Маргарита Симоньян - В Москву!
Надежные люди сообщили, что небо с утра было цветное и воздух с привкусом металла.
А нам говорят, что тревога ложная!
Похоже, кто-то прикрывает свою высокую должность за огромные деньги.
В личных разговорах представители властей все подтверждают.
Надо пить не йод, а йодомарин вам говорят!
К вечеру в поселке Сухая Щель сгорела дотла школа, потому что никто не мог дозвониться пожарным: линии были перегружены звонящими по поводу взрыва.
Тогда по телевизору, наконец, выступил кто-то из администрации, чтоб успокоить население. Этот кто-то сообщил, что аварии никакой не было. Населению немедленно стало ясно, что, значит, авария точно была.
Чтобы негде было сеять дурные слухи и панику, власти закрыли рынки. Надо ли говорить, что после этого паника переросла в психоз.
У аптек столпились километровые очереди — люди скупали йод. В очередях начались драки. Пришлось поднять по тревоге всю милицию региона — наводить порядок в очередях. На дискотеках, на пляжах и в парках не было никого. Население пряталось от облака, запершись в комнатах, закрыв окна и выключив кондиционеры.
Несколько человек действительно умерло. Не каждое сердце выдержит плюс сорок пять с закрытыми окнами без кондиционера.
Поздно вечером в доме Алины раздался звонок. Это звонила Лианина бабушка Зина. Она спросила:
— Лианочка, девочка, это правда, что в Турции прорвало канализацию, и все говно идет на нас?
* * *
О том, что Лиана теперь большой человек, весь Адлер знал через минуту, а все остальное черноморское побережье Кавказа — через две минуты после того, как она вошла в дом Алины.
Лиана переехала в Москву не одна. Тот самый муж, которого видели в ресторане с неместными девушками, — лысый кабанчик с черной щетиной на загорелой спине — приехал с ней. Звали его Мотог.
Алина определила Лиану командовать горничными бирюковского дома, а Мотога взяли одним из водителей — возить повара на рынок и горничных в магазин по хозяйству.
Лианины родственники — имя им легион — звонили ей ежедневно, требуя разной помощи. Одни хотели устроить сына в МГИМО, объясняя: «Он такой двоечник и бездельник, может, там его хоть читать-писать нормально научат», — другие — бабушку в ЦКБ, а третьи просили передать письмо Путину — письмо было о том, что у них отбирают ларек — потому что Путин если узнает, то сразу во всем разберется, а пока он не разберется, никакого порядка не будет.
Войдя в первый раз в бирюковский дом, Лиана оглядела мраморные полы, пальмы и белые кожи, споткнулась сама об себя, выпрямилась, глотнула воздух и торжественной скороговоркой прошептала все выражения запредельного восхищения, которые знала. Получилось что-то вроде «ебтвоюмать-блядь-пиздец», но с такой интонацией, с которой отличницы-пятиклассницы читают у школьной доски стихотворение Симонова, вызубренное ко Дню Победы.
Мотога сразил бар. Там он увидел штук двадцать красивых бутылок. Почти все они были открыты. Это могло означать только одно — на свете бывают люди, которые могут открыть бутылку, выпить немножко, закрыть и поставить обратно, не допив до конца.
— Это что за такие за люди? — спрашивал Мотог у Лианы. — Что Москва с человеком делает! Бедный твоя подружка, — убивался он и качал головой.
Однажды Мотог не выдержал. Он зашел в гостиную с пустой литровой пластиковой бутылкой из-под лимонада. В нее Мотог аккуратно посливал по чуть-чуть из каждой открытой бирюковской бутылки. Разболтал и ушел в лес.
На следующий день Мотог, как молодой кипарис на ветру, кренился назад и влево, стоя у входа в дом, — дожидался Алину. Когда она подошла к крыльцу, оглядывая Мотога с недоумением, он сказал:
— Алина-джан, я тебя ждал, чтобы тебе сказать: то, что твой муж пьет, пить нельзя! Ты ему сам скажи — он от этого может умереть. Я чуть не умер, отвечаю! Бедные вы мои, — причитал Мотог. — Ну, ничего, скоро нам дадут Олимпиаду — и вы все к нам переедете жить. Не дай Бог!
Вечером, с яростью швыряя разбросанные вещи Мотога в шкаф, Лиана сказала ему:
— Скажи честно, почему ты не умер маленьким? Специально, чтобы меня мучить?
На следующий день Мотог в первый раз повез на рынок не повара, а саму Алину. Алина любила готовить и часто сама выбирала продукты. Лиана поехала с ними.
— Девочки, за две минуты домчу! — сказал Мотог. В карту он смотреть не стал.
— Не домчишь, там пробки, — сказала Алина.
— Пробки-мробки я не знаю. Другой, может быть, тебя бы не домчал, а я домчу!
Через полчаса грустный Мотог встал на одной из восьми полос Кутузовского проспекта, со всех сторон зажатый машинами, задыхаясь от кондиционера.
— Я очень удивляюсь, — сказал он. — Мамой клянусь, не понимаю, откуда могло появиться столько машин!
С воем вырвавшись из пробки, Мотог запутался в мостах и тоннелях и совсем сник.
— А ты остановись где-нибудь и настрой GPS, — подсказала Алина, которая ориентировалась в городе немногим лучше Мотога, хоть и родилась в Москве.
Еще двадцать минут Мотог настраивал GPS. В конце концов, он приклеил его на стекло прямо у себя под носом.
— Следующий поворот налево, — равнодушно сообщил GPS.
— Ты что, не видишь, там стрелки нет! — ответил Мотог.
— Следующий поворот налево, — повторил GPS.
— Иди на хуй, я тебе сказал! — ответил Мотог.
Он виновато объяснил Алине и Лиане:
— Дебил там сидит какой-то — все неправильно показывает. И голос противный.
Тем временем сзади Мотогу сигналил уже весь Кутузовский. Он открыл окно, высунул полголовы и крикнул в воздух:
— Иди гуляй, что ты мне в жопу сигналишь? Фраер! Блатным прикинулся — новый сигнал купил!
Еще минут десять Мотог ругался то с GPS, то со светофорами, пока, в конце концов, не заехал в длинный тоннель, где GPS замолчал.
— Что замолчал? — настороженно пробурчал Мотог. — Обиделся, да? Обидчивый нашелся, твою маму!
Алина предложила Мотогу переключить дебила на женский голос, но он отказался с возмущением.
— Чтобы какая-то проститутка мне будет показывать, куда мне ехать! — сказал Мотог, вздымая к небу указательный палец.
В итоге рынок они так и не нашли. Решили вернуться на Рублевку и заехать в обычный рублевский магазин. Мотог припарковался на неказистой площадке, проехав через автоматический шлагбаум. Шлагбаум потряс его воображение. Он прошептал:
— Как в сказке! Здесь засунул — там открывается! Как я отстал от жизни!
Лиана тем временем возила тележку вдоль стеллажей с овощами и фруктами. Она протянула руку к черешне, но отдернула ее, как от раскаленной кастрюли.
— Алина, это что за цены такие трехэтажные? — спросила Лиана. — Четыреста рублей за килограмм черешни? У нас она пятьдесят стоит!
— Это не за килограмм, — засмеялась Алина.
— А, за ящик! Ну тогда понятно, — успокоилась Лиана.
— За сто грамм, дурочка!
Больше Лиана не произнесла ни слова. Девушка, сидевшая на кассе, тоже молчала.
На груди у нее был бейджик «Зухра». На Лиану и Алину она смотрела с ненавистью. С еще большей ненавистью Зухра смотрела на деликатесы, которые они выкладывали из тележки на ленту. Когда Алина и Лиана вышли, Зухра сказала второй продавщице Наташе:
— Видела, эти овцы шампанское за сорок тысяч купили. Я умерла бы не купила.
— У меня столько просили в военкомате, чтобы сына от армии отмазать, — сказала Наташа.
— Тебе никогда не хочется их убить? — спросила Зухра. Наташа ей не ответила.
Всю дорогу до дома Лиана молча изучала билборды вдоль шоссе и качала крашеной головой. На одном из них был нарисован дворец, похожий на иллюстрации из детского сборника сказок народов мира, и написано «Усадьба 1766 года ждет помещика». Лиана трижды поцокала языком, как будто говорила: «Ну разве так можно?»
Дома, раскладывая продукты из пакетов по местам, Лиана сказала Алине:
— В каком странном месте вы живете. Такое ощущение, что все вокруг — психопаты и грязнули с плохими зубами и навязчивой идеей скупать дома.
— Почему?
— Потому что рекламируют только домработниц, стоматологов, психотерапевтов и недвижимость! И пробки все время. И цены такие, как будто вы все тут лохи. А вокруг — деревня деревней. Зачем вы на этой Рублевке живете, я так и не поняла.
Алина собралась было что-то возразить, но тут Лиана вскрикнула:
— Елис-палис, проваландались полдня — шестнадцатую серию «Проклятого рая» прозевала! Самый момент, когда их должны были убить!
— Кого? — испуганно спросила Алина.
— Ну, этих, которые Анжелике рабство делали!
Мотог в Москве продержался недолго. Хотя она ему очень понравилась. Ему вообще нравилось все. Он говорил:
— Когда светит солнце, вокруг ходят люди и есть, что выпить, — мне больше ничего не нужно.
