Джоанн Харрис - Небесная подруга
В тот момент я и столкнулся с ними на улице. Розмари тогда выглядела больной и усталой, а Роберт — вполне здоровым, они поменялись ролями. Но их возобновившийся роман не продлился долго. Розмари отбросила осторожность. Поскольку Роберт позволял ей делать что угодно, она начала проявлять скрытую бесчеловечность своей натуры. Познакомила моего друга с Рэйфом, Джавой и Заком, настаивая на том, что ее друзья должны быть желанными гостями в его доме. Порой они открыто проводили ночи у Розмари. Не думаю, что она до такой степени уверилась в любви и всепрощении Роберта, однако это не имело для Розмари значения. Жестокость развлекала ее, а она жаждала развлечений.
Роберт не мог справиться с ситуацией. Несколько раз он пытался оставить Розмари, но не сумел. Ее поведение постоянно менялось: она была то невинна, как дитя, то порочна, как шлюха. Роберт списывал это на действие наркотиков, но у него родились подозрения, когда он понял, сколько денег тратит Розмари. Он оплачивал ее карманные расходы из своих сбережений и своего академического гранта; средства были довольно скромные. Вскоре стало ясно, что Розмари получает деньги из какого-то другого источника. Она уже намекала, что ее друзья вовлечены в противозаконные сделки, и явно о многом умалчивала. А сегодня вечером Роберт кое-что увидел и пошел меня искать, пьяный и напуганный.
На этом его рассказ стал совсем невнятным, и я могу лишь догадываться, что именно он увидел. Мой друг заметил кровь на одежде Розмари — много крови, твердил он. Даже после этого Роберт отказался признать Розмари преступницей. Она невиновна, уверял он, она жертва обстоятельств, он точно это знает.
О да, Розмари сочинила чудесную сказку. Я слышал ее истории — однажды сам был одурачен — и видел, какая она замечательная актриса. Тогда как мой несчастный друг лишь воображал, что знает ее, верил в сказки о поруганной невинности и обреченной деве, взыскующей любви. Я тоже любил ее и то, что в ней было, — тьму, опасность, ненависть и разрушение, обещание смерти. Я потерял разум от любви; но, вопреки всему, я не сомневался, что должен убить ее.
Бедный Роберт, он так сильно влюбился, что не смог разглядеть ее лица. Его ослепляли звезды в волосах Розмари. Он не чувствовал жар ее тела, вкус крови на ее губах, не познал ее во всем ужасе, не взял плод у нее из рук. Он не любил ее настолько, чтобы понять: единственный выход — убить Розмари и зарыть в землю под тяжелым камнем, где она останется навеки, невидимая и неведомая.
Слушая рассказ друга, я скорбел о его глупости, однако что-то во мне смеялось, издевалось над детскими сантиментами. Ведь я был избранным, а он — один из стада. Я жалел его, но без малейшего проблеска доброты. Розмари выпила меня до дна, высушила мое сердце. Хотел бы я сказать, что мной двигала любовь или верность… Но это было не то и не другое. Если бы в заведении, где я утолил голод накануне, оказался Роберт, если бы там пролилась его кровь, я пил бы эту кровь с той же жадностью. Избранные не знают верности. Во мне поселился холод. Я не боялся, потому что знал: мне не стать таким, как Роберт, — преданным глупцом, который ест из рук Розмари. Она заманила меня в ловушку, опьянила своими чарами, но я, неуклюжий глупец, все-таки сумел показать свое истинное лицо. Поймите — мной двигало не сострадание и не верность. Я принял дар Розмари — голод. Я по-прежнему не знаю, почему так поступил; быть может, просто потому, что любимых убивают все. Истина в том, что я жаждал власти. Хотел освободиться от ведьмы и испробовать зелья, которое она мне поднесла.
Я хотел стать Розмари.
Один
Я ушел, когда Роберт еще спал. Он свернулся под моим комковатым одеялом, по-детски подложив ладонь под щеку. Бедный мой друг. Некоторое время я смотрел на него — печально и немного презрительно, а в половине четвертого, на исходе ночи, вышел и запер за собой дверь. Было темно и тихо, и эту тишину наполняли галлюцинации. Мое дыхание, подобно сказочному джинну, паром вырывалось изо рта и нимбом нависало над головой. Я шел по пустынным улицам, как хозяин, смакуя прохладу и сумрак ночи. А за пределами города, машинально повернув в сторону Гранчестера, я увидел зарождающийся рассвет — тонкую бледную полосу, блистающую на краю неба и земли, которую прежде мешал заметить свет уличных фонарей.
Черный кот перешел дорогу. Он помедлил мгновение, приподняв одну лапу, потом приоткрыл рот в беззвучном шипении и скрылся в кустах. В желудке у меня забурчало, и я осознал, что снова голоден. Но это был не отчаянно острый, вызывающий тошноту голод прошлой ночи, а всего лишь сосущая пустота — она зарождалась внизу живота и быстрым всплеском тепла распространялась вверх, к пищеводу. Аппетит, как говорила Розмари.
Я выругал себя за промедление. Следовало уйти в полночь, когда закрываются бары. Я мог бы найти одинокого пьяницу, сидящего на скамейке, или официантку, идущую домой с работы. Мой разум в ужасе отверг эту мысль, но желудок сводило, и я ускорил шаг. Неожиданно я понял, что мне нужна Розмари, нужны ее прохладные губы, ее бесстрастие и чистота. Неужели полчаса назад я всерьез собирался убить ее? И ради чего? Нет ни верности, ни ревности — я смеялся над собой и своими обывательскими предрассудками. Розмари принадлежала всем нам, а мы принадлежали друг другу. Внезапно ликование сменилось тоской. Голод стал терзать меня, пустой желудок сводили судороги. Мучительная эрекция была подобна раковой опухоли. Глаза наполнились слезами раскаяния: я предал ее в мыслях, и она отвернулась от меня. Я чувствовал себя Иудой.
Позднее я научился распознавать эти шутки сознания и принимать меры, чтобы избежать их, но в тот момент не понимал, что со мной происходит, и был страшно напуган. С подобными проблемами сталкиваются наркоманы, но я до встречи с Розмари жил в собственном замкнутом мире и никоим образом не был подготовлен к урагану противоборствующих страстей, в который она ввергла меня.
Внезапно кто-то коснулся моего локтя. Повеяло знакомым, почти приятным запахом водорослей и сырости. Я услышал свое имя, обернулся, испуганный и обрадованный, и увидел Элейн — прошлой ночью она была в нашей компании, странная девушка, похожая на бродяжку. Вчера при ней был ребенок по имени Антон.
— Не бойся, — тихо произнесла Элейн. — Я искала тебя.
— Зачем?
— Я знала, что с тобой будет.
— Что же?
— Мы называем это «маленькая смерть», — пояснила она. У нее был самый нежный голос из всех, какие я когда-либо слышал. — Скоро ты привыкнешь.
— Не понимаю, — сказал я.
— Я и не ждала, что ты поймешь, — ответила Элейн, — но это пройдет. Знаешь, ты должен поесть.
Она произнесла слово «поесть» со странной интонацией, от которой я содрогнулся; как если бы сказала: «Ты должен умереть».
Обливаясь потом, я поднял взгляд и впервые пристально взглянул на Элейн. Ее нельзя было назвать красавицей, и в присутствии Розмари я не обращал на «бродяжку» ни малейшего внимания. В памяти остались лишь ее длинные спутанные волосы, как у сказочной ведьмы, и огромные темные глаза на чумазом лице. Теперь же я заметил, что Элейн наделена какой-то тайной прелестью, не похожей на красоту Розмари. У нее был истощенный вид, словно ей пришлось долго голодать.
— Сколько тебе лет? — спросил я.
Она рассмеялась, тихо и безрадостно. Ее лицо белело в сумраке, как бумага, и казалось, что оно парит в воздухе само по себе, без тела. Возможно, такое впечатление создавалось из-за черного пальто с высоким воротником. Элейн выглядела совсем юной.
— Семнадцать? Двадцать?
Она отвернулась, судорожно вздохнув, и я вдруг понял, что девушка плачет.
— Сколько же тебе лет? — воскликнул я и, еще не договорив, осознал, что смысл моего вопроса изменился.
— Не знаю.
— Кто ты? — Я почувствовал, что должен это узнать. — Откуда ты?
Она смотрела так, словно не понимала моих слов или не видела в них никакого смысла.
— Никто. Ниоткуда. Ты должен поесть, — повторила Элейн.
Эта мысль главенствовала в ее сознании.
Длиннополое пальто зрительно уменьшало ее рост. Она достала из кармана сверток, упакованный в целлофан. На ощупь он был теплым и упругим. Я сунул его в собственный карман.
— Спасибо.
Элейн посмотрела на меня и робко улыбнулась, как испуганное дитя.
— Ты не понимаешь? — спросила она. — Ты любишь ее. Мы все ее любим.
Вид у нее был несчастный, словно она повторяла истину, в которую давным-давно перестала верить.
— Я ее люблю, — ответил я, и это было почти правдой.
— Я была моделью. То есть меня рисовали. Сначала я работала в модной лавке, обслуживала покупательниц и еще помогала делать шляпки. Когда-то у меня это ловко получалось… Однажды туда зашли какие-то люди, увидели меня и сказали, что я красавица. Мне хорошо платили просто за то, что я сидела с книгой или арфой, пока они меня рисовали. Мне было шестнадцать. А потом я встретила Розмари. Тогда ее звали не Розмари, а Мария. И это тоже ненастоящее имя.
