Рейчел Джойс - Невероятное паломничество Гарольда Фрая
Гарольд сел у обочины, глядя на поле, сплошь объятое желтым пламенем каких-то цветов. Он не помнил их названия и не дал себе труда вынуть определитель диких растений. Правда заключалась в том, что он тратил слишком много денег. И после трех недель похода Кингсбридж все еще оставался ближе к нему, чем Берик. Первые утренние ласточки порхали и ныряли в воздухе над его головой, резвясь, будто дети.
Гарольд не представлял, как снова подняться на ноги.
17. Морин и огород
— Да, Дэвид, — говорила Морин сыну, — он все еще идет. И звонит обычно по вечерам. А Рекс — большой добряк. Как ни смешно, но я даже горжусь Гарольдом. Только не знаю, как ему об этом сказать.
Лежа на двуспальной кровати, которую когда-то делила с мужем, Морин созерцала квадрат яркого утреннего света, попавший в ловушку из сетчатого тюля. За последнюю неделю случилось столько всего, что Морин иногда ощущала себя женщиной, влезшей в чью-то чужую кожу.
— Он шлет мне открытки, а иногда балует сувенирами. Ручки у него, судя по всему, — любимицы.
Она помолчала, опасаясь, что чем-то раздражила Дэвида, потому что он не ответил.
— Я люблю тебя, — окликнула она его.
Ее слова уплыли в пустоту. Дэвид не произнес ни слова.
— Тебе, наверное, пора, — наконец закончила она разговор.
Прервав беседу, Морин, конечно, не ощутила облегчения, но впервые за все время общение с сыном оставило после себя чувство неловкости. Ей казалось, что с уходом Гарольда их близость с сыном должна возрасти. Но, выбирая подходящий момент, чтобы поведать Дэвиду о своих делах, она то и дело обнаруживала, что неимоверно занята. И даже во время бесед ее не раз посещало смутное, но неотвязное ощущение, что сын ее не слушает. Морин находила множество причин, чтобы больше не прибирать в его комнате. И как-то вдруг перестала надеяться, что однажды они увидятся.
Поездка в Слэптон-Сэндз стала для Морин поворотным пунктом. В тот вечер, кое-как попав ключом в замок входной двери и крикнув на прощание слова благодарности Рексу, стоявшему у смежной изгороди, она, не снимая туфель, поднялась по лестнице на второй этаж и прошла прямиком в общую спальню. Не раздеваясь, Морин рухнула на постель и закрыла глаза. Посреди ночи она сообразила, где находится, и легкая паника тут же сменилась облегчением. Все кончилось. Морин не могла с точностью сказать, что именно, но она освободилась от безотчетной тягостной боли. Она натянула на себя одеяло и положила голову на подушку Гарольда. Наволочка пахла мылом «Перз» и мужем. Позже, окончательно проснувшись, Морин снова ощутила в себе недавнюю легкость, омывшую ее, подобно воде.
Потом она целыми охапками начала перетаскивать свою одежду из гостевой комнаты и развесила ее в платяном шкафу рядом с вещами Гарольда, на противоположном конце перекладины. Она также подстегнула себя обещанием: каждый день, прожитый без мужа, браться за какое-нибудь новое дело. Морин перенесла на кухонный стол кипу нераспечатанных конвертов со счетами за жилье, достала чековую книжку и начала понемногу оплачивать их. Она позвонила в страховую компанию и удостоверилась, что медицинский полис Гарольда не просрочен. Съездила в автосервис и проверила давление в шинах. Она даже повязала на шею давнишний шелковый шарф, как бывало в прежние дни. Когда у садовой изгороди неожиданно появился Рекс, Морин невольно потянулась к шарфу и дернула за конец, чтобы ослабить узел.
— Я выгляжу нелепо, — предположила она.
— Ничуть, Морин!
Рекс, очевидно, вынашивал какую-то идею. Они начали судачить об огородных делах и о местонахождении Гарольда, и вдруг на лице соседа проступило некое соображение, и он подозрительно затих. Морин с тревогой спросила, что с ним, но Рекс лишь покачал головой.
— Погодите-ка, — заявил он. — Я тут придумал одну штуку.
Морин догадалась, что тут как-то замешана она сама.
На прошлой неделе, протирая пыль на подоконнике спальни за тюлевыми занавесками, она случайно заметила, как почтальон доставил к дверям соседа загадочный картонный тубус. На следующий день с того же наблюдательного пункта она тайком подглядела, как Рекс, нащупывая ногами тропинку, нес от «Ровера» к дому некую прямоугольную конструкцию размером с окно, сколоченную из реек и неумело спрятанную под клетчатым пледом. Морин терялась в догадках. Она пыталась подстеречь Рекса у ограды, даже вынесла во дворик корзину с высушенным бельем и снова развесила его на веревке, но сосед целый день не высовывал носа из дому. Тогда она постучалась к нему с вопросом, не закончилось ли у него молоко, но Рекс сквозь едва приоткрытую щелку пробормотал, что молока вдоволь и что он намерен пораньше лечь спать. Тем не менее, выйдя на дворик около одиннадцати вечера, Морин увидела у соседа на кухне свет и его самого, чем-то там занимавшегося.
Наутро легкий стук по почтовому ящику сорвал ее с места. Она ринулась в прихожую — за пузырчатым дверным стеклом маячил неопределенный прямоугольный силуэт, увенчанный крохотной головкой. Открыв дверь, Морин увидела на пороге Рекса, скрытого чем-то объемным и плоским, упакованным в коричневую бумагу и плотно обвязанным сверху бечевкой.
— Можно войти? — спросил он.
Он так запыхался, что едва мог говорить.
Морин не помнила, когда ей в последний раз дарили подарки не на Рождество или день рождения, а просто так. Она проводила Рекса в гостиную и предложила чаю или кофе. Он заверял, что на это нет времени, и настойчиво предлагал снять упаковку.
— Разорвите бумагу, Морин, — убеждал он ее.
Морин не могла совладать с собой. Она была вне себя от возбуждения. Она надорвала бумагу с угла и обнаружила под ней деревянную рамку, затем освободила еще один угол — там было то же самое. Рекс сидел, сцепив руки на коленях, и с каждой оторванной полосой бумаги приподнимал ноги, словно перепрыгивая через невидимую веревку, и переводил дух.
— Быстрее же, ну! — торопил он.
— Но что там такое?
— Снимайте! Давайте. Поглядите-ка, Морин, что я для вас смастерил!
Внутри оказалась гигантская карта Англии, наклеенная на картонную основу. Сзади, на одинаковом расстоянии от краев, Рекс прикрепил два крючка, чтобы можно было повесить рамку на стену. Он указал Морин на Кингсбридж, и она увидела на месте их города чертежную кнопку, обмотанную синей ниткой, протянувшейся к Лоддисвеллу. Оттуда нить вилась к Саут-Бренту и дальше — к Бакфестскому аббатству. Весь пройденный Гарольдом на сегодняшний день путь был отмечен кнопками и нитками и заканчивался южнее Бата. Вверху на карте флуоресцентно светился обведенный зеленым фломастером Берик-на-Твиде с воткнутым в него миниатюрным самодельным флажком. В отдельной коробочке лежали запасные кнопки, чтобы Морин могла ими пришпиливать присланные Гарольдом открытки.
— Я решил, что их можно прикрепить на те регионы, куда он не собирается идти, например, Норфолк или Южный Уэльс. Думаю, в этом нет ничего страшного.
Рекс прибил в кухне гвозди для карты, и они повесили ее над столом, чтобы Морин удобнее было следить за продвижением Гарольда и помечать остаток пути. Карта повисла немного косо, потому что Рекс не сразу сладил с дрелью и первый испорченный дюбель утонул в стене. Однако если смотреть на рамку, чуть наклонив голову, то кривизна практически не чувствовалась. К тому же, как утешила Рекса Морин, не обязательно во всем непременно стремиться к совершенству.
Такая мысль и для нее самой явилась настоящим открытием.
Разобравшись с подарком, они на целый день отправились на прогулку. Морин проводила Рекса в крематорий, где они возложили розы к урне Элизабет, а потом выпили чаю в «Бухточке надежды». Затем они съездили в Салкомб и совершили прогулку на катере по устью реки. В другой день Рекс отвез Морин за крабами в Бриксэм. Они прогулялись по дороге вдоль берега до Бигбери и полакомились свежими морепродуктами в «Устричной хижине». Рекс признался, что с огромным удовольствием он наконец-то выбрался из дома, и осторожно поинтересовался, не навязывается ли он со своими развлечениями, но Морин разуверила его, мол, ей тоже полезно хоть ненадолго перестать думать об одном и том же. Они посидели в Бантэме, глядя на дюны, и там Морин рассказала, как впервые приехала с Гарольдом в Кингсбридж — сорок пять лет назад, сразу после свадьбы. Тогда у них было столько надежд.
— Мы никого здесь не знали, но нас это совершенно не беспокоило. Нам хватало друг друга. У Гарольда было трудное детство. Я знаю, что он очень любил мать. А его отца война, должно быть, здорово изломала. Я хотела стать для мужа всем, чего он был прежде лишен. Дать ему домашний очаг и семью. Научилась готовить. Шила занавески. Раздобыла деревянные ящики и сама сколотила из них журнальный столик. Гарольд вскопал мне перед домом грядки, и я выращивала там всякие овощи: картошку, фасоль, морковь… — Она засмеялась. — Мы были так счастливы.
