Валерий Пудов - Приключения Трупа
День и ночь, как пень, коротал на переправе: собирал пошлину. Прочь не слезал и на обочину — процветал на халяве. А кто подъезжал, но зажимал оброк лихой ораве, получал за то укорот в лесной канаве: жмот — не ездок, не вправе!
(Дудел, конечно, не сам пострел, а его зам из потешных ребят, но того не узрел промысловый отряд. Труп же не пропел и слова, но и свои холуи принимали — за живого, а при провале бравой заставы тут же кивали на него и затевали прятки: он, мол, и плут, и патрон, и других подвел, а с них взятки — гладки).
12.Умножал Труп добычу и в пути, и под кровлей.
А оказалось, что в чести и за шалость люб (крали дышали, хныча неровно) — организовал клуб с любовной торговлей.
Принимал в ресторане (в суете расставлял сети), а развлекал на диване, в массажном кабинете. Важно, без натуги предоставлял услуги: и те, и эти.
Ублажал и на дому, без забот, но с оплатой вперед.
А возникал скандал с проклятьями — никому не уступал.
— Мослатый урод! — кричала девица глупо. — Дохлятину прислал! Хищник отпетый! И насладиться не перепало!
На это носильщик злачного Трупа отвечал:
— Не толчите в ссоре, как в сите, кала. В договоре не обозначено, что желала живого. Уплачено — берите такого.
А еще затевал мертвец пари — горячо, но без потери: через подставного давал слово, что жилец — по любой мере.
От зари до зари принимал подставной ставки — завлекал не без затравки.
То утверждал, что герой хоть жалок и не амбал, плоть его — что долото, оттого и бросит красиво, без перерыва, и восемь палок, и сто.
То уверял, что чувства — маета, и не спустит от ста.
То обещал, что удержит членом, как поленом, гирю.
То продолжал счет и небрежно добавлял: четыре!
И вот наступал момент истины.
Подставной оснащал стержень удальца изнутри и звал:
— Смотри! Эксперимент — неистовый!
Девицы работали на теле мертвеца, как на посевной: за двоих, до пота и плача. Но добиться своих целей лихачки не умели, и герой скачки набирал балл и выполнял задачу.
Побеждал — с обманом, но и генерал — с изъяном!
Клубных клиентов услаждали и без трудных экспериментов.
Выдавали покойника и кралям, утехам которых не слишком мешали морали, и смущенным неумехам, шепотом позорников просившим для опыта за шторой манекен без рефлекса, и искушенным в деталях шалунишкам — поборникам группового секса.
Выставляли героя и у стен — для стриптиза.
Отпускали и для кое-какого другого каприза.
Например, нахал-муж убегал к подруге, а в кровать к супруге клал замену. Если опомнится гиена или — бессонница, кавалер — на месте: и дюж (размер не мал), и попугать — удал. Не поймет красавица, что к чему, зато заснет спокойно. А смекнет, что не тот, останется довольна: кутерьма никому не нужна — сама не одна!
XXIV. ЛУКАВЫЕ РАСПРАВЫ
Замечен был Труп и в лихих налетах.
Из-за них, за пыл, изувечен был, как зуб кашалота.
Но кому не считать убыль, тому и в разбойники поступать — благодать и удаль охоты!
Если бы покойники переживали за то, в чем участвуют поневоле, то испытали на месте и восторги власти, и страсти оргий, и счастье, и печали, и сто истом, и двести меланхолий. Но чувство — всегда помеха для замаха, когда искусство успеха — не детская потеха, не загадка в школе, а молодецкая схватка без страха боли.
Отчего бездыханное тело не ранимо?
Оттого и незаменимо для коварного дела!
2.Вот лежит поперек дороги кое-что: не то кулек, не то сибарит, не то идиот.
Машина задрожит, но бугор не пройдет.
Шофер выходит размять ноги: в чем, мать, причина?
Глядь: вроде мертвечина!
Пока поворчит о том, о сем, поскребет спину, подручные мертвяка тишком и кучно — в кабину.
Шофер назад — бегом, а мотор вперед — колесом, и у ребят за рулем фора, а в чем у острот умора, обормот не скоро поймет. Проползет марафон и — в куст: фургон найдет, а он — пуст. И без чувств — на капот.
А снова, на совет, к мертвяку — такого и нет: ку-ку!
3.Другой маршрут — другой поворот, но опять — крут.
Глядь: лежит! И на вид — не живой. Тот!
Водитель сойдет, дверь запрет и — быстрей освобождать проход — теперь не ротозей, а носитель: берет кулек и несет вбок.
Но тут — другие: живые!
Суют кулак:
— Трус! Кровопийца!
Бьют наотмашь:
— Отдашь груз, и дохляк — наш. Брось в кусты! А не отдашь, убийца — ты! Свидетели — заметили. Стой столбом — постовой, небось, за углом.
Несчастный у двери — на колени:
— Не поверят, что непричастный. Обвинят в измене.
Ответят — завяжут в сети:
— Вариант — возможный. Но — ничего, не сложный. Его возьмешь за нашего, с наганом в руке. Поклажу — в кусты, а ты — налегке, но с хулиганом на страже. Не кража, а грабеж: за пострадавшего сойдешь.
И водитель уступал, грабитель побеждал, а криминал на магистрали объясняли так:
— Ложь в работе — не нож, а пустяк против драк.
— Наш мертвяк — не шваль: жаль. Но не отдашь — не возьмешь, а не возьмешь — не проживешь!
4.Труп вершил дела с размахом. Продавал — ощерясь, а покупал — прелесть. Бил — в зуб, а выбивал — челюсть. Раздевал — догола и отпускал — с крахом. Выдавал пыл — из-за угла и наживал капитал — страхом.
Оттого и наплодил в тени экспериментов хищников, завистников и конкурентов.
Стриг барыг кнутом, за баловство свалил в овин, на клевере, а они из-под вил гуртом заблеяли!
Один ныл, что получил с него меньше, чем оплатил.
Другой — что неживой псих отбил у них гарем ценнейших женщин.
Третий заметил, что проглотил мертвую наживку и за чистую монету раздобыл второсортную фальшивку.
Четвертый подхватил тернистую эстафету и заявил, что останки человека — плут, для того и нужен, а в банке по его чекам не выдают и на ужин.
Пятый заключил, что проклятый не спятил, а — хуже.
А вместе — взывали к морали и чести, причитали о судьбе, поливали мертвеца грязью, рвали на себе за прядью прядь, собирали оравы, кричали, что пора молодца унять, и отвечали «ура» и «браво».
И стали лукаво тренировать рать для расправы.
5.А Труп стоял на своем, как дуб на мосту: не твердо, но гордо. Корешки не распускал, но и вершки не опускал. Проем занимал, но суету презирал, рывки отметал, а на клевету отпускал плевки, как со скал выделял в водоем кал.
Однако в печати помещал разоблачения.
Писал с осуждением, что партнеры — клоака и воры.
Публиковал без изъятий акты итогов и факты подлогов.
И направлял свои статьи не анонимно, как внучатый племяш — чужой и безучастной мамке, а за интимной подписью, как «ваш дорогой покойный» и — в черной рамке.
Враги поступали взаимно, хотя и с оторопью вначале.
Тишь нагих крыш оглашали крики:
— Урод! Задрал, как овечек шакал. На пики!
И тот, и эти не шутя изображали зуд и призывали суд, как сквалыжники, а сподвижники предлагали калечить и собирали, как дети, булыжники.
Но в суде дрожь признали за ложь и отвечали, что нигде не пройдет номер: одним замечали, что ответчик — мертвец, а другим — что истец помер.
И тогда сказали обиженные, как в беде униженные:
— Милый, мы — круты, а ты — не хилый?
Уняли печать, без суда замяли шумы и дали команду искать правду и побеждать — силой.
6.От слежки Труп не уходил.
В спешке решили: глуп или дебил.
Проследили: урод нередко совершал сделки в конторе, как белки мастерили приплод в клетке.
Заключили: шакал устал на просторе.
И без разведки, нахрапом, приступили к плану захвата.
Сначала предупредили о силе запиской:
«За охрану пути к карману плати от капитала по ставке низкой. Для справки: без риска».
Но нахал отказал. Отвечал письмом: за бузу угрожал огнем, а внизу приписал нагло: «Вы без головы. Лягвы!»
Получив ответ, рассудили, что дядя — глумлив и строг, пригласили его на обед и — захватили с автомобилем в засаде у стыка дорог.
Наподдали ему прилежно промеж ног и пытали на сеновале — дико. А сбили кутерьму — запросили выкуп.
Но опоздали — на малость. Хитрец приберег подвох: считали, что — жилец, а оказалось — сдох.
Позже разузнали: этот — не тот, а тот, похоже, еще живет, и капитал на счет идет.
Тогда прошептали, что метод избрали не гибко, что от усилий — ошибка, и погнали банду в атаку. Окружили его команду и без труда прошили забияку очередями.
Но пострадали от того — сами.
При перестрелке покойный дебил служил броневой стенкой, потом ползком, на веревке, ловко отвлекал нападавших и остужал разбойный запал, а прибежал по крику постовой, неживой изображал собой улику — по пуле в ране стрелявших отыскали в соседнем ресторане и вздули осязательно и красиво, как в спортзале — на переднем плане в показательном финале.
