Сайра Шах - Мышеловка
Французский Тобиаса потихоньку движется вперед. Точнее, он учится провансальскому наречию, не имеющему ничего общего с литературным французским. Он ведет долгие разговоры с Людовиком и другими малопонятными мне paysans. Причем часто он больше понимает из сказанного ими, чем я. Однако он по-прежнему так и не научился говорить «нет» ни на одном из языков.
Так что Людовик ездит на своем тракторе через наши поля, пренебрежительно фыркает по поводу нашей оросительной системы и только качает головой, глядя на нашу половину огорода. Но хуже всего то, что когда я пошла вчера посмотреть на наши виноградники, то нашла травку с мелкими цветочками, которая окружала нашу лозу, всю увядшей и коричневой.
— Я побрызгал ее «Раундапом де Монсанто». У меня оставалось немного в моем pulvérisateur[53].
— Ох, Людовик, я не уверена, что…
— Чепуха. Если ваши сорняки выбросят семена, страдать будут все ваши соседи. Вы должны быть строги с природой, пока она не стала строгой с вами. Il faut empoisonner[54].
***
Склон холма весь покрыт цветами.
Уходя гулять, мы берем с собой корзины, чтобы собирать сокровища, которыми изобилует эта сельская местность: шиповник и нежная дикая малина на вершинах гор, цветы бузины, растущей вдоль тропы, черника в лесу, крошечная земляника на лугах. В моем огороде разворачивает свои нежные листочки ревень. Появляется первая клубника и молодые стебли малины, возвращаются к жизни кусты черной и красной смородины. То, что мы любители и садовники из нас неважные, почти не имеет значения. Труд предыдущих поколений все равно приносит свои плоды в буквальном смысле этого слова.
— Вот, я вам тут кое-что принес, — говорит Людовик, когда я встречаю его. С этими словами он вручает мне тонкую тетрадку. — Розина книжка рецептов, — говорит он. — Вы же шеф — вам может пригодиться.
— Людовик, это очень ценная вещь. Не знаю даже, как вас и благодарить.
— Да все нормально. Кроме того, я все еще жду, что вы пригласите меня на жаркое из дикого кабана.
Как только у меня появляется свободная минута, я сажусь, чтобы просмотреть тетрадь. На потрепанной синей бумажной обложке безупречно каллиграфическим почерком выведено: «Роза Доннадье». Бумага времен войны очень тонкая и расчерчена в клеточку.
Страницы исписаны аккуратным почерком школьной учительницы. Многие рецепты касаются варенья и консервов, исходя из времени года и местных продуктов.
Несколько листов посвящены наблюдениям за жизнью в удаленной горной деревушке, где Роза учительствовала, — возможно, это наброски ее писем. Я читаю, и мне кажется, что я почти слышу ее прерывистый голос, когда она несколько неодобрительно отзывается об отсталости людей, среди которых ей доводится жить.
Мои ученики приходят в школу в деревянных башмаках. Мне приходится строго отчитывать некоторых родителей за то, что они не пускают своих детей на уроки, заставляя их ухаживать за овцами.
По правде говоря, жить тут тяжело. Зимние ночи здесь ужасно холодные. Нет ни водопровода, ни электричества. Женщины стирают одежду золой из костра прямо в реке.
В середине тетрадки несколько пустых листов, а дальше, от конца к началу, идут записи ее хозяйственных расходов: страницу за страницей она дотошно записывала, сколько франков заплатила за хлеб, сахар, чай и жир.
Нет даже намека на то, что она вела двойную жизнь как партизанский agent de liaison.
***
Во время приступов Фрейя начала делать новые движения. Ее ножки гротескно гребут, как будто она плывет по-собачьи, а ручки делают правый и левый джеб на боксерский манер — нелепые огибающие удары. Ее мышцы полностью сжимаются каждые пару секунд в течение нескольких минут. Я не понимаю, как ее маленькое тельце может такое выдержать.
— Тобиас, у нее опять началось. Я только что покормила ее, и каждый раз, когда ей нужно срыгнуть, у нее начинается приступ. Пожалуйста, позвони доктору Фернандес и выясни, что нам делать.
Я сижу с Фрейе на руках и секундомером отмеряю продолжительность ее конвульсий.
— Доктор совершенно спокойна по этому поводу, — докладывает Тобиас. — Она не хочет еще увеличивать дозу фенобарбитона. Говорит, чтобы мы привезли к ней Фрейю, когда в следующий раз будем в Лондоне. А если приступ будет длиться больше пяти минут, нужно использовать ректальный валиум или же звонить в скорую.
— Прошло уже четыре с половиной минуты. Я сейчас распакую валиум.
— Мне кажется, что этот приступ закончился. Она уже сделала несколько вдохов.
— Но теперь все началось снова.
— Ну, тогда это уже новый приступ — начинай отсчитывать время заново.
— Ты уверен?
— Да, конечно.
Даже через столько лет меня по-прежнему дурачит этот его уверенный тон.
— Очнись, моя хорошая, — говорю я. — Посмотри на свою маму.
Конвульсии Фрейи постепенно затихают, и она погружается в состояние оцепенения, как всегда после приступа. К утру я вымотанная, обессиленная, пустая. Я беру в руки тетрадку Розы.
Плоды шиповника богаты витамином С. Аккуратно удалить семена и кипятить мякоть для получения отвара. Для поддержания здоровья детей давать им ежедневно пить один стакан отвара, разведенного в трех частях воды.
Не будет никакого вреда, если я попробую несколько рецептов из ее записей. Смотаться вниз в деревню, чтобы купить стеклянные банки для варенья и сахар, не займет у меня много времени.
***
Проснувшись этим утром, я чувствую нежное благоухание. Выглянув в окно нашей спальни, я вижу, что оно обрамлено розовыми розами. Я не могу дождаться, когда займусь заготовками.
Землянику никогда не следует мыть перед приготовлением варенья, это изменит ее тонкий аромат. Кипятить три части ягод на две части сахара, добавив столовую ложку лимонного сока для загустения.
Я прячу свой запас варенья в аккуратных красивых банках, снабженных этикетками. Выстраиваю их стройными рядами на своих полках. Я уже сделала разные желе, сиропы, приправы и столько варенья, что нам его не съесть никогда.
— Вам нужно как-то сдерживать себя, — говорит Жульен. — Сезон фруктов только начинается. Так вы до осени не доживете от измождения.
Я не удостаиваю его ответом. Кухня — это моя художественная студия, моя научная лаборатория. И сейчас в ней главенствует Роза.
Словно в противопоставление аскетичной скудости войны, она с тоской записала здесь изобильно щедрые рецепты довоенного времени.
Варенье из съедобных цветов требует терпения, но это вовсе не трудно, и, когда можно достать сахар, является местным фирменным блюдом.
По ее инструкциям я экспериментировала с густо-красными дамасскими розами, варила их с сахаром, получив варенье насыщенного розового цвета, навевающее мысли о жаркой погоде и турецких наслаждениях. Мне удалось сохранить окраску и запах фиалок, покрыв каждый нежный лепесток консервирующей смесью из яичного белка с сахаром. Цветки одуванчика я переработала в насыщенный желтый напиток.
— «Клубничное варенье, партия 2, 40 процентов сахара», — читает Жульен. — «Настой из одуванчиков». «Шампанское из цветов бузины». Эти наклейки у вас немного унылые.
— Унылые? Что вы имеете в виду?
— Ну… если вы берете на себя труд что-то заготавливать, вам следовало бы сохранить то, что они означают для вас.
Он берет ножницы и начинает отрезать длинные полоски бумаги.
— Дайте мне ручку. Сейчас покажу.
Он пишет, а я заглядываю через его плечо: «Это клубничное варенье было приготовлено великолепным майским утром, когда Анна надела свое синее платье».
Я хихикаю. Он вручает ручку мне.
— Ваша очередь.
— Ну, не знаю. Что я должна тут написать?
— Что угодно — то, что для вас наиболее важно именно в данный момент.
Я беру ручку и пишу: «Это настой из одуванчика, который Анна приготовила в тот день, когда Фрейя впервые взяла ее за волосы».
Он улыбается.
— Вот видите — у вас тоже получается.
— Я рассовываю по бутылкам свои воспоминания, — говорю я. — Когда мы через шесть месяцев откроем, я вспомню, как это было здесь, сейчас.
***
— Сегодня День Победы, — говорит Людовик. — Возможно, вам тоже нужно прийти на митинг.
Мы с Тобиасом спускаемся в Эг, взяв с собой Фрейю в перевязи. Мы пришли туда в резиновых сапогах и рабочей одежде, но, увидев толпу, собравшуюся возле памятника, сразу понимаем, что совершили ошибку: здесь все одеты в черные костюмы и темные платья. Ивонн украсила место проведения собрания цветами в красных, белых и синих тонах[55] — правда, для красного она использовала оранжевые цветы, а для синего — бирюзовые.
