Вильям Козлов - Солнце на стене
— Эта гениальная мысль пришла тебе в голову во сне? — спрашиваю я.
— Я еще скажу свое слово в нашем кино, — говорит Сашка.
Он уходит, а я снова берусь за учебник. Иногда помимо воли бросаю взгляд на соседний дом, но ее все еще нет. Она появилась на крыше с раскладушкой в половине девятого. В купальнике и черных очках…
Солнце стоит над головой. Оно накалилось добела и обжигает. Пора натягивать рубашку, а то сгоришь. В сквере играют ребятишки. Воспитательница чинно сидит в тени на скамейке и читает книжку. Она не видит, как двое малышей притащили откуда-то банку с краской и с удовольствием пачкают друг друга. Не хотелось мне портить им настроение, но я все-таки посоветовал молоденькой воспитательнице иногда обращать внимание на своих питомцев. Она вскочила со скамейки и как курица-наседка захлопотала вокруг испачканных пацанов.
Девица в купальнике стоит на крыше, изображая Венеру Милосскую. Она медленно поворачивается, подставляя солнцу коричневую спину. Я стараюсь не смотреть на нее, хочу сосредоточиться, но книжные строчки не лезут в голову.
За час до гудка я собрал кипу книг, завернул их в одеяло и, обжигая ступни о горячее железо, пошел к чердачному окну. Девица в купальнике и черных очках тоже захлопнула книгу и поднялась. Последние два часа она пряталась в тени, падавшей от трубы. А я до конца лежал на солнце. Только переворачивался с боку на бок. Между лопатками пощипывает, уж не сжег ли.
Асфальт расплавился. Воздух над ним струился. Большой переполненный автобус затормозил. Недалеко от нас остановка. Я видел, как широкие скаты машины вдавились в сморщенный наподобие слоновой кожи асфальт. Жара градусов тридцать пять. Детишек и воспитательницы в сквере не видно. Наверно, у них мертвый час.
Напротив сквера стояла лошадь красной масти, запряженная в телегу. Ее хозяин пошел пить пиво в ларек. Мальчик лет семи остановился и стал смотреть на лошадь. Вот он подошел поближе к забору и нарвал охапку травы. Лошадь благодарно покивала ему и, вытянув губы, осторожно прихватила зеленый пучок.
Хозяин пил пиво. Лошадь жевала траву. А большеглазый мальчик в синих трусах смотрел на лошадь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
У проходной меня перехватил дед Мефодий. Он сегодня был без формы и кобуры от пистолета.
— Нос не чешется? — спросил дед.
— Хочешь угостить? — усмехнулся я.
Мефодий ухмыльнулся в бороду. Я обратил внимание на его белые крепкие зубы.
— Как раз вскипел. — Дед кивнул на стул: — Садись, черным кофейком угощу!
До начала работы еще полчаса, можно и посидеть. Пропуска у рабочих сегодня проверяет помощник Мефодия — молодой вахтер, вот почему дед такой разговорчивый. Он налил в большие алюминиевые кружки крепкий и черный, как деготь, кофе, подвинул сахар.
— Я после этого кофию на чай и глядеть не могу, — сказал дед, с удовольствием прихлебывая из кружки.
— От твоего кофе действительно пьяный будешь, — ответил я, попробовав напиток.
— Послушай, Андрей, приходи в субботу к нам в гости? Мы тут борова закололи, с осени соленые грузди остались… Со сметанкой, а?
— Под кофеек? — попробовал отшутиться я, хотя, по правде сказать, удивился: с какой это стати дед меня в гости приглашает?
— Витька, мой родственник, проходу не дает — позови да позови к нам Андрея, — сказал дед. — Он женат на моей внучке, Надюшке… Парень он стеснительный, сам ни в жизнь к тебе не пойдет…
— Виктор? — удивился я. — Сазонов?
— Какой Сазонов? — удивился в свою очередь дед. — Витька, родственник мой… Ну, электросварщик. Ты его от смерти спас, когда вагон с места крянулся.
— Ах, вон что! — сказал я.
— Как соберутся в праздник али еще по какому случаю — тебя добрым словом поминает… Тебе ежели что сварить или разрезать — ты к ним, сварщикам. Для тебя все сделают…
— Спасибо, дед.
Я поставил кружку и встал: скоро гудок, а мне еще нужно переодеться.
— Он тебя — Виктор-то — подождет в субботу тут, в проходной… Ты уж будь человеком — уважь.
— Кто же, дед, в понедельник приглашает в гости на субботу? — сказал я. — Мне теперь всю неделю будут твои грузди сниться… В сметане.
У каменной ограды на скамейке сидел Матрос и мечтательно смотрел на небо. Вид у него был счастливый и немного глуповатый. Во рту потухшая папироса.
— Какое сегодня число? — увидев меня, спросил он.
— Двадцать восьмое.
— То-то и оно… — многозначительно сказал Матрос.
Я стал вспоминать: когда у Вальки день рождения? Только не летом. Помнится, мы его отмечали поздней осенью, что-то в ноябре. И тут я сообразил: у Матроса сын родился! Мы так давно ждали его, что уже и ждать перестали. Валька все уши прожужжал, что сын — его заранее назвали Александром — должен появиться на свет первого мая. Но вот уже месяц кончается, а он только родился.
Я стал жать огромную Валькину руку, обнимать, хлопать по спине. Я был рад, что наконец младенец появился на свет. А то мы все уже было заскучали.
— А ведь сегодня праздник, — приняв мои поздравления, сказал Матрос.
— Ну да, — поддакнул я. — Теперь этот день будет вашим семейным праздником.
— На, читай! — Торжествующий Матрос достал из кармана аккуратно сложенный календарный листок и протянул мне. Под датой 28 мая был нарисован военнослужащий с собакой. Внизу красными буквами: «День пограничника».
— Заяц трепаться не любит, — сказал Валька.
Я еще раз обнял Матроса. Конечно, День пограничника — это не Первомай, но все-таки тоже праздник. Причем самый последний в мае.
— Вырастет твой сын и тоже будет шпионов ловить, — сказал я, надеясь порадовать Вальку. Но он запустил пятерню в шевелюру и помрачнел. Красноватые брови его задвигались.
— Не будет он, понимаешь, шпионов ловить…
— Ну, летчиком!
— Почему обязательно военным?
— Все профессии хороши, — уклончиво ответил я.
— Не он, понимаешь, родился, а она, — сказал Валька.
— Она… — растерянно повторил я.
— Зато здоровая, — сказал Матрос. — Пять килограммов двести двадцать граммов!
— Бомба! — сказал я.
— Говорят, вся в меня… — заулыбался Валька.
Я его оптимизма не разделял. Пусть лучше будет похожа на Дору. А то никогда замуж не выйдет.
— Девчонка тоже человек, — рассудительно заметил Матрос.
— Конечно, — сказал я.
Раздался гудок, и я, пообещав Вальке прийти ровно в десять, побежал в цех. Из-за экзаменов я перешел во вторую смену и работал теперь в другой бригаде. Конечно, со своими ребятами веселее, но ничего не поделаешь.
Прихватив инструмент, я отправился к своему пассажирскому СУ. Он был уже покрашен и сиял на запасном пути. Я похлопал локомотив по крутому зеленому боку. Махина! Сколько лет он таскал пассажирские вагоны… А теперь скоро в отставку. На смену паровозикам пришли тепловозы да электровозы. И наш завод скоро станет другим. Через несколько месяцев начнется реконструкция. Будем тепловозы ремонтировать.
Мне нужно заменить кран машиниста. Я разложил под рукой инструмент и приступил к делу. Одному удобно было работать в будке машиниста. Вот только скучновато. Не с кем словом перемолвиться.
Когда я завернул последнюю гайку, мне захотелось сдвинуть с места эту глыбу чугуна и стали. Набросать бы в топку угля, довести давление до красной черты, передвинуть реверс и, дав протяжный гудок, вырваться за каменную ограду. Эх, припустил бы я по рельсам километров под семьдесят! Так, чтобы телеграфные столбы замелькали, а дым из паровозной трубы растянулся на километр. Надо будет обязательно попроситься с ребятами на обкатку. Хоть кочегаром. Сколько по российской земле бегает паровозов, к которым я руку приложил! Где они пыхтят сейчас, родимые?..
Я собирал инструмент, когда увидел Володьку Биндо. Он не спеша шагал по шпалам к паровозу, который пыхтел перед железными воротами. Отремонтированный локомотив просился на волю. Володька подошел к паровозу и взялся за поручень. Из будки выглянул машинист в берете. Биндо что-то сказал ему и передал длинный деревянный ящик, который держал под мышкой.
Я заинтересовался: что бы это значило? Когда Володька возвращался, я выпрыгнул из будки машиниста и встал на его пути. Я думал, он смутится, но он равнодушно взглянул на меня и хотел пройти мимо.
— Ты тоже во вторую смену? — спросил я.
— Во вторую.
— Как на заводе, нравится?
Биндо посмотрел мне в лицо своими светлыми глазами, хмыкнул:
— Не темни… Чего надо?
Я хотел было спросить про ящик, но в самый последний момент что-то меня удержало. Глаза у Володьки холодные, настороженные. Все еще не может забыть, как я его с Климом оставил на дороге. Он ведь не знал, что мы с Сашкой махнули в город. Вернулись утром, а часа через два появился Биндо. Как он добрался, я не знаю. А Клим пришел к обеду. Вечером, когда мы с Сашкой, невыспавшиеся, смертельно усталые, пришли ужинать, наши пожитки сиротливо лежали на крыльце. Последние дни мы жили у конюха.
