния оказались настолько незначительными, что через секунду они уже стояли у ворот. Оливье четырежды нажал на сигнал, который прозвучал властно и нетерпеливо. Из будки, как чертик из коробки, выскочил привратник при фуражке и форменной куртке. Он подошел к ним и, осклабившись, произнес приветствие. Открыл ворота. Машина медленно проехала мимо него; на всякий случай он заглянул внутрь, — бдительный страж!
— А твой пьянчужка молодец, хорошо знает свою службу!
— Да это только кажется, что он за всем тщательно следит, на самом деле он даже и не смотрит. У него, видишь ли, выработался рефлекс. А вообще-то ему на все наплевать. И он прав, в конце концов.
Они на полном ходу шли по шоссе, соединявшем Марьякерке с Брюгге. Город словно бежал им навстречу, рассекая звенящую от легкого морозца тьму, прозрачную, как топаз.
Подкатив к вокзалу, где царило предновогоднее оживление, машина профессионально развернулась и стала как вкопанная. Толпы пассажиров спешили попасть на это огромное судно, украшенное большим разноцветным панно, представлявшим собой план Фландрии, от моря до Брюсселя.
Сама Бельгия смотрела на вас из этого чистого, просторного зала, куда более современного, чем провинциальные французские залы ожидания: яркая, с позументом, форма прекрасно вышколенных железнодорожных служащих, богатые табачные ларьки, красочные книжные витрины. В ожидании поезда, который должен был быть с минуты на минуту, Робер купил себе газету и иллюстрированный план Брюгге. Он только что видел Остенде, нужно будет посмотреть и Брюгге. Заодно он навестит старого друга, торговца церковной утварью Санлека. Санлек служил офицером в их полку, а после Освобождения устроился в Бельгии.
Робер пробежал глазами газетные заголовки. События в Венгрии, на Суэцком канале. В Будапеште идут уличные бои. Выступления Насера. Статья, посвященная «общему рынку» и Малой Европе. А дальше — разные бельгийские дела, что-то очень далекое для Робера, прямо-таки экзотическое. А вот и Франция — «Чудовищное преступление»: молодой аббат убил свою любовницу и их ребенка — грудного младенца, которого он сам только что окрестил.
— Поезд опаздывает на сорок минут, — сказал Оливье. — Давай по кружечке пива.
— Лучше сходим к одному моему старому другу Санлеку. Он живет тут, в Брюгге, за Гран-Плас.
Вечером Брюгге, ярко освещенный огнями витрин и реклам, ничем не отличался от любого другого города. Правда, иногда из общей светящейся массы вдруг выступала крыша с коньком или фронтон дома с гигантскими букетами из кованого железа, или луч фары вдруг выхватывал какой-нибудь величественный памятник, но — и только. Они вышли на Маркт, прямо к взмывавшей ввысь каланче, и рады были обнаружить неподалеку дом, где жил Санлек — торговец церковной утварью, однако встретившая их женщина в переливающемся платье, с туго затянутыми на затылке белокурыми волосами сказала им, что ее хозяин уехал в Антверпен. Робер тут же набросал несколько слов на клочке бумаги, указав день и час, когда они могут встретиться, и друзья отправились в Золотую корзину выпить по кружке пива. Сквозь широкие, расписанные цветами стекла им была видна огромная сверкающая елка, которую, согласно обычаю больших бельгийских городов, доставили из Финляндии. Они не стали долго засиживаться и прибыли на вокзал вовремя, поезд как раз подходил к платформе.
Пассажиры, путавшиеся в вещах, спешили выйти из вагонов, и в этой радостно-возбужденной толпе они увидели Лидию, которая шла к ним в сопровождении носильщика, нагруженного огромными кожаными чемоданами — чемоданами процветающего маклера Оливье Дю Руа, чемоданами из прошлого.
Так же, как и «бристоль», как эти чемоданы и сногсшибательные жилеты Оливье, Лидия казалась принадлежностью его прошлого. Высокая, рыжеволосая, точеные ноги и тонкие черты лица, чуть помятого с дороги, теплое, очень плотное шерстяное пальто цвета морской волны, в талию, на голове — каракулевая шапочка. Благодаря косметике она выглядела самое большее на двадцать пять.
Только если приглядеться, можно было заметить, что лицо женщины чуточку несимметрично, и когда вы смотрели на него слева, оно казалось немного суровым и печальным, — ее подвижное лицо с маленьким носом и огромными зелеными глазами, переменчивыми, как у кошки.
Она повисла на шее у Оливье и прижалась к нему всем телом, точь-в-точь как кошка. Потом обняла Робера. Все ее существо сияло.
— А где Жюльетта и Домино?
— Они нас ждут в Счастливой звезде, — это такое бистро.
— Робер, вы не находите, что Оливье поступил не слишком умно, замуровав себя в этой дыре? Еще один Фреголи! Ох, я с ног валюсь! Подумать только — с утра в поезде, от самых Арденн еду. Безумие!
Они положили чемоданы на заднее сиденье, а сами устроились впереди.
