Хелен Браун - Клео. Как одна кошка спасла целую семью
Прошел еще год, за который мы со Стивом научились, находясь вместе дома, не попадаться друг другу на глаза. Согласно статистике, женщины разрывают супружеские отношения куда чаще мужчин. Никогда не была поклонницей статистики. Другая теория гласит, что мужчины, когда они хотят порвать отношения, становятся просто несносными. Поэтому женщине волей-неволей приходится доводить дело до конца.
Наш брак напоминал миску с яичными белками. Мы оба старательно бились над ним, надеясь чего-то достичь, время от времени даже поднимали довольно высокую шапку пены. Иногда нам даже начинало казаться, что мы сумеем-таки сделать вполне приличное безе, но любой повар подтвердит, что, если взбивать белки слишком уж долго и упорно, если слишком стараться, пена просто опадет.
Ситуация достигла критической точки однажды вечером, когда я вернулась с работы домой. Стив стоял на дорожке у дома. Не помню, о чем шел разговор, кажется о каких-то пустяках, вроде того, что кто-то оставил пачку масла на скамейке, откуда его стянула Клео. Разговор перешел в скандал — а прежде мы никогда не скандалили. Тут-то вдруг мы оба и заговорили о разводе.
Нам обоим было ясно, что Стив не может спать на террасе до конца своих дней, это же просто глупость. Тем не менее, когда слово на букву «Р» все же наконец прозвучало, действительность потрясла нас обоих.
Стив, глядя в сторону и изучая красный цветок, похожий на бутылочный ершик, сказал, что хотел бы по возможности обойтись без вмешательства юристов. Цветок утвердительно покивал. На улице раздался хлопок какой-то машины. Палисадник явно был неподходящим местом для подобных разговоров. Но где, скажите, подходящее место, чтобы обсуждать развод? Уж точно не в ресторане при свечах и не в спальне с курящимися благовониями.
Стив сказал, что съедет от нас через неделю. Он бы хотел, если я не против, забрать пейзаж с яхтами, который висит в прихожей, и еще кое-какие мелочи. Пораженная тем, насколько детально он уже все продумал, поняв, что он годы напролет готовился к этому, я только кивнула. Он думает, продолжал Стив, что дети должны поочередно жить то у него, то у меня, а с денежными вопросами предлагает разобраться позднее.
Да, и я могу оставить себе кошку.
20
Открытость
По сравнению с людьми, заявляющими, что они не кошатники, более недалекими можно считать лишь тех, кто клянется, что любит только собак.
Считается, что кошки-матери спокойно расстаются с котятами, если одного-двух им оставить. Она спокойна и довольна, кормит и воспитывает оставшихся детей. Но если отнять у нее весь выводок, кошка тревожится. Она все время зовет детей и повсюду их ищет: в шкафах, под кроватями. Она отказывается от пищи. Шубка теряет блеск. Кроме того, она непрерывно горестно мяукает.
Дом опустел и по ночам стал похож на безмолвную пещеру: дети не вздыхали, не ворочались в своих кроватях. Я сходила с ума от беспокойства: мне казалось, что Роб не справится с домашним заданием по английскому языку, что Стив не справится с уходом за Лидией. В свои два с половиной года она была весьма решительной и совсем безответственной. Клео тоже скучала без них. Она таскала в зубах носки и спала на детских кроватях.
Я постоянно придумывала поводы повидать детей в неделю Стива — то забирала Лидию из детской группы, то отвозила Роба на занятия «Морских скаутов». Оставшись одна, старалась занять себя хоть чем-нибудь, в сотый раз прибиралась на полках в ванной, снова и снова переписывала статьи, но отвлечься, переключить мысли никак не удавалось. Мое воображение работало, как гигантский телескоп, улавливавший любое движение: внимателен ли Роб, смотрит ли он по сторонам, когда бежит к школьному автобусу? не подхватила ли Лидия какой-нибудь вирус? Я была рядом с ними постоянно — интересно, замечают ли они мое присутствие?
С фотографии на каминной полке на меня смотрел Сэм. Он улыбался весело и хитро. Та женщина на «форде-эскорт», думала я. Она запомнила его другим. Сейчас я соглашалась с тем, что ее вины в произошедшем нет. Задавала себе вопрос, что бы сделала я на ее месте. Переехала в другую страну, постаралась стать другим человеком и забыть обо всем. Однажды вечером, забирая Роба с занятий «Морских скаутов», я задавила кошку. Все произошло в считаные секунды. Белый мех, мелькнувший в свете фар, удар и глухой стук, когда колесо давило кость. У меня не было ни малейшего шанса затормозить. Та женщина, должно быть, чувствовала то же самое. Я остановила машину. От шока и угрызений совести меня даже мутило. Зверек был раздавлен, жизни в нем не осталось. Я всего лишь переехала кошку и долго не могла прийти в себя. Убить ребенка — насколько же это должно быть страшнее. Бесконечно страшнее.
Иногда я казалась сама себе кошкой, обреченной так или иначе лишиться всех своих детей. Упиваться жалостью к самой себе я никогда не любила. Утомительно, да и просто недостойно. Я начала искать способы не думать на эту тему. Например, встречаться с родителями, пережившими потерю детей, беседовать с людьми, чье горе, возможно, свежее, острее моего. Несколько раз мне удалось немного облегчить их страдания, подбодрить, а моя собственная боль уступала место чувству, что я делаю хоть что-то стоящее. За последние пять лет я много узнала о скорби и страданиях. Каждый человек переживает горе по-своему, и все же страдающего никто не поймет лучше, чем тот, кто сам пережил нечто подобное.
* * *На столике у психотерапевта стояла коробка с бумажными носовыми платками. Слезы были по ее части. Не желая, чтобы она приняла меня за очередную плаксу, я твердо решила, что мои глаза останутся сухими.
— Вам необходимо начать все с начала, — говорила она, скрестив длинные ноги и глядя на меня сквозь очки в оправе цвета лососины. — Найти что-то, что поможет вам поднять самооценку.
Я, конечно, не плакала, но организму отчаянно требовалось выпустить влагу хоть в каком-то виде. У меня неудержимо полило из носа. Я с вожделением поглядывала на платки, но взять один означало бы признаться в собственной слабости. Пришлось терпеть и время от времени громко шмыгать.
— Знаете, что может поднять вам настроение? — спросила она, поворачиваясь в глубоком кресле, поставленном в аккурат под репродукцией Ротко[9] в пастельных желто-розовых тонах. Видимо, картина своими нежными красками должна была умиротворять нервных клиентов и поднимать настроение — по крайней мере, тем, кто не знал, что бедняга Ротко всю жизнь страдал депрессией и наложил на себя руки. — Свидание на одну ночь.
Ее слова пересекли комнату и взорвались у меня в ушах, как торпеды. Мама (правда, учитывая количество ее собственных сексуальных неудач, стоило бы, наверное, поменьше обращать внимания на ее поучения) с детства внушала мне, что мое тело — это храм и за всю жизнь я имею право впустить в него только одного, пусть неказистого и унылого, зато надежного поклонника. Я чувствовала себя виноватой в том, что с полдюжины кровожадных волков в овечьих шкурах, облизываясь, увивались-таки вокруг неприкосновенного лакомого кусочка. Считаные жалкие бедолаги были допущены до проверки и по нескольку недель подвергались тщательным, но при этом (как оказалось) совершенно необъективным отборочным испытаниям и лишь после этого узнавали, что никому из них нельзя и близко подходить к священному алтарю.
— Вы хотите сказать, найти мужчину, с которым у меня нет ничего общего, но который мне нравится, а потом с ним переспать просто из-за этого?
Психотерапевт кивнула. Она явно ненормальная. Хочет, чтобы я умерла от чувства вины.
— Это хороший, здоровый способ встряхнуться и начать новую жизнь, — повторила она.
— А как же дети? — усомнилась я.
— А им знать совсем не обязательно, — улыбнулась она. — К ним это не имеет никакого отношения. Устройте все в выходные, пока они у вашего бывшего.
Устроить это? Люди устраивают свидания на одну ночь? Она попросила меня набросать список возможных жертв. Знакомые мужики у меня были только на работе. Отпадает. Журналисты-мужчины вообще не умеют держать язык за зубами. Мне вовсе не улыбалось, что по редакции пойдут слухи обо мне и ком-то из коллег. Пару раз у нас дома неожиданно объявлялись мужья моих подруг и заботливо предлагали свою помощь, но это было бы предательством, а я не собираюсь предавать друзей. Листок так и остался чистым, список на нем не появится.
— Желаю удачи, — мило улыбнулась психотерапевт, когда я дрожащей рукой вывела свою подпись на чеке. — И запомните, вам нужно открыться.
* * *Возможность привести ее совет в исполнение подвернулась через несколько недель, когда старая приятельница на благотворительном обеде познакомила меня с Найджелом, недавно разведенным бизнесменом. Я читала в нашей газете про то, чем занимается Найджел. Его корпорация напоминала великана с необузданным аппетитом, маниакально пожирающего маленькие компании. Незнакомый тип, к тому же, наверное, не семи пядей во лбу, а говорить может только о деньгах. Но к этому времени у меня уже появился изрядный опыт интервью с незнакомцами. Я убеждала себя, что смогу, если потребуется, разговорить даже домового паука и обнаружу в его характере интересные черты. Подружка уверяла, что Найджел классный и вообще он — то, что надо. Я не совсем поняла, что она имела в виду. У меня тысячу лет не было свиданий.
