Джоанн Харрис - Кошка, шляпа и кусок веревки (сборник)
Меня зовут совсем не так, и это даже не совсем прозвище, но вы можете называть меня Лаки.[57] Я живу прямо здесь, на острове Манхэттен, в пентхаусе одного отеля рядом с Центральным парком. Я во всех отношениях образцовый горожанин — пунктуальный, вежливый и опрятный. Я ношу отлично сшитые костюмы и с помощью воска уничтожаю растительность на груди. Вам бы и в голову никогда не пришло, что я — бог.
Истина, на которую часто не обращают внимания, заключается в том, что старые боги — как и старые собаки — все же в итоге умирают. Просто им требуется на это гораздо больше времени, чем людям, только и всего; за время жизни богов может произойти многое — могут пасть великие твердыни, потерпеть крах империи, прекратить свое существование целые миры, и тогда мы — или такие, как мы, окажемся на развалинах этих миров, став никому не нужными и почти всеми забытыми.
Мне, правда, во многих отношениях повезло. Моя стихия — огонь, а он никогда по-настоящему не выходит из моды. У меня немало различных воплощений, и некоторые все еще весьма могущественны — да разве ж может быть иначе? Ведь вы, люди, по-прежнему чрезвычайно примитивны. Вот и я по-прежнему пользуюсь у вас большим уважением, хотя, конечно, не получаю уже таких жертвоприношений, как когда-то, и преспокойно могу воспользоваться своей властью над вами (кто же не хочет власти?) — особенно после наступления темноты, когда зажигают костры. И сухие грозы над равнинами — моих рук дело, это благодаря мне молнии бьют в землю одна за другой, и вспыхивают леса, и горят, рассыпая искры, похоронные костры, а порой и живые люди вспыхивают, как факел…
Но здесь, в Нью-Йорке, я — Лукас Уайлд, ведущий певец-исполнитель рок-группы «Пожар». Ну, это, конечно, громко сказано — группа. Впрочем, наш, пока единственный, альбом «Сожги дотла» стал настоящим раритетом после того, как трагически погиб наш барабанщик — он был прямо на сцене убит ударом какой-то капризной молнии.
Впрочем, может, и не такой уж капризной. Единственный наш тур по США с самого начала прямо-таки преследовали молнии, мы сталкивались с ними раз пятьдесят, и тридцать одна молния попала точно в цель — в итоге мы за какие-то девять недель потеряли трех барабанщиков, шесть «роуди»[58] и целый грузовик оборудования. Даже мне уже стало казаться, что я, пожалуй, немного перегнул палку.
И все-таки шоу получилось великолепное.
Теперь я уже, можно сказать, наполовину пенсионер. Я могу это себе позволить, ибо я — один из двух уцелевших членов нашей группы и получаю вполне приличный, стабильный, хотя и небольшой доход, а когда мне становится скучно, я играю на рояле в фетишистском баре под названием «Красная комната». Сам я, правда, в их развлечениях не участвую и резину не надеваю — слишком уж в ней потно, хотя, конечно, резина — отличный изоляционный материал, этого вы отрицать не станете.
Вы теперь, наверное, уже догадались, что я — существо ночное. Дневной свет, пожалуй, несколько затмевает мой блеск, и потом, только на фоне ночного неба настоящий огонь, в том числе и пожар, способен показать себя во всей красе. Итак, я провожу вечер в «Красной комнате», играя на рояле и глазея на девочек, а потом отправляюсь в деловую часть города, чтобы отдохнуть и восстановить силы. Но не туда, где так любит бывать мой брат, — вот почему я был несколько удивлен, когда в ту ночь налетел на него, осматривая эти, прямо-таки предназначенные для пожаров, улочки на задах верхней части Ист-Сайда, напевая «Зажги во мне пожар» и выбирая подходящее местечко, чтобы совершить поджог.
Неужели я не сказал? Да, похоже, я забыл упомянуть, что в нынешней своей ипостаси я имею брата. Брендана. Мы с ним близнецы. Но отнюдь не близки — у пожара и огня, горящего в камине, маловато общего; Брендан скорее неодобрительно относится к моему «пламенному» образу жизни, предпочитая тихие домашние радости — печь пироги, жарить на решетке мясо. Нет, вы только представьте себе божество огня в роли хозяина ресторана! Одна мысль об этом заставляет меня сгорать от стыда. Но это его дело. Каждый из нас сам решает, каким путем ему отправиться в ад, и потом, должен признаться, те бифштексы, что он собственноручно жарит на решетке, самые лучшие в Нью-Йорке.
Было уже далеко за полночь, я успел выпить немало, и голова у меня слегка кружилась — но пьяным я отнюдь не был, во всяком случае, по моему виду вы бы никогда не сказали, что я изрядно нагрузился; на улицах было тихо и спокойно, насколько вообще может быть спокойно в таком огромном городе, который вообще вряд ли когда-либо спит хотя бы вполглаза. У пожарной лестницы ночевали в картонных коробках какие-то бледные личности, рядом с ними изучала мусорный бак кошка. Уже наступил ноябрь, и над решетками канализации пышными белыми перьями поднимался пар, а тротуары блестели от холодной испарины.
Я как раз вышел на перекресток 81-й и 5-й улиц и напротив Венгерского мясного рынка увидел знакомую фигуру Брендана, его пышные волосы цвета пепла были заткнуты за воротник длинного серого пальто. Мой брат высокий, стройный, движения у него легкие и быстрые, как у танцовщика, я бы, пожалуй, почти простил вас, если бы вы приняли его за меня. Однако при внимательном рассмотрении истинные отличия видны сразу. У меня глаза красно-зеленые, а у него, напротив, зелено-красные. И я ни в коем случае, даже на смертном одре, ни за что не надел бы подобные ботинки.
Впрочем, я вполне радостно его приветствовал:
— Ну что, от меня уже пахнет горелым?
Он повернулся ко мне с совершенно затравленным видом и прошептал:
— Ш-ш-ш! Послушай!
Мне стало любопытно. Я понимаю, конечно, что особой любви мы друг к другу не испытываем и никогда не испытывали, и все же он обычно здоровался первым, и только после этого мы приступали к взаимным обвинениям. Но сегодня он вел себя как-то странно: назвал меня моим истинным именем, потом, приложив палец к губам, поволок меня в какой-то боковой переулок, где жутко воняло мочой.
— Эй, Брен, ты что? Куда ты меня тащишь? — прошептал я, одергивая пиджак.
В ответ он молча мотнул головой в конец почти пустого переулка. Там, едва различимые в густой тени, виднелись силуэты двоих мужчин, они казались почти квадратными в своих долгополых пальто, а низко надвинутые шляпы делали их узкие, вытянутые лица почти неотличимыми друг от друга. Они секунду помедлили, стоя на тротуаре, посмотрели налево, потом направо, пересекли улицу, двигаясь быстро, легко, почти без усилий, как волки или танцоры, и исчезли в ночи.
— Ясно. — Да, мне действительно все было ясно. Этих я совершенно точно уже видел и раньше. В другом месте, в другом обличье, но я хорошо их знал, я нутром чувствовал, кто они такие. И они, разумеется, меня знали. И, можете мне поверить, людьми они только выглядели. Под этими пальто с квадратными плечами, как у сыщиков из мультфильмов, скрывались жуткие оскаленные клыки и острые когти. — Как ты думаешь, что они тут делают?
![Иоанна Хмелевская - Большой кусок мира [Большой кусок света]](/uploads/posts/books/227132/227132.jpg)
![Аллэин Флаер - Веревки и цепи. Часть первая - Веревки. [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
