Димфна Кьюсак - Солнце – это еще не все
– Я полагаю, вы имеете в виду машину, а не мисс Элис?
– И ту и другую, если вам угодно.
– So![10]
Фон Рендт медленно развернул автомобиль на узкой дороге.
– Теперь я понимаю смысл выражения «щекотливая ситуация» – это когда гараж висит в пространстве над бездонной пропастью. А что будет, если я проскочу насквозь?
– Если вы поедете с вашей обычной скоростью, то угодите прямо в море.
– Вот как! В таком случае, дорогая Элис, советую вам лучше выйти и захватить корзинку с вашей киской – пусть хоть она останется в живых.
Элис кокетливо смеялась, а фон Рендт продолжал шутливо ужасаться, но та уверенная манера, с какой он управлял машиной, никак не вязалась с его словами.
Иоганн стоял в темноте, напоенной ароматами. Огромное дерево, простиравшее над гаражом свои ветви, устлало землю ковром лиловых колокольчиков, и в его листве щебетала птица на чужом языке. Иоганн поднял голову, стараясь разглядеть ее в темноте.
– Трясогузка, – сказала Лиз, вынимая вещи из машины. – Слышите? – И Лиз прервала свое занятие. – Она говорит: «Спите, спите, дети». Разве вы не слышите?
Иоганн прислушался, но он не мог уловить этих слов в щебете трясогузки. Чужое и незнакомое, как и все вокруг. Возглас Лиз прервал его размышления:
– Вы не поможете папе вынуть вещи из багажника?
Иоганн подошел к Мартину, досадуя на себя за то, что не догадался предложить свою помощь, злясь на Лиз, что она слишком уж им командует. И, принимая из рук Мартина пакеты и коробки, Иоганн подумал, что Лайша куда симпатичнее. Написать бы ее портрет: волосы – два черных вороновых крыла, зеленоватые глаза и лицо, слишком волевое, чтобы быть красивым. В ней было что-то очень древнее и что-то очень юное, – как в этой стране. А такая девушка, как Лиз, ему не может нравиться – только и делает, что распоряжается и ждет, что все ее будут слушаться. Елизавета! Лучшего имени для нее не придумаешь. Он читал о королеве Англии, Елизавете Первой; она тоже была худущей, и рыжей, и, наверное, такой же властной. Интересно, как австралийские юноши мирятся с этим недостатком. А на свою тетку она совсем не похожа.
Нетрудно понять, почему дядя Карл ухаживает за мисс Белфорд. В ней он находит то желание угодить и ту едва уловимую почтительность, которую он привык видеть у женщин поколения его матери и тетки. Они никогда не приказывали, а, наоборот, чуть ли не извинялись, когда обращались к вам с просьбой. Многим немцам и по сей день дорог лозунг Гитлера: назначение женщины ублажать усталого воина.
И вдруг его словно ужалила мысль: я рассуждаю точно так же, как дядя Карл. Он считает, что женщины созданы для утехи своего господина и повелителя. Но, разумеется, есть же какая-то середина, существуют ведь на свете женщины, которые не припадают к вашим стопам, как бабушка или мисс Белфорд, но и не помыкают вами, как Лиз.
Предупреждая ее новый приказ, он поспешно сказал:
– Отнести вещи в дом, сэр?
– Не нужно. Отнесите их к подъемнику. Первой спустится Элис, она не очень-то жалует лестницу. Потом мы сложим вещи, спустимся сами и там их разгрузим.
Иоганну не терпелось посмотреть, что представляет собой дом, который эти люди называют своим летним коттеджем, но с дороги он видел только крышу.
Внизу, в саду, загорелся свет.
– Это вы, Брэнк? – крикнула Элис, и ей ответил мужской голос.
– Все-таки очень приятно, что нас тут ждут и встречают! – воскликнула Элис, становясь на площадку подъемника, подвешенного к стальным опорам, и исчезла внизу среди древесных вершин.
– Вы божественны! – прокричал ей вслед Карл. – Брунгильда, идущая в бой, в шлеме из золотых волос!
В ответ донесся смех Элис.
«Говорить так о женщине ее возраста глупо и даже немного фальшиво», – подумал Иоганн, и ему вдруг стало противно, что дядя, казавшийся ему чуть ли не стариком, волочится за женщиной, которая годится ему, Иоганну, в матери. Очевидно, и здесь, как везде, старичкам тоже хочется вкусить радостей жизни.
Подъемник пришел обратно, они сложили на площадку саквояжи, картонки, хозяйственные сумки, нажали кнопку и проводили их взглядом.
– Идемте! – крикнула Лиз. – Спустимся вниз по лестнице! Не возражаете?
– Ничуть, – ответил Иоганн, следуя за ней и снова злясь, потому что она могла бежать в темноте по узким ступенькам, а он должен был спускаться медленно, чтобы не споткнуться и не упасть в густые заросли по обеим сторонам лестницы. Что-то зашуршало в кустах. Неужели змея? Говорили, что наступил сезон змей.
– Ой! – вскрикнула Лиз, и Иоганн, словно эхо, вскрикнул следом за ней: его лица коснулась паутина, и в этот момент свет из дома упал на громадного паука, качающегося перед самым его носом.
– Не бойтесь, – крикнула Лиз, – он совершенно безвреден!
Ну и местечко!
Когда он добрался до последней ступеньки лестницы, Лиз уже след простыл, и он пошел вдоль боковой стены дома, который был гораздо больше, чем он предполагал, и выглядел удивительно современным. Он услышал, что где-то Элис успокаивает рассерженную Ли-Ли, и направился на ее голос.
– Иоганн, отнесите этот ящик в кухню! – приказала Лиз. – Справитесь?
– Разумеется.
Схватив охапку свертков, Лиз пробежала мимо по дорожке и скрылась в темноте. Он пошел за ней и неожиданно очутился в ярко освещенной кухне, какую можно увидеть только на рекламных картинках.
Посреди кухни, прижав руки к груди, стояла Элис, глаза ее сияли от восхищения.
– Посмотри, Мартин! – воскликнула она, едва фон Рендт и Мартин вошли в кухню. – Брэнк к нашему приезду покрасил кухню! Ах, совсем забыла, ты же с ним еще на знаком!
И она окликнула мужчину, который шел по саду с последними пакетами.
– Вот ваш новый хозяин, Брэнк, – весело проговорила она. – Мартин, это Брэнк.
– Значит, вы – Брэнк? – Мартин критически оглядел его. – Вижу, вы тут неплохо поработали.
– Рад, что вам нравится, – ответил Брэнк, слегка поклонившись.
– А это моя племянница и двое наших друзей, – оживленно продолжала Элис. – Они недавно прибыли из той же части света, что и вы: мистер фон Рендт и мистер Фишер.
«Какое лицо! – подумал Иоганн. – Попробовать бы написать его! Словно старинная резьба. Высокие скулы, глаза, сидящие так глубоко, что трудно угадать их цвет; густые прямые брови; глубокие складки, идущие от носа к подбородку, подчеркивающие тонкие губы, непропорционально тяжелый подбородок, впалые щеки. Такое лицо надо лепить, а не писать, – решил он, – иначе как же передать неуловимую печать таинственности, лежащую на нем?» Он даже начал мять в пальцах невидимую глину.
– Брэнк не совсем обычная фамилия, – сказал фон Рендт. – А как вас зовут по-настоящему?
– Бранкович! – весело воскликнула Элис. – Но он предпочитает, чтобы его называли Брэнком. А имя у него такое трудное, что невозможно выговорить… Ну, выпейте чего-нибудь, и Мартин покажет вам окрестности, пока мы с Лиз будем готовить ужин. Наверное, вы все умираете от голода. Мы быстро управимся. У Брэнка все приготовлено, даже пиво поставлено в холодильник.
Иоганн смотрел на фон Рендта, а тот не сводил глаз с Брэнка, словно тоже собирался написать его портрет. Странный человек этот дядюшка!
– Ну так как же? – требовательно спросил фон Рендт.
– Что именно? – хладнокровно спросил Брэнк.
– Как вас зовут?
Помедлив, Брэнк сказал:
– Слободан.
Фон Рендт расхохотался.
– Действительно трудное имя.
– Да. – И Бранкович посмотрел на него из-под тяжелых, прямых бровей. – На нашем языке оно означает «свободный человек».
Фон Рендт снова громко расхохотался.
– Давно вы в этой стране?
– Я приехал еще до войны.
– Ах так? А ваша национальность?
– Австралиец.
Фон Рендт сделал нетерпеливый жест.
– Попросту говоря, серб?
– Пока я не принял австралийского гражданства, я был югославом.
– Такой нации не существует.
«У старика здесь определенно заскок», – подумал про себя Иоганн.
– Это пусть решает ООН, – ответил Бранкович и улыбнулся.
Его улыбка стерла печать таинственности. Перед ним был просто приятный человек с необычным лицом.
Они ужинали на большой веранде. Элис устроила, как она говорила, «холодный дачный ужин»: устрицы в раковинах, огромный омар, белоснежное мясо которого отливало перламутром на красном фоне панциря, молодой салат, помидоры, огурцы и фрукты: груши, персики, абрикосы – таких больших абрикосов Иоганн никогда не видел. И в завершение – солидная коробка мороженого.
Иоганн ел молча, прислушиваясь к шепоту волн. Над заливом сгустилась тьма, и лишь силуэт высокого горного кряжа прорезал небо цвета бледной лаванды. Сумерки в этом краю не задерживались. После захода солнца темнота наступала сразу, хотя небо на западе еще пылало последним отсветом лучей закатившегося солнца.
Ужин прошел оживленно; фон Рендт не переставая восхищался домом, а Мартин настолько оттаял, что рассказал, как их отец купил этот участок, чтобы было где держать «Керему». В детстве они приезжали сюда на воскресенье и жили в комнатках над лодочным сараем, а потом отец построил уютный четырехкомнатный домик, который и простоял до тех пор, пока Элис не разрушила все, соорудив тут вот этот особняк.
