Лариса Райт - Плач льва
— Никит, — женщина осторожно дотрагивается до руки малыша, — ты говоришь «где»?
— Де-е-е, — повторяет ребенок с явно выраженным облегчением.
— Где? — недоумевает мать. — Но что именно «где»? — Она озадаченно смотрит на Артема. Но чем он может помочь? Мужчина лишь пожимает плечами. Он все-таки не психолог и не логопед, и уж тем более не ясновидящий, чтобы определить, что именно так настойчиво пытается втолковать им мальчуган. Но это лишь первая мысль, пришедшая в голову Артему. Вторая — гораздо более обнадеживающая, хотя и кажется мужчине невероятной.
— Где? — переспрашивает он Никиту и говорит, старательно пытаясь превозмочь невольно закравшуюся в голос нервозность: — Ты спрашиваешь, где собака, да? Ты хочешь, чтобы я ее привел?
Мальчик тут же замолкает, отпускает брюки Артема и, отойдя чуть в сторону, опускается на ковер, углубляясь в какую-то только ему понятную игру по методичной перестановке с места на место лежащих на полу предметов. Слева направо: мяч, книга, тарелка, и справа налево в обратном порядке, — только так и никак иначе.
Мужчина и женщина переглядываются.
— Я сейчас, — наконец говорит Артем, направляясь к выходу. И уже от двери кричит: — Я быстро!
Не проходит и получаса, как он возвращается вместе с Мартой. Их уже ждут, встречают на пороге. Как только собака заходит в квартиру, ребенок вырывается из рук матери и бросается к овчарке, утыкаясь в шею и бормоча что-то нечленораздельное.
— Что, Никиточка, что? Повтори, сынок! — просит женщина.
Мальчик приподнимает от шерсти сияющее счастьем лицо и уже четко и внятно произносит:
— Ма-ма-ма.
— Ма — это Марта? — разочарованно спрашивает его мать.
— Как видишь. — Что еще может ответить Артем? Ему ужасно стыдно, но он не способен сдержать улыбку. Так и есть. Рот растягивается от уха до уха, хотя стоящая перед ним женщина готова вот-вот расплакаться.
— Но я думала…
— Не переживай! — спохватывается Артем. — Вчера это наверняка было «мама».
— Ты думаешь? — с надеждой.
— Конечно! — со всей уверенностью, на какую только способен.
Поверила она в это или нет, значения не имело. Даже если в тот самый первый день, когда ребенок произнес «ма-ма-ма», он обращался именно к матери, то с этой минуты эти слоги относились исключительно к собаке. «Ма-ма-ма» могло быть требовательным и выражало желание увидеть овчарку как можно скорее. Оно могло быть ласковым, нежным, пронзительным от радости долгожданной встречи. Могло быть тихим, жалобным, прошептанным Марте на ухо и выражало крайнюю степень доверия и непреодолимое желание делиться своими горестями с четвероногим другом. Бывало, «ма-ма-ма» раздавалось тогда, когда Артем не имел никакой возможности привести собаку, и женщине стоило неимоверных усилий отвлечь ребенка от стремления мгновенно увидеть Марту, удержать от криков и истерик. Однако это не всегда удавалось. После нескольких случаев многочасового плача мама мальчика приняла, как показалось тогда и ей, и Артему, единственно возможное и, естественно, очевидное решение: она купила щенка овчарки. Через пару недель Артем был вынужден пристроить бедолагу через знакомых собаководов в новую семью: мальчик не обращал на щенка никакого внимания и по-прежнему требовал общения исключительно с Мартой. Артему пришлось перекроить свой график и отказаться от поздних тренировок, чтобы Никита имел возможность каждый день встречаться с овчаркой. Это не было пустой блажью и хождением на поводу у больного и капризного ребенка. Близость с собакой оказывала на мальчика именно то воздействие, которое требовалось для того, чтобы признать: возможно, на адаптации этого ребенка в окружающем мире доктора и докторишки слишком рано поставили крест.
Марта словно чувствовала состояние нервной системы ребенка. С удивлением Артем наблюдал, как его собака, обычно демонстрирующая различные стили поведения — от дружелюбия до недовольства, в зависимости от ситуации, — теперь вела себя ровно и показывала неведомую раньше любовь к ритуалам, как только переступала порог квартиры своего маленького пациента. Чуть вильнув хвостом, приветствуя открывшую дверь женщину, она тут же трусила в комнату, осторожно садилась перед Никитой, слегка наклоняла голову и замирала в ожидании. Мальчик немедленно подходил, обнимал овчарку за шею и начинал что-то торопливо лопотать ей на ухо. Артем подозревал, что тесные объятия ребенка душат Марту, его жаркий шепот неприятно бьет по ее барабанным перепонкам, а ножки в сандалиях то и дело наступают на передние лапы, но овчарка ни разу не позволила себе не только выразить недовольство такой фамильярностью, но даже отодвинуться от малыша, высвободиться, избежать слишком назойливого контакта. Она терпеливо ждала конца церемонии приветствия и, как только ребенок разжимал кольцо рук, ложилась у его ног и смотрела на него неотрывно, помахивая хвостом, будто спрашивая, какие развлечения он предложит ей на этот раз.
А развлечений было немало. Больше всего нравилось Никите мериться с собакой силой. Он клал игрушку перед мордой овчарки, дожидался, когда она возьмет ее, и тут же начинал тянуть в свою сторону. Марта, которая частенько демонстрировала Артему, на что способна в такой игре, теперь и не думала показывать свой пыл. Она, конечно, сопротивлялась, но делала это настолько спокойно, настолько плавно и безэмоционально, что становилось совершенно понятно: собака прекрасно осознает, что с противоположного конца в потрепанного зайца вцепилась хрустальная ваза, которую ни под каким видом нельзя уронить. Надо ли говорить, что в таких схватках мальчик всегда выходил победителем, хотя Артем совершенно не сомневался в том, что, несмотря на почтенный возраст, при желании Марта вырвала бы победу в считаные секунды, но она предпочитала поднимать белый флаг. И когда вожделенный заяц оказывался в руках мальчугана и его радостный клич эхом разносился по всей квартире, Артем мог поклясться, что оставшаяся ни с чем и чуть запыхавшаяся, свесившая язык Марта вовсе не для того приоткрывала пасть, чтобы вдоволь надышаться. Нет! Она улыбалась.
Другим доставлявшим ребенку немалую радость занятием были прогулки с собакой. Никита приносил поводок, и Марта с готовностью позволяла ему пристегнуть карабин к ошейнику. Мальчик с гордым видом выводил овчарку на площадку, Артем шел рядом. Сначала он сопровождал эту пару из соображений безопасности, потом из любопытства. Казалось, что в непредвиденной ситуации Никита не сможет удержать контроль над собакой, которая привыкла подчиняться голосовым командам, но через какое-то время стало понятно: мальчишка общался с Мартой на том языке, который она прекрасно понимала. Он стучал себя по ноге, и собака моментально оказывалась рядом, вытягивал руку вперед — она садилась, прикасался пальцами к земле — ложилась, дергал кистью руки вверх — лаяла, собирал пальцы в горсть — служила. Овчарка откликалась на любую просьбу и выполняла задания бессчетное количество раз, несмотря на старые кости, боль в суставах и отсутствие съедобного поощрения. Старалась она ради нескольких минут беззаботного смеха, ради того, чтобы хотя бы на мгновение с лица ребенка исчезло выражение вечной настороженности и отрешенности, не покидающее его годами, и еще — Артем смел надеяться — для того, чтобы, вернувшись наконец домой и растянувшись поперек комнаты, почувствовать на своем животе теплую руку хозяина и услышать вожделенное: «Молодец, Марта!»
