Юрий Трещев - Город грехов
Всю ночь ветер выл волком, и смеялся голосом гиены.
Под утро наступило затишье.
Писатель заснул. Во сне он вышел из руин и пошел по направлению к театру. У портика входа в сквер он остановился. Ему показалось, что кто преследует его. Услышав шаги за спиной, он испуганно обернулся, никого не увидел и пошел дальше. И снова ему почудилось, что кто-то крадется, прячется среди теней для внезапного нападения. Он не оглянулся, лишь дернул плечами. Он ждал и испытывал смущение и ужас от ожидания…
Ночь была страшная, а день страшнее ночи.
Весь день писатель провел в кресле умершего от желтухи еврея, который пытался его утешить…
Наступила ночь.
Всю ночь страх не покидал писателя. Писатель носил страх в себе. Он жил, ожиданием нападения преследователей, повинующимся какой-то темной силе и высшей воле…
Солнце всходило и заходило таким, каким всходило.
Луна уменьшалась.
Сознание вернулось к писателю на седьмой день. Он обернулся к жизни, но чувствовал себя не лучше покойника, даже хуже.
Ужасы отступали ровно настолько, чтобы их не видеть, но чувствовать их присутствие…
Прошла еще неделя.
От кошмаров остались только тошнота и головная боль.
Писатель уже не боялся темноты, одиночества и прочих бед. Он сидел в кресле еврея на террасе и смотрел на город.
Проклятие еще не исполнилось и над городом висело облако света.
Улицы были безлюдны. В городе остались только дети и старики. Некоторые старики пытались бежать, но падали, едва начав бежать, и придумывали оправдание своей немощи…
Писатель вернулся в свою комнату.
В этой комнате он когда-то написал свой первый довольно темный и запутанный роман, лишь в некоторых местах преисполненный изящества и очарования.
Листая книгу, писатель наткнулся на историю Пана…
«Пан родился от смертной женщины и принял вид человека, хотя человеком он был наполовину. Он пас коз в горах, жил тихой, молчаливой и безвестной жизнью. Лишь бог знал о нем и козы. Однажды он вознесся к богу в его чертоги.
Так закончилась его первая жизнь.
Он не познал брачных уз, хотя и не избежал искушений плоти.
В следующей жизни Пан жил жизнью блаженного. Как вестник бога он молча прошел по земле из конца в конец, и за ним следовали события, попавшие в хроники, в которых не многое нашло исчерпывающее объяснение.
Он ушел незаметно, так же, как и пришел. После него осталось несколько книг, темных и непонятых, над которыми время было не властно.
Так закончилась его вторая жизнь.
Пан не исчез, он вернется, уверяла молва. Она говорила на языке птиц. Люди слушали ее как какую-то восхитительную музыку. Молва рассказывала истории и приносила счастье, то одному человеку, то целой семье. Правда, иногда молва погружалась в забытье и, очнувшись, не помнила о только что произошедшем. Она напоминала спящего человека, все еще видевшего картины, которые не всем дозволено смотреть. В остальное время она жила как обычный человек и радовалась или печалился всякую минуту. Женщин она избегала, говорила, что от них тотчас же меняется судьба и мысли, и что богам и мудрым людям женщины ненавистны…»
«Однажды Пан вернулся в город. Улицы были безлюдны. Большая часть жителей покинула город, одни по принуждению обстоятельств, другие, чтобы спастись или по иным причинам. Без мужчин женщины сходили с ума. Они нападали на каждого прохожего, сбивали его с ног, и когда от мужчины ничего не оставалось, расходились.
Не избежал нападения женщин и Пан…»
На этом история Пана обрывалась…
Писатель невольно вздохнул и глянул в окно на город.
Днем писатель дописывал свою книгу, а ночью блуждал в темных сводчатых коридорах и переходах женского монастыря, искал блаженную. Он не верил слухам о ее смерти, пока не наткнулся на незнакомца, который представился мэром и отцом блаженной.
Утром другого дня писатель покинул город.
Дорога увела писателя в горы, источенные пещерами, отроги которых тянулись за море.
Он поселился в одной из пещер вместе со стариком.
Много лет назад старик удалился от суеты. Сил у старика не было, только языком он мог помочь себе. Он наставлял прохожих и готовил себя к смерти. Близок он был к концу пути.
С этим стариком писатель провел несколько дней и предал его тело погребению, когда старик умер.
Вот история старика, какой она попала в книгу писателя:
«Петр, так звали старика, был женат, он взял себе жену из провинции весьма красивую, но с дурными помыслами. Она обманывала мужа. Как-то Петр неожиданно вернулся домой и застал жену с любовником. Он лишь молча глянул на них, ничего не сказал и ушел.
Петр стал пустынножителем, пас скорпионов и свои мысли. Через несколько лет он из пустыни перебрался в горы, поселился в пещере и погрузился в созерцание неба.
Скалы ступенями поднимались к небу и богу.
По ночам Петр беседовал с богом. Он спрашивал, а бог отвечал на его вопросы.
Говорил бог скромно и кратко, но иногда велеречиво и пространно.
Внимая речам бога, Петр подходил к нему все ближе и ближе и вскоре оказался лицом к лицу.
Одет бог был в такие же лохмотья, как и Петр, словно он пребывал в крайней нужде.
Мимо пещеры проходили прохожие. Странно, но они не замечали входа в пещеру, как будто он был завален камнями.
Дни Петр проводил в молчании, созерцал красоту и слушал песни ветра. Жил он и не печалился, не сетовал, но обретал радость в том, что иному представлялось бы тягостным.
Несколько лет Петр дописывал книгу, доставшуюся ему в наследство от отца.
В книге речь шла о человеке, которого желания гнали к нежеланному концу и живописались сцены апокалипсиса.
Его звали Бес. От сатаны он научился познавать дела сатаны, и не только те, что гибельны людям. Женщин он делал участницами своих таинств. Он рисовал на их коже рисунки и знаки, которыми исчерчен весь космос. Для своих опытов он выбирал женщин с рыжими волосами, кудри которых завивались как у цветка гиацинта и пылали.
Для обольщения рыжих дев, Бес прикрывался личиной.
Девам вдруг казалось, что они видят лицо мужа, отца или брата, и с ними ведут странную беседу, а не с Бесом.
Бес мог и ливень послать, и пожар разжечь, мог показать себя в раю в облике змея, дышащего погибелью и сползающего с дерева в объятья женщины. Объятая жалким трепетом, обессилев, женщина с ужасом смотрела на его сгорбленный злостью хребет, и втягивала щеки от страха.
Бес далеко не чуждался женщин. Его первая жена отличалась резкой, почти истеричной чувственностью. Она покончила с собой, ушла жить под воду. Вторая жена была копией первой, демонстрировала полное отсутствие сдержанности и меры, правда, в отличие от первой жены, она писала стихи. Лучше всего ей удавались темные, малопонятные и пугающие плачи. Как и первая жена, она добровольно ушла из жизни, стала птицей. Третьей его женой был юноша, поэт. Они весело служили музе, а когда и юноша покончил с собой, Беса арестовали, но он бежал, отправился на поиски горы, подходящей для тихого уединенного существования. Он стал философом. Однажды, когда он погрузился в сон, ему приснилось, что его распяли на кресте и с двух сторон от него пригвоздили жен, которые поносили его, издевались, обзывали его евнухом, но он оставался безмолвным.
Одним своим телом Бес висел распятый, а другим блуждал. Он был странником и евреем. Странствие Беса длилось бы до второго пришествия, если бы он не наткнулся на острый камень и не остался лежать в луже крови…»
Обложив могилу старика камнями, писатель заснул и очнулся около полудня.
Надо сказать, что сон писателя больше напоминал кошмар. Режиссер сна вставил в него много разных эпизодов и отступлений весьма путанных и расплывчатых.
Зевая и потягиваясь, писатель вышел из пещеры наружу и замер.
Он часто видел в своих видениях блаженную. Даже возраст не усмирил его, не притупил жало желаний.
Блаженная стояла перед ним обнаженная. Лишь рыжие пряди волос укрывали ее плечи и грудь…
Писатель провел рукой по лицо. Видение исказилось, поблекло и исчезло.
«Не знаю, есть ли душа у женщин?.. и есть ли душа вообще?.. и смертна ли она или бессмертна?.. и имеет ли она плоть или нет?.. никто еще не переплыл назад реку Ахерон, которая опоясывает круги ада, не вернулся оттуда и не открыл нам этого… все почему-то там остаются…» — размышлял писатель.
Устав от размышлений он лег на ложе. Его мучили жар и бред. Он часто дышал во сне и говорил, говорил. Голос его был осипший и хриплый…
Встал новый день и писатель очнулся. Сон еще туманил глаза.
— О, позабыть бы конец этого проклятого сна… и больше не думать о том, что я продолжаю видеть… словно стеной оградил я себя от соблазнов, но сломали жены ограду… в этом блаженная была всех искушенней… кончила она свой путь земной, но не насытила себя любовью…
