Мартин Бедфорд - Работа над ошибками
Девятнадцать минут две секунды, босс. Стало быть – пятьдесят отжиманий.
Пошел на…
Я склонился к нему. Мое лицо – всего в нескольких дюймах от его искаженного профиля. Теперь сто, сказал я.
Мистер Хатчинсон посмотрел мне прямо в глаза – один карий и один зеленый, – и выражение его лица изменилось. Он чуть приподнял голову, его глаза расширились. Я тебя знаю. Я тебя знаю! Ты не Линдсей, а Линн! Грегори Линн.
Я отодвинулся.
Ты учился в __________, да? Ты тот псих, которого исключили.
Я ушел, потому что…
Боже, сколько же лет назад это было?
Вы…
Это же ты, Линн? Ты?
Я саданул по его роже с такой силой, что черный резиновый наконечник соскочил с палки и ударился о стену, а над его левым глазом выступил багровый рубец. Я здесь главный, понятно?! Я! Я ГЛАВНЫЙ! А ты… ты заткнись и выполняй что приказано! После второго удара у него под носом надулся кровавый, черешневого цвета пузырь.
Хорошо, хорошо! Господи боже!
Я глубоко вдохнул, задержал дыхание, выдохнул. Опять вдохнул. Слова стали выговариваться спокойнее, тише. Я могу вас вообще стереть на хрен, сэр.
Он делал отжимания, и с его лица капала кровь. Если он останавливался или халтурил, я бил его палкой. Один раз, когда он вцепился в палку, я был вынужден несколько раз стукнуть по сгибу больного колена, пока он не отпустил. После этого он стал отжиматься медленнее, неувереннее. А я, пока он этим занимался, зачитывал вслух привезенные из дома выцветшие газетные вырезки – заметки о футбольных матчах, состоявшихся около двадцати лет назад:
…на тридцать третьей минуте, после столкновения с Хатчинсоном, Макалистера уносят с поля с подозрением на сотрясение мозга…
…за грубую игру против Джерри Дэвиса Крис Хатчинсон получил третье предупреждение за последние три недели…
…Хатчинсон – впервые после дисквалификации вышедший на поле – находился в эпицентре драки…
…У Барнса сломана нога, и он как минимум на шесть месяцев выбывает из строя. Крис Хатчинсон был удален с поля…
Бинты запачкались, изнутри проступало темно-красное пятно, размерами и формой напоминавшее отпечаток большого пальца. С абсолютно белого лица смотрел расчерченный кровавыми прожилками глаз. Колено раздулось и напоминало воздушный шар, по обе стороны от повязки вздувалась волосатая кожа, опухоль распирала бинты. Мистер Хатчинсон надоедливо стонал, издавая низкий горловой звук, при каждом ударе палкой переходивший в тоненькое поскуливание. Мы успели дойти до восьмидесяти, когда от входной двери послышался звук ключа в замке и удар двери о дверную цепочку.
Как вы считаете, если бы миссис Хатчинсон не вернулась домой, вы бы, э-э, убили мистера Хатчинсона?
Разве меня обвиняют в попытке убийства?
Я только…
Прерванное убийство, разве в криминологии есть такой термин?
(Адвокат пожимает плечами). Грегори, мы… в общем, я всего лишь хочу разобраться, каково было ваше психологическое состояние во время этого, э-э, эпизода. Понять ваши мотивы.
Я улыбаюсь. Мы с трудом договорились о том, что произошло, где уж нам договориться, что могло бы произойти.
Кто-кто, а вы, казалось бы, должны одобрить расследование в стиле «что, если бы?».
Я поворачиваюсь к помощнице, и она поднимает глаза от блокнота. Поставьте рядом с этими словами галочку. Поставьте «оч. хор.».
Я быстро шагал из гостиной в кухню и слышал ее голос: недоумение, уступающее место раздражению, потом – тревоге. Я слышал, как она зовет его по имени, слышал его ответный задушенный вопль, слышал еще один удар дверью о цепочку. Деревом по металлу. Я отпер заднюю дверь, выскочил в сад, побежал по дорожке, разделяющей газон на две части, и дальше, через насыпную клумбу. В конце сада, где росла крапива и некошеная трава, стоял деревянный забор высотой примерно по грудь. За ним находился длинный задний двор дома, примыкавшего к жилищу Хатчинсонов, и там, спиной ко мне, косил газон какой-то седой человек. Я обернулся через плечо и увидел, как из-за угла дома выбежала миссис Хатчинсон и, не заметив меня, бросилась к задней двери. Схватившись за верх забора, я подтянулся на руках, перепрыгнул на соседний участок и перебежал его на полусогнутых ногах, не сводя глаз со спины старика, ходившего за газонокосилкой. Неожиданно у меня по ноге потекла струйка мочи. Старик нагнулся, чтобы снять короб для травы, а я проскочил мимо и был уже на середине двора, когда до меня донесся его окрик:
Эй!
Я не остановился, не обернулся, не подал вида, что слышал его.
Эй ты!
Вылетев через витую чугунную калитку на дорожку в сад перед домом, я помчался дальше. За спиной – снова окрик, шлепанье ног. В доме залаяла собака. Я пробежал через сад, одолел низкую ограду. На улице – никого, только длинные ряды машин, сверкающих на солнце. Я повернул направо и понесся со всех ног. Обернулся. Увидел, что старик стоит в воротах своего дома с коробом от газонокосилки в руках. Он крикнул что-то – я не разобрал, – с металлическим грохотом бросил короб на землю и поспешил в дом. В конце улицы я свернул налево, потом, на следующем повороте, направо и чуть было не упал, споткнувшись о съехавшую с места тротуарную плиту. Постепенно я перешел на бег трусцой, потом на быстрый шаг. Дыхание мое выровнялось, я промокнул лоб манжетой рубашки. На светло-голубом материале осталось темное пятно. И тут до меня дошло, что рюкзак, вместе с курткой, блокнотом и картой Оксфорда, я забыл у Хатчинсонов. И что очень скоро мои личные вещи будут переданы полиции. Что полиция вот-вот получит мое описание. И узнает мое имя.
Я продолжал идти, уже медленнее, как человек, вышедший на прогулку. Я брел по переулкам зигзагами, импровизированным маршрутом; школьники, попадавшиеся на пути, не обращали на меня никакого внимания. Каждый следующий шаг, каждый следующий поворот все дальше уводили меня от мистера Хатчинсона. С ним сейчас, должно быть, его жена, стоит возле него на коленях на испачканном ковре гостиной и, пока не приехали «скорая помощь» и полиция, ухаживает за его ранами. Утешает его. Дойдя до какой-то улицы с оживленным движением, я перешел на другую сторону и пошел по ней, надеясь поскорее добраться до центра. Потом, заслышав вдалеке завывание сирен, опять свернул в тихие переулки, где большие дома сменились рядами узких краснокирпичных домиков, какими-то пабами, продуктовыми магазинчиками, и затерялся среди них. Стал одним из тех, кого «разыскивает полиция».
6. Изобразительное искусство
1) мастерство, приобретенное в результате обучения, практических занятий или наблюдений;
2) (в противоположность научной) сфера человеческой деятельности;
3) целенаправленное использование художественных способностей и созидательного воображения, особенно при создании эстетических ценностей.
Мистер Эндрюс сказал: бумагу возьмите в шкафу – сколько вам нужно. А когда возня улеглась и мы снова расселись за парты, он сказал: закройте глаза и представьте себе свой дом, то место, где вы живете, и, как только будете готовы, откройте глаза и изобразите на бумаге то, что увидели в своем воображении.
Рисовать можете чем хотите – чернилами, углем, краской…
Вот и все задание. Сорок пять минут мы трудились, а потом мистер Эндрюс обошел класс и собрал рисунки. Он развесил их на огромной, почти во всю стену, пробковой доске. Наши дома и квартиры, красные и коричневые, белые и серые. Некоторые рисунки были не окончены, на некоторых в саду или на крыльце стояли группы людей – как на фотографии, когда семья позирует перед домом. Мой рисунок сепией был самым темным. Только на нем жилище изображалось изнутри: комната, в окно льется свет, за окном, сквозь тюлевые занавески, виднеется нечто смутное, непонятное. Мебель; крупно – непропорционально крупно по отношению к размерам самой комнаты. Линии стен, пола и потолка сходятся под неправильными углами, рождая ощущение шаткости, неустойчивости. Из-за кресел, из темных углов, оттуда, где коричневая штриховка становится почти черной, смотрят маленькие, бледные, лишенные черт личики. Единственное яркое пятно на всем рисунке – красная рубашка на человеке, стоящем у окна. Он смотрит на улицу, а его удлиненная тень по диагонали пересекает тускло-желтый пол.
Мистер Эндрюс не делал никаких замечаний и не задавал вопросов, он просто стоял, сложив руки на груди, и разглядывал наши работы. Подражая ему, мы тоже стали их разглядывать. Потом помыли банки и кисточки, разложили по коробочкам карандаши, мелки, уголь, и он нас отпустил.
Спасибо, что побывали у меня на уроке.
Он всегда так говорил – словно своим приходом мы делали ему большое одолжение. Словно у нас был выбор. Когда мы выходили из класса, он назвал меня по фамилии. Я был почти уже за дверью, поэтому, повернувшись, оказался лицом к лицу с потоком одноклассников и получил по колену чьим-то тяжелым портфелем. Кто-то произнес мое прозвище: Разноглаз; кто-то прошипел: псих ненормальный. Я продрался обратно в класс. Когда все наконец вышли, мистер Эндрюс попросил меня закрыть дверь. Он сказал: пожалуйста. И направился к выставке рисунков. Я последовал за ним.
