Андрей Столяров - Не знает заката
Мне вдруг пришло в голову, что это соображение могло бы многое объяснить. Ведь при «радении», пусть даже чисто интеллектуальном, экстатические эмоции, какова бы ни была их природа, все равно концентрируются большей частью на «дирижере». Он находится как бы в фокусе психической «линзы». Он попадает в «тигель», омываемый пламенем сумасшествия. Это состояние требует напряжения всех внутренних сил. Не всякий человек способен выдержать его без предварительной подготовки. Вот два «дирижера» подряд его и не выдержали… Прекрасное было соображение, очень логичное. Лично мне оно нравилось, вероятно, целых четыре секунды. И я бы его, честное слово, с радостью принял, но к сожалению, у него имелся один существенный недостаток. Это никоим образом не объясняло, почему рядом с обоими погибшими находилась земля и почему такая же куча влажной земли была обнаружена в моей квартире.
А во-вторых, внимание мое привлек следующий факт. Все трое моих собеседников на том единственном заседании Клуба, которое вел Саша Злотников, чувствовали себя неважно. У Маши ломило голову – «будто чугуна туда накачали», Сергей Валентинович на другой день пришел на работу «совершенно разбитый», а отец Серафим не мог отдышаться – «будто от угарного газа». И, кстати, если верить его словам, на предыдущем Клубе, которым руководил еще В. А. Ромашин, чувствовалось то же самое.
Тут было уже нечто существенное. Из методологии по постановке экспериментов я знал, что если некий фактор объединяет собой две сходные ситуации, то скорее всего именно он и является их источником. Что было общего в этих двух заседаниях? Состав участников? Да, состав участников Клуба в обоих случаях совпадал. Различия были на уровне одного человека. Некто Роман Ленков, сотрудник Института антропологии, пропустил первое заседание по болезни. И все же состав не мог быть порождающим фактором. Если б так, его действие проявилось бы, вероятно, намного раньше. Ведь они в этом составе собирались уже около двух лет. Место проведения встреч? Но место встреч отпадало по тем же причинам. Тема заседания? Что там обсуждалось в последний раз? Да, конечно, тема заседаний в обоих случаях формулируется одинаково.
Некая мысль скользнула у меня по краю сознания. Точно тень облака, тут растаявшего в невообразимых высотах. Мне показалось, что я сейчас пойму, в чем тут дело.
Еще мгновение, еще одно крохотное усилие.
И, может быть, я действительно уже тогда догадался бы обо всем. Хотя кто знает: мы склонны переоценивать важность забытых мыслей. Они почему-то представляются нам очень значительными. Но в тот момент никаких шансов у меня, разумеется, не было.
В тот момент все мысли вылетели у меня из головы.
Потому что, свернув за угол, кажется из Минского переулка, и рассчитывая, что сейчас откроется передо мной всегда тенистый, всегда сыроватый, всегда какой-то чуть запущенный сад на задниках Художественных мастерских, я вместо этого увидел дымку Лиговского проспекта, плывущую в даль, пустырь на другой его стороне, приземистые, багрового кирпича постройки производственного назначения, а чуть левее, тоже на другой стороне – знакомое здание с уступчатой часовой башенкой наверху. Причем арки метро, жмущиеся друг к другу, со всей очевидностью засвидетельствовали, что это и в самом деле – Московский вокзал.
Глава седьмая
Время от времени случаются в жизни ситуации, когда необходимо сделать какой-то выбор. Отец Серафим, с коим мы недавно расстались, вероятно, сказал бы по этому поводу, что так проявляет себя свобода воли, которой бог наградил человека. А заодно обретает решение знаменитая теодицея, парадокс богословов, проблема, известная еще со Средних веков. Формулируется она следующим образом: если бог всемогущ и всемилостив, то почему в мире существует зло? Ведь он мог бы устранить его безо всяких усилий? А потому вот и существует, ответил бы отец Серафим, что бог действительно всемогущ и всемилостив, он предоставляет человеку возможность выбирать самому: либо – добро, жизнь праведная, спасение души, стремление к небу, либо – зло, хтонос, изнанка мира, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Правда, такой выбор встречается чрезвычайно редко. Он бывает, по-моему, не более одного-двух раз за всю жизнь. Обычно мы выбираем не между добром и злом, не между землей и небом, а между двумя, в общем, равнозначными вариантами, ни к добру, ни к злу отношения не имеющими. Да и не выбираем мы вовсе, а просто так складываются обстоятельства, что мы, даже не замечая, влачимся туда, куда нас тащит поток событий. Мелкой случайности бывает достаточно, чтобы пойти далее в другом направлении. Как писал один из прозаиков о гражданской войне: легкий поворот стрелки, незаметное переключение, и вместо Ростова, где стоят красные, оказываешься в Варшаве, где формируются белые части, и уже в кого-то стрелял, кого-то ранил, возможно убил, и уже пути назад нет. Сознательный выбор – явление уникальное. Я, например, совсем не уверен, что мое давнее поспешное бегство из Петербурга в Москву, было решением самостоятельным и осознанным. Скорее, меня выдавило силою обстоятельств: нечем дышать, некуда деться, все как-то не так, жизнь распадается на мучительные нестыкующиеся фрагменты. Что делать? Рецепты известны по литературе: Карету мне, карету!.. И я также совсем не уверен, что четыре года назад у меня был осознанный выбор со Светкой. То есть, позже, конечно, уже никаких сомнений. Все должно было произойти именно так. Но если быть честным, по крайней мере, с самим собой, то на той презентации в Доме прессы, где мы познакомились, я, увлекаемый круговоротом толпы, мог бы и не очутиться неподалеку от девушки, с растерянным видом раскапывающей что-то у себя в сумочке (потеряла, оказывается, записную книжку), и, даже очутившись рядом, вблизи, мог бы не обратиться, не подойти. Мгновенный импульс, порыв, который легко подавить. Ну и что? Где бы мы потом встретились? Светка на той презентации оказалась совершенно случайно. И ведь именно ей где-то через полгода пришла в голову мысль насчет Аннет. А уже Аннет после собеседования рекомендовала меня Борису. Не подошел бы тогда – ничего этого не было бы. Ни Аннет, ни Бориса, ни группы, ни того заснеженного кафе на Арбате, ни работы с проектами, ни нынешней внезапной поездки. Была бы у меня другая жизнь. Нисколько, быть может, не хуже, но – абсолютно другая.
Однако сейчас мне следовало выбрать вполне сознательно. Я больше не мог делать вид, что не замечаю тех странностей своего пребывания в Петербурге, которые просто бросались в глаза: запертой парадной в доме, где я когда-то жил, кучи влажной земли в квартире, наезда машины, ощущения слежки, от которого ломит затылок, встречи с самим собой. И вот теперь – Московский вокзал. Это не находило никаких объяснений. Еще можно было бы с некоторой натяжкой предположить, что я, погрузившись в задумчивость, что, кстати, со мной случалось не так уж и редко, не замечая вокруг ничего, бормоча, натыкаясь на встречных, проскочил бы в беспамятстве, скажем с Первой линии до Двенадцатой. Или вышел бы, скажем, к Большому проспекту, будучи совершенно уверенным, что направился к Малому. Это – ладно. На это можно было бы просто махнуть рукой. Но невозможно было представить, чтоб я, как бы ни отягощали меня нынешние обстоятельства, настолько бы в них увяз, что не заметил бы, как проскочил почти весь Васильевский остров, вышел на набережную, пересек бы Неву, миновал бы Адмиралтейство, к которому, между прочим, весьма непростой уличный переход, оставил бы по левую руку Дворцовую площадь и прошагал бы с начала и до конца весь Невский проспект: через Мойку, через Зеленый мост, через Фонтанку, через Литейный, через улицу Маяковского…
Здесь напрашивалось иное объяснение, чем просто задумчивость. И объяснение это, если быть честным, мне очень не нравилось. Оно подразумевало, что Сумеречная страна, которую я измыслил, чтобы так метафорически обозначить всю сумму загадок, образующих данную ситуацию, существует в реальности и все больше охватывает меня своими фантомами. И вот тут возникали ясные альтернативы. Вокзал, каким бы образом он на моем пути ни возник, бесспорно, требовал от меня однозначного действия. Я мог немедленно уехать в Москву, ну не так, чтоб уж сразу, однако купить билет и не высовывать носа на улицу до отхода поезда. В общем, ничего страшного, все как-нибудь образуется. Светка – поймет, Борис, разумеется, покривится, но тоже примет как данность. И это будет одна моя жизнь – скорее всего, точно такая же, как до сих пор. Указующий перст был достаточно очевиден. И я мог остаться среди темных петербургских галлюцинаций, среди тайн, среди смыслов, брезжащих непонятной опасностью, шагнуть глубже в Сумеречную страну. И это будет другая жизнь – скорее всего, сильно отличающаяся от предыдущей. Возможно, две этих жизни через некоторое время сольются, дадут нечто третье, не слишком похожее ни на первое, ни на второе, что-то такое, чего сейчас предвидеть нельзя. Но возможно, что этого не произойдет. Они будут расходиться все дальше и дальше, пока не превратятся в собственные противоположности.
