Маша Трауб - Продается дом с дедушкой
Телевизор считался личной собственностью отца. Маленькому Игорю даже «В гостях у сказки» не удавалось посмотреть, только если мать очень просила и отец великодушно разрешал. Папа телевизор включал по часам, сверившись с программой телепередач. Он не пропускал ни одного выпуска «Международной панорамы» – сидел, нахмурившись, кивал в знак согласия. Международное положение отца интересовало в немалой степени. Второй обязательной к просмотру передачей было «Время» с прогнозом погоды.
Мать любила «Музыкальный киоск», с восхищением внимая элегантной ведущей. Игорь ненавидел все, включая телевизор. Может, поэтому много читал, записавшись в библиотеку. Он не был умным мальчиком, пытливым, с тонкой душевной организацией. Просто он ненавидел телевизор, газеты, радио, потому что радио работало всегда – приемник стоял на холодильнике и был включен на вторую кнопку. На первой маме не нравилось слушать. Она лепила пельмени, усевшись на табуретку и уперевшись локтями в стол – так ей было проще. Она даже отдыхала за лепкой. Ей нравилось возиться с тестом. Мама часто варила пустой бульон с клецками, который любил отец и ненавидел Игорь. Вот удивительно: никогда и нигде таких вкусных клецок он больше не ел. А в детстве – прямо до рвоты! – плавающие в бульоне куски теста казались ему отравой. Когда Игорь видел, как отец заглатывал клецки и жевал, капая бульоном, так и вовсе отказывался есть. Ложки не мог проглотить.
– Зажрался… – говорил отец. – Ничего, мне больше достанется, а ты хоть жопу растрясешь. Мать тебя и так раскормила. Бабская у тебя жопа!
Сколько Игорь себя помнил, у него были разные степени ненависти. Как бывают степени боли – острая, хроническая, возвратная. Если материнские чашки-блюдца с ободком вызывали у Игоря острую боль, приступ ненависти, то отца он ненавидел хронически, нестерпимо, невыносимо. Он отторгал его на физическом, животном уровне. Непреодолимая несовместимость. Мать Игорь почти не ненавидел, иногда даже жалел. Но презирал – за то, что живет с этим… ЭТИМ… Получается, что она ничем не лучше.
Ненависть к отцу была объяснимой: в детстве отец лупил Игоря как сидорову козу – ремнем, шнуром от утюга. Запрещал плакать и жаловаться матери. Вроде как воспитывал в нем мужчину. Измывался изощренно: то заставлял делать стульчик у стены – сидеть в полуприсяде, пока ноги не начнут дрожать и не свалишься. «Холодец» – называл его в таких случаях отец. Или заставлял стоять в душе под ледяной водой – закаливал. Садист, одним словом! Вроде не бывший уголовник, не детдомовский… Человек, доработавшийся до приличной должности в аппарате. Откуда такая жестокость? Куда мать-то смотрела? Она всегда была тенью, бессловесной жертвой, угодливой, податливой… Если и заступалась за сына, то в редких случаях. А так – даже радовалась: сколько мальчишек без отцов растут, без мужской руки? А у сына – полная семья, отец воспитывает.
Игорь накрывался одеялом с головой, плакал и не понимал – почему мама больше любит мужа, а не сына? Почему прожила с таким мужем всю жизнь и для нее нет никого важнее этого урода? Даже сын на втором месте. Игорь не понимал, почему у него такие родители. Лучше бы как Комаровский – сирота. Ох, сколько раз Игорь мечтал о скоропостижной смерти для своих родителей… Сначала, конечно, для отца. Пусть первый сдохнет. А потом и мать. Пусть вслед за своим ненаглядным муженьком на тот свет отправляется.
Отцу Игорь придумывал самые изощренные смерти, самые недостойные – от удара заточкой случайного бандюгана и медленного истекания кровью до неизлечимой болезни, только чтобы мучился подольше. А еще лучше – чтобы его машина сбила, и его тело подбросило бы кульком, крутануло, перевернуло и шмякнуло на дорогу, как шмякается вдруг, попадая на рубашку, птичье дерьмо. И пусть у него ноги-руки будут переломаны – да так, чтобы и не собрать. Игорь желал отцу полного паралича, чтобы даже говорить не мог, а мычал. И ходил под себя, лежа в нечистотах. Матери он смерть не придумывал – вся фантазия на отца уходила.
Когда отец, оправившись от болезни, уже вполне бодренько бегал за свежей прессой, ел в обед первое, второе и компот, мать решилась переключиться на другие заботы. Весна, нужно ехать на дачу – хоть и старую развалюху, но все же… У других и такой нет. Мать очень гордилась наличием собственной дачи. Она хотела посадить картошку, надо было перетянуть парник под помидоры, подрезать кусты малины, старые ветки на яблонях срезать, грядки вскопать под зеленушку… И мать поехала. Перед отъездом попросила Игоря: «Ты уж тут приглядывай за отцом. Я наготовила, вам на неделю хватит. А потом уже и я приеду».
Дача была далеко. Да нет, это сейчас кажется, что близко, а тогда – целый день в дороге. На автобусе до станции полчаса, потом на электричке сорок минут – поезд медленный, а быстрый на той станции не останавливается, и снова на автобусе – душном и тряском – или пешком три километра. Мать обычно ходила пешком. Но тут как сама судьба распорядилась – автобус подошел сразу же, водитель прямо перед ней двери раскрыл, мест свободных было много – выбирай любое. А в руках рассада, сумки тяжеленные. Вот и села. Порылась в кошельке в поисках пятака, не нашла, решила выйти, потащила к выходу сумки, но кондукторша махнула рукой – добрая попалась, понимающая, все рассаду рассматривала да восхищалась. Мол, куда ты с сумками потащишься, сиди уже, доедешь. И мать покорно села. Еще радовалась – вот ведь повезло! Есть же на свете добрые люди.
Вечером позвонили из больницы и картонным, равнодушным голосом спросили:
– Вы родственник? Сын? Приезжайте. Улица Ленина, дом 5, больница. Матушка ваша у нас.
– Что с ней?
– Повредилась.
– Как повредилась?
– Серьезно повредилась. Приезжайте.
– Сегодня?
Медсестра уже положила трубку.
– Что-то с мамой случилось, она в больнице, – сказал Игорь отцу. – Надо ехать.
– Свет выключи и занавески задерни, – ответил отец.
Игорь в каком-то отупении выключил верхний свет и задернул занавески. Отец включил телевизор. Игорь вышел на улицу и решил, что у него нет никаких сил тащиться сейчас на станцию, пихаться в электричке, а потом ждать автобуса. Он поймал такси и назвал адрес.
– Дороговато получится, – сказал таксист. – Денег-то хватит?
Игорь пошарил по карманам и вылез из такси. Вернулся домой, достал заначку, о которой даже мать не знала. Отец если и заметил, что он вернулся, то виду не подал – из комнаты вещала «Международная панорама». Игорь снова вышел на улицу. Поймал другое такси и поехал.
В приемном отделении местной больницы было столпотворение. Врачи и медсестры бегали, как заполошные. Народу много: толклись, кидались к врачам с вопросами, курили во дворе.
