Эдуард Тополь - Московский полет
Я не ответил, пошел к лестнице и услышал у себя за спиной:
– Жиды! Что они понимают в бабах!
«Дура!» – подумал я, вышел из гостиницы и открыл перед Анной дверцу такси.
Потом сказал водителю:
– Сначала на Кабельные улицы, потом во Внуково в аэропорт.
И через двадцать минут я высадил Анну на Второй Кабельной улице, перед старым двухэтажным домом номер 28, в котором жила ее мать. А через час – улетел в Мурманск. Уверенный, что улетаю от Ани навсегда.
12
Когда в гостинице «Космос» я вышел из номера, до пресс-конференции генерала КГБ оставалось шестнадцать минут. Я с нетерпением ждал лифта, но первая кабина оказалась занята какими-то ремонтными рабочими, вторая – забита пассажирами так, что и ладонь не вставить, а в третью, забитую еще больше второй, я уже ринулся не глядя, только крикнул на двух языках:
– Everybody – breeze out! Всем сделать выдох! – В вестибюле, едва вывалившись из лифта, я лицом к лицу столкнулся с нашей миниатюрной японкой.
– О, Vadim! – обрадовалась она. – Я так рада вас встретить! Я пропустила автобус! Пока я искала, где дают завтрак, все уехали в американское посольство, и я не знаю, куда ехать. Я же не говорю по-русски…
– O'key! – прервал я ее. – Let's go! – Взяв ее за руку, я плечом врезался в толпу, заполнявшую вестибюль так же плотно, как в часы пик заполнен вокзал Гранд-Централ в Нью-Йорке. Боже, кого здесь только не было! Афганцы в чалмах, австрийцы в тирольских шляпах, стильные итальянские бизнесмены, африканцы в платьях, раскосые монголы, русские спекулянты, гэбэшники в штатском и милиционеры с востока, делегация рязанских ткачих в жутких платьях еще сталинской эпохи, старые русские эмигранты из Канады, дети-инвалиды из Чернобыля, делегация сестер-католичек из ФРГ, беженцы-месхи из Ферганы…
И над всей этой толпой плыли, сталкивались и смешивались в единый вокзальный гул мегафонные голоса гидов, орущих своим группам на разных языках:
– Дети Чернобыля! Не расползайтесь! Автобус в больницу отходит через пять минут! – Mister Krugly from Australia!… – Экскурсия в Кремль!…
– Представители бастующих шахтеров Воркуты! Подойдите к администратору!…
Крепко держа японку за руку, я пропорол этот базар плечом и вытащил ее на улицу, как игла вытаскивает нитку из плотной ткани. У подъезда к нам тотчас ринулась ватага таксистов:
– Taxi? Please, taxi!
– Сколько до центра? – спросил я по-русски.
Они тут же остыли, но, глядя на японку, сказали нагло:
– Двадцать долларов!
– Че-го? – протянул я возмущенно, поскольку хорошо помнил, что отсюда до центра должно быть не дороже трех рублей.
Но японка, уловив слово «доллар», уже полезла в свою сумочку!
– Vadim, I have money [Вадим, у меня есть деньги]… – И в туже секунду маленькая, но стремительная, как праща, фигурка мелькнула мимо нее, вырвала сумочку и помчалась вперед без оглядки, как в спринте.
– Стой! – я рванулся следом, но мальчишка на ходу бросил сумочку своему приятелю, который, оказывается, бежал параллельным курсом. Я резко свернул за тем, но он бежал явно быстрей меня, да и утренний самогон сказывался на моей скорости. Расстояние между мной и юными ворами неумолимо увеличивалось, и они уже вот-вот должны были свернуть за угол, когда меня вдруг обогнала высокая спортивная фигура в белой теннисной рубашке. Буквально в несколько мгновений этот теннисист догнал мальчишек, одним ударом сбил с ног заднего пацана, а ногой уже достал второго в спину и тут же влепил ему безжалостную пудовую оплеуху. А потом…
Я никогда не видел, чтобы так остервенело били подростков – пусть даже уличных воров. Эти двое тринадцатилетних мальчишек только закрывали головы руками и уползали по грязному асфальту, а наш спаситель бил их ногами, не давая подняться. Стоило одному мальчишке встать на четвереньки, как этот спортсмен опрокидывал его ударом кулака или ноги, словно щенка. И бил без разбора – по головам, по почкам, по ребрам…
– Хватит! Кончай! Стоп! – закричала ему, подбегая.
Но это не помогало, он продолжал бить их с остервенелостью безумца. Я схватил его за плечо и закричал по-английски:
– Enough! Enough!
– Let them go! Let them go [Оставьте их]! – кричала у меня за спиной испуганная японка.
Спортсмен оставил окровавленных мальчишек, повернулся к нам и, не глядя на меня, протянул японке ее сумочку.
– Пожалуйста, – сказал он ей по-русски. – Извините…
– Спасибо, – я взял у него сумочку и тут же подхватил японку под локоть, потому что на ее мертвенно-белом личике были теперь только глаза – расширенные до смертельного ужаса.
– You are an animal! Animal [Вы зверь! Животное]! – задушенным голосом выкрикнула она спортсмену.
И потянулась за своей сумочкой:
– I wanna give them my money [Я хочу дать им денег].
– Извините… – твердил ей спортсмен по-русски, на вид ему было лет двадцать пять, не больше.
Я хотел увести японку прочь, но она выхватила у меня сумочку и стала открывать ее дрожащими от истерики руками: – I wanna give them money!
– Я ничего оттуда не взял, клянусь! – испуганно сказал ей спортсмен по-русски, и я понял, что они никогда не поймут друг друга.
– Let's go [Пошли]! – сказал я японке, но она выхватила из сумочки пачку долларов и дернулась к окровавленным и уползающим по тротуару подросткам.
И тогда я просто схватил ее в обхват, оторвал от земли и понес через проспект Мира к стоянке такси. Но японка болтала в воздухе ногами и кричала мне в истерике:
– Put me down! I wanna give them money! Put me down [Отпустите меня! Я хочу дать им денег! Отпустите меня]!!!
Какая-то машина взвизгнула тормозами буквально в метре от нас, за ней загудел автобус и весь поток нетерпеливых московских машин. А от станции метро на нас зырились два ряда кавказских спекулянтов цветами, таксишники и какие-то тетки с плакатами «Долой КПСС!» и «Руки прочь от Гдляна и Иванова». А японка продолжала болтать в воздухе ногами и кричать:
– I wanna give them money! Put me down!!! – Shut up [Заткнись]! – рявкнул я на нее, и она замолкла.
Я поставил ее у такси, придерживая одной рукой, а второй рукой открыл дверцу машины и буквально швырнул японку на заднее сиденье. Потом сел рядом с ней, сказал шоферу по-русски:
– Поехали!
– Куда? – спросил он лениво.
– В центр, в АПН.
– А сколько заплатишь?
– Десятку.
– Мало, – сказал он.
– И пачку «Мальборо».
– Вот это разговор! – он сразу ожил и включил двигатель.
Я повернулся к японке:
– Никогда не открывай сумочку на улице! Понятно?
И вдруг она разрыдалась:
– I'm sorry! I'm sorry! Excuse me, Vadim!…
– All right, all right… – смягчился я. – I've never seen a furious Japanese woman. It was quite interesting [Я никогда не видел взбешенной японской женщины. Это было любопытно].
– Но зачем он так зверски избивал их? Зачем?
