Борис Виан - Осень в Пекине
— Там больше нет ничего… — сказал он.
— Неудивительно… А я не меняюсь, — заметил аббат. — Все такой же пьяница, лезу в чужие дела… К тому же обжора.
— Да мне не так уж и хотелось, — сказал археолог. — Я бы мог сделать вид, что пью…
— Ничего, ничего, — успокоил его аббат. — Так мне и надо. Сколько маслин в ящике с полицейскими маслинами?
— А полицейские маслины — это что? — спросил археолог.
— Правильный вопрос! — сказал аббат. — И вы имеете полное право задать мне его. Это образное выражение, которое, правда, использую только я, обозначающее пули калибра 7,65 мм, — ими заряжены обычно полицейские прошиватели.
— Это не противоречит объяснению, которое я пытался для себя сформулировать, — заверил археолог. — Ну, скажем, двадцать пять.
— Нет, — сказал аббат. — Это слишком. Черт! Скажите «три».
— Ну, три.
Иоанчик выхватил из кармана четки и три раза прочитал молитву, перебирая их так быстро, что гладкие бусины задымились в его ловких пальцах. Затем он спрятал четки обратно в карман, поднял руки и помахал ими над головой.
— У-у-у! Обжегся!.. — сказал он. — Так мне и надо. И к тому же я наплевательски отношусь к окружающим.
— Тоже мне проблема! — воскликнул Афанарел. — Вас никто не осуждает.
— Как вы хорошо это сказали, — восхитился Иоанчик. — Вы культурный человек. Приятно встретить человека своего уровня в пустыне среди песков и липких ампочек.
— А также элимов, — добавил археолог.
— Да-да, — сказал аббат. — Это вы о маленьких желтых улитках? Кстати, как поживает ваша юная приятельница, эта девушка с красивой грудью?
— Сейчас я вижу ее крайне редко, — пояснил археолог. — Она с братьями ведет раскопки. Но элимы — это не улитки. Это, скорее, трава такая.
— Так значит, мы ее сегодня не увидим? — спросил аббат.
— Сегодня нет.
— Ну, а зачем она вообще сюда приехала? — спросил Иоанчик. — Такая красивая девушка — с такой потрясающей кожей, с такими роскошными волосами, с такой грудью, что самовольно от церкви отлучишься, по-звериному умная и упругая… А теперь, оказывается, с нею вообще невозможно увидеться. Надеюсь, она все-таки с братьями не спит?
— Нет, — сказал археолог. — По-моему, ей нравится Анжель.
— Так в чем же дело? Если хотите, я их поженю.
— Он думает только о Бирюзе, — сказал археолог.
— Вот уж кто совсем меня в восторг не приводит. Сытая такая, откормленная.
— Да, — сказал археолог. — Но он ее любит.
— А любит ли он ее на самом деле?
— Разобраться в этом было бы совсем не безынтересно.
— Может ли он сохранять к ней чувство, наблюдая за тем, как она спит с его другом? — спросил Иоанчик. — Я говорю все это, но вы не подумайте, что это нездоровое любопытство человека с подавленными половыми инстинктами. Знаете, время от времени и у меня стоит.
— А я в этом и не сомневаюсь, — сказал Афанарел. — Можете не оправдываться. Мне кажется, он ее действительно любит. В том смысле, что он готов за ней бегать без всякой надежды на успех. До такой степени, что Медь, которая только о нем и думает, оставляет его совершенно равнодушным.
— Ах! Ах! — воскликнул аббат. — Он, наверное, натирается!
— Что? Что?
— Натирается. Ах, извините, это церковный жаргон.
— Я… Ах, да… понял… — сказал Афанарел. — Нет, я не думаю, чтобы он натирался.
— В таком случае мы сможем уложить его с Медью в постель, — сказал Иоанчик.
— Мне бы очень хотелось, чтобы они были вместе, — поддержал Афанарел. — Они оба такие славные.
— Надо их сводить к отшельнику, — сказал аббат. — Какой все-таки классный мученический акт он себе придумал, черт возьми! Ой! Опять! Ладно! Напомните мне попозже, что мне надо еще пару раз помолиться.
— А что вы такого сказали? — спросил археолог.
— Богохульствую все время, — сказал Иоанчик. — Но это ладно. Я потом помолюсь. Итак, возвращаясь к интересующему нас вопросу, хочу сказать, что мученический акт отшельника — это нечто.
— Я еще не видел, — сказал археолог.
— Ну, на вас это и не произвело бы особого впечатления, — заверил аббат. — Вы довольно-таки старый.
— Да, — сказал археолог. — Меня больше интересуют предметы из прошлого, события давно минувших дней. Но когда я вижу, как два молодых и красивых существа принимают простые и естественные позы, меня это совершенно не шокирует.
— Негритянка эта… — начал Иоанчик. Он не сумел закончить фразу.
— Что в ней такого?
— Она… очень способная. Ну, очень гибкая, понимаете? Вы не будете возражать, если мы переменим тему?
— Нет, разумеется, — отозвался археолог.
— А то я начинаю нервничать, — сказал Иоанчик. — Я не хотел бы, чтобы у вашей юной приятельницы сложилось обо мне дурное впечатление. Ну вот, дайте мне понять, скажем, что можете вылить мне за шиворот стакан холодной воды, или намекните на пытку молотком.
— Что еще за пытка молотком?
— Она часто применялась у индейцев, — сказал аббат. — Мошонку медленно давят на деревянной колоде, до тех пор пока не появятся железы, а когда они наконец выдавливаются, по ним резко бьют деревянным молотком… Ой-ой-ой!.. — добавил он, согнувшись, как бы от боли. — Наверное, это ужасно больно.
— Неплохо придумано, — одобрил археолог. — Кстати, о пытках…
— Не надо, не надо… — сказал сложенный вдвое аббат. — Я и так уже совсем успокоился.
— Прекрасно, — обрадовался Афанарел. — Значит, мы можем идти?
— Что вы говорите? — удивился аббат. — Мы что, еще не ушли? С ума сойти можно! Ну, вы меня и заболтали!
Археолог засмеялся, снял пробковый шлем и повесил его на гвоздь.
— Я готов, — сказал он.
— Один гусь, два гуся, три гуся, четыре гуся, пять гусей, шесть гусей!.. — сказал аббат.
— Семь гусей, — сказал археолог.
— Аминь! — заключил Иоанчик.
Он перекрестился и первым вышел из палатки.
IX
Этих эксцентриков можно привести к общему знаменателю…
(Механика на выставке 1900 года. Изд. Дюно и сын., т. 2, с. 204)— Так вы говорите, это элимы? — спросил Иоанчик, указывая на траву.
— Это — нет, — отозвался археолог. — Но они здесь часто встречаются.
— И вообще, зачем забивать себе этим голову? — заметил аббат. — Зачем заучивать названия, когда знаешь сам предмет?
— Для поддержания беседы.
— Тогда можно каждый раз придумывать новое название.
— Конечно, — согласился археолог. — Но для разных людей, к которым обращаешься, пришлось бы одно и то же называть по-разному.
— Это солецизм, — сказал аббат. — Не к которым обращаешься, а которых обращаешь. В веру, разумеется.
— Да нет же! — возразил археолог. — Во-первых, сказать такое было бы варваризмом, а во-вторых, это абсолютно не соответствует тому, что я имел в виду.
Они направлялись к гостинице Барридзоне. Аббат доверительно взял Афанарела под руку.
— Я готов с вами согласиться… — сказал аббат. — Но все равно до конца я этого не понимаю.
— Ну, это уж в вас профессиональные, простите, конфессиональные навыки заговорили.
— Да, кстати, как у вас обстоят дела с раскопками?
— Мы очень быстро продвигаемся вперед. Вдоль линии Веры.
— А что она из себя представляет? Ну, в нескольких словах?
— О… — сказал архелог. — Я даже не знаю… Ну, если… — Казалось, он подбирает слова. — Ну, если совсем приблизительно, проходит она недалеко от гостиницы…
— А мумии вам попадались?
— Да, мы едим их на завтрак, обед и ужин. Между прочим, вкусно. Обычно они хорошо препарированы, но иногда специй многовато.
— Мне тоже довелось отведать мумий, но это было давно в Долине Царей, — сказал аббат. — У них это фирменное блюдо.
— Но там они их делают сами. А наши — настоящие.
— Терпеть не могу мясо мумий, — сказал аббат. — Ваша нефть и то лучше. — Он отпустил Афанарелов локоть. — Простите, я сейчас.
Археолог увидел, как аббат разбежался и сделал двойное сальто. Приземлившись на руки, он начал крутить колесо. Сутана развевалась вокруг его тела, прилипая к ногам и обтягивая выпуклые икры. Иоанчик выполнил дюжину оборотов, застыл в стойке на руках, а потом резко приземлился на ноги.
— Я воспитывался у Эудистов, — объяснил он археологу. — Учиться у них тяжело, но потом это благотворно сказывается как на вашей душе, так и на вашем теле.
— Я сожалею, что не вступил на путь веры, — сказал Афанарел. — Глядя на вас, начинаю понимать, сколько я потерял.
— Но ведь вы в целом преуспели в своей области, — сказал аббат.
— Найти линию Веры… В моем-то возрасте… — пробормотал археолог. — Слишком поздно…
— Зато молодежь сможет воспользоваться вашим открытием.
