Валерий Кормилицын - Излом
— А эт–ту чэм заработала? – сильно дёрнул за медаль высокий смуглолицый парень с интеллигентным тонким лицом.
Отстегнувшаяся медаль оказалась в его руке.
— Слюжу Советскому Союзу, – тут же нацепил её на куртку.
Компания довольно закудахтала.
Старушка, растерянно прищурившись, непонимающе оглядывалась по сторонам. Обойдя их, мы удалились шагов на десять и, не сговариваясь с Татьяной, обернулись, она, видно, тоже что‑то заметила.
Так же с трудом обойдя компанию, нас обогнала парочка – мужчина с литыми плечами и короткой спортивной стрижкой вёл под руку молодую красивую женщину со скучным выражением лица.
— Иди домой, догоню, – бросил Татьяне и пошёл назад.
Под хохот приятелей ещё одну медаль прикреплял на куртку в районе пупка коренастый юноша с колючим взглядом и небритыми щеками.
— Сынки, не надо… – тихо просила женщина, пытаясь взять свои награды и не понимая, что происходит и чем она не угодила этим кавказским красавцам.
— Заткнис, колхозыница! – высокий интеллигентный наотмашь ударил её по рукам.
Тонкие сжатые губы его растянулись в улыбке.
Женщина, скрестив руки на груди, закрывала медали, без конца повторяя:
- Что вы делаете, сынки.
Берет её валялся на асфальте.
Мои пальцы словно судорога сжала в кулак. Я пытался разжать их и не мог. Оттолкнув плечом коренастого, вошёл в круг и встал рядом с женщиной.
Хотел сказать интеллигентному: верни медаль – и не смог, раскашлялся, нервный тик задёргал веко.
- Эт‑то чё за чахотошный явился? – крепкая, пропахшая табаком пятерня, сжав моё лицо, с силой толкнула.
Хохот стал прямо‑таки гомерическим.
«Обкурились, что ли? Раньше себе такого не позволяли», – коротко, без размаха, вложив всю злость, ударил по тонким, растянутым губам и тут же – в солнечное сплетение.
Интеллигентный стал оседать. Рот его уже не кривился в улыбке. В глазах метался животный страх.
Пока стая не пришла в себя, локтем в переносицу получил и стоявший рядом коренастый. Добавил ему для крови в нос. Жалобно хрюкнув, он уткнулся в асфальт.
«Хорошо, если в честь праздника ножи не захватили», – с яростью ударил ещё кого‑то.
Посеребрев лицом, как её волосы, старушка по–прежнему шептала:
«Что вы делаете сынки, не надо…»
Последнее, что я заметил, это выбежавших из ресторана людей. Дальше действовал, словно во сне – бил сам и получал удары.
Шесть человек на одного всё‑таки многовато.
Через несколько минут натиск стал ослабевать. Может, я сплю – не поверил глазам. На месте пожилой женщины стоял Игорь и, выбив нож у одного из кавказцев, действовал тростью, словно в штыковом бою.
Неожиданно стая, рассыпавшись, прянула в разные стороны.
Истошно завывая сиренами и мигая синими лампочками, у ресторана остановились две милицейские ПМГ.
«Вот и «Помоги Мне Господи» приехали», – устало огляделся, выискивая в собравшейся толпе жену и сына.
Два милиционера, матерясь, бежали ко мне. Не успел объясниться, как руки были плотно скручены за спиной. На сопротивление сил не осталось. Через минуту сидел в машине. Голова кружилась, во рту стоял привкус крови. Толпа шумела и ругалась с милицией. Мне стало скучно и безразлично. Вместе с ментом, прихрамывая, подошёл Игорь, нагнувшись, залез в машину и сел рядом.
Приторно пахло бензином, пылью, сапожной ваксой и какой‑то ещё аналогичной дрянью. Я закрыл глаза, устало откинувшись на спинку сиденья из потёртого кожезаменителя, ощутил сквозь пиджак пружину. «Родственница моего дивана, что ли?» – старался вникнуть в слова Игоря, но их смысл не доходил до меня.
Правая нога часто–часто дрожала, выбивая барабанную дробь о металлический пол. Поймав себя на этом наблюдении, расслабил мышцы и качнулся вперед от резко затормозившей машины.
- Приехали! Вылазь! – велел сержант, громко хлопая дверцей.
Из другой милицейской машины вышли трое задержанных парней и волками уставились на нас.
Плюнув в их сторону, повернулся к Игорю.
- Как ты там очутился? – но ответ выслушать не успел.
Помахивая резиновым «демократизатором», сержант толкнул меня в спину:
- Разговорчики, мать вашу! – рявкнул он.
«Мусор херов!» – начинало ломить виски.
Меня посадили перед молоденькой девчонкой. Подхихикивая, она быстро записала мои данные.
- Этого можешь вести! – крикнула сержанту и опять хихикнула.
За соседним столом сидели горцы. Из их ястребиных носов ещё сочилась кровь, и они вытирали её рукавами рубах.
Я полюбовался разбитыми рожами.
- Ещё встрэтимся, дарагой! – произнёс один из кавказцев, сверля меня бешеным взглядом единственного глаза – второй заплыл от синяка.
- Да ты меня не разглядишь, если второй раз встретимся, – усмехнулся ему в лицо, – нэчэм будэт…
— Ща–а точно договоришься! – постучал дубинкой о ладонь сержант.
«Правильно вас мусорами называют», – шлёпал я за маячившей впереди мощной спиной милиционера и с удивлением понимал, что ведут меня не к выходу, а в подвал.
Там солидный, с брюшком и отёкшим лицом, старшина, зевая, облазил карманы пиджака и брюк, приказал развязать полуботинки и забрал шнурки.
«Правильно милицейская пружина подсказала – ночевать здесь придётся», – молча выполнял приказы старшины.
— А теперь иди отдыхай! – раскрыл он камеру. – Не стесняйся, чувствуй себя как дома, но не забывай, что в гостях, – напоследок толкнул в спину и загоготал по–индюшачьи, гордый своим остроумием.
В бетонной коробке было холоднее, чем в Антарктиде.
По–мусульмански скрестив ноги и обхватив себя руками, на низком деревянном настиле, занимавшем половину камеры, сидел щетинистый, с усохшими скулами, мужик монголоидного типа.
— Братан, курево не пронес? – сразу, как захлопнулась дверь, спросил он без акцента.
— Не курю! – разочаровал его.
«Татарин, наверное. Но эти свои, российские… Как‑то сейчас Татьяна? С ума, поди, сходит», – тяжёло вздохнул я.
Только теперь стала доходить вся нелепость положения. Схватившись за голову, пометался от одной бетонной стены к другой.
— Отсюда не убежишь, – пессимистически изрёк щетинистый и плюнул на стену.
Напротив двери в расположенное под потолком узкое окошко входил холод. Подпрыгнув, заглянул в него. Окно находилось как раз на уровне земли. В метре от окошка огромный жирный котяра подмял под себя кошечку.
«Дразнит, гад!» – обругал сексуально озабоченного кошана.
— Не был ещё в КПЗ, интересуешься? – выводил меня на разговор сосед.
«Видно, давно сидит, заскучал!»
— Во внутренний двор оно выходит. За драку, что ли?
Я утвердительно кивнул, исследуя камеру.
Дверь была исцарапана надписями. Прочел одну. «Пухлёночек, твоя мамка падла, но она вспоминает тебя».
За косяком двери нашёл папиросу. Хотел обрадовать мужика, но беломорина оказалась пустой. Разочарованно положил на место.
— Хватит метаться, садись, – щетинистый опять плюнул на стену. – Спину тебе красиво пописали…
«Пиджак, наверное, порезали, – быстро снял его. – Так и есть».
— Сволочи! – матюкнулся я. – Может, ещё попадутся когда… – сел рядом с щетинистым.
— Скажи спасибо, самого не задели. Лучше здесь, чем в морге, – он лёг, подложив руки под голову. – Значит, по двести шестой пойдёшь… Первый раз влетел?
— Да!
— Ножа, кастета не нашли?
— Нет!
«Чего пристал? – подумал я. – Пойти, что ли, дверную газету почитать…»
— Ну, это ерунда… часть первая, годик всего, – разговорился сосед, оплёвывая стену. – Ложись, чего сидишь, – подвинулся он на четырёхметровом настиле. – У меня сложнее… С ментами связался, – дохнул перегаром. – Это помимо «двести шестой» ещё «сто девяносто первую, прим. один» пришьют, козлы, – очередной плевок полетел на стену. – Приехал с корешами повидаться, с Астраханской области, я… блин, ещё рацию ногой разбил, – вспомнил он.
— Ты что, юрист? – спросил у потомка Чингис–хана.
— Ага! – бодро плюнул на стену. – Два раза срок тянул, теперь третий светит… Спать давай, – загрустил сосед, повернувшись к заплёванной стене.
Утром мужика увели. Мои часы с треснувшим стеклом показывали без десяти девять, когда незнакомый сержант повёл меня наверх. На втором этаже, в маленьком светлом кабинете, кроме усталого капитана, на стульях расположились три пожилые женщины, одна из которых оказалась вчерашней знакомой. Она заулыбалась, увидев меня. Пожилой солидный дядька что‑то сердито объяснял сидевшему за столом капитану.
У окна на табурете, оперевшись спиной на подоконник, скромно примостился Игорь с тростью между колен.
Как по комаде, они повернули головы в мою сторону.
— Садись, герой! – хмуро кивнул на стул капитан.
— Пусть не герой, а поступил правильно, – поддержал меня дед. – Был бы я помоложе… – с угрозой произнёс он.
Бабульки согласно кивали головами.
— А человека ни за что задержали, – высказалась одна из них. – Это что ж получается, если мы за себя постоять не можем, так и выйти никуда нельзя, дома сиди? А милиция ваша не тех, кого надо, хватает, – хором загомонили они.
