Мухаммед Хайкал - Зейнаб
Твое письмо повергло меня в величайшее смятение. Да, я, как и все мужчины, полагал, что женщины под чадрой в большинстве своем счастливы: ведь они постоянно находятся дома, не загружены никакой работой, занимаются разными пустяками. Целые дни они рассказывают друг другу всякие небылицы, я сам их часто слышу. И вот теперь ты говоришь мне, что вы только с течением времени привыкаете к такой жизни, как привыкает больной к своей болезни. Впрочем, чему тут удивляться? Иначе и быть не могло; мало‑мальски чувствительная женщина не может не страдать в своем заточении. Я глубоко скорблю о твоей доле. Я постоянно спрашиваю себя, за что злой рок судил вам этот жестокий жребий, и не в силах ответить на свой вопрос.
Да будет воля аллаха на то, чтобы нам дождаться желанной встречи. Твоя судьба терзает мне сердце. Распоряжайся им по своему усмотрению.
Хамид».«Брат мой Хамид!
Получила твое письмо. Послезавтра вечером наши женщины собираются пойти погулять в поле в сопровождении моего дяди. Если ты сегодня придешь к нам, то они, конечно, пригласят и тебя. Хочешь быть на прогулке моим спутником и собеседником? Может быть, ночной покров поможет исполнению нашего желания? Подумай, как нам лучше добиться его осуществления. Мне кажется, что вскоре я сумею тебе помочь. Уповаю на милосердного аллаха, да будет небо благосклонно к нашему чувству. А пока я упиваюсь надеждами, наслаждаюсь твоими нежными словами.
Только не говори мне ничего о чадре. Даже упоминание о ней отравляет мне жизнь. Всякий раз, вспомнив о чадре, я испытываю невыносимые муки. Поэтому я приучила себя ни о чем не думать и безропотно внимать приговору судьбы, каким бы он ни был. И все же признаюсь тебе, что мне никогда не забыть одного случая, разбившего мне сердце: однажды служанка вбежала ко мне, радостная и возбужденная. «Ах, как красив был сегодня заход солнца!» — воскликнула она. Что я могла сказать ей в ответ? Что‑нибудь вроде: «Какое мне дело до захода солнца или его восхода?» Моя семья считает, что я должна довольствоваться рисунком на обоях. О, высшая справедливость, почему только для простых девушек сияют солнечные закаты?
Но оставим это. Это воспоминание причиняет мне боль, а я больше не хочу страдать. Я радуюсь твоей любви. Слава аллаху, примирившему меня с жизнью, — я дождалась светлого часа!
Ах, если бы ты только знал, Хамид, какое одиночество можно чувствовать, находясь в кругу своей семьи и в стенах родного дома! Сердце в груди пылает, но надо скрывать этот огонь, пока он не испепелит душу — самое ценное и самое прекрасное в нас.
Если ты не хочешь, чтобы мною опять овладело отчаяние, приходи скорее или напиши мне, и слова эти будут бальзамом для твоей сестры.
Азиза».«Моя Азиза!
Клянусь аллахом, пусть не войдет в твою душу и малая толика печали, ибо это безмерно огорчает меня! Будь счастлива, насколько это возможно. Я твой навеки, я готов свершить все, что ты пожелаешь. Думаю, что на этот раз я осмелюсь запечатлеть поцелуй на твоих прекрасных устах.
Хамид».В смятении Азиза почти ощутила этот сладостный поцелуй. Ей показалось, что Хамид стоит перед нею, держит ее руки в своих и целует ее. Ах, этот упоительный сон она видела и раньше, но не так зримо, — тогда она еще не знала имени возлюбленного. Подобные видения пленяют воображение любой девушки, страстно мечтающей хотя бы во сне увидеть любимого, прижать его к своему сердцу, найти в нем утешителя и опору.
После полудня Хамид пошел на женскую половину дома, где в это время находилась и Азиза. Он поздоровался со всеми и сел. Одна из женщин не преминула сразу же сообщить ему о завтрашней прогулке и пригласила его принять в ней участие. Несколько помедлив для виду, Хамид ответил согласием.
На следующий вечер вся компания — Хамид, его дядюшка и женщины‑родственницы — вышла из дому. Хамид сопровождал одну группу женщин, дядя — другую. Вначале все молчали, лишь изредка негромко перебрасывались словами. Только когда отошли довольно далеко от деревни, у всех развязались языки. Маленькая девочка, упросившая взять ее на прогулку, резвилась, как козочка, забегала вперед, прыгала и смеялась. Ясная луна плыла в небе, словно невеста, скинувшая свою чадру. Потоки лунного света струились в волшебном воздухе тихой летней ночи и заливали собою все окружающее пространство. Деревья казались страшными чудищами, распластавшими по земле свои огромные щупальца‑тени. Хлопковые кусты стояли неподвижно, словно завороженные волшебницей‑ночью. По обеим сторонам дороги, насколько хватало глаз, блестела гладь отводных каналов.
Потом гуляющие разбрелись кто куда: дядя со своими двумя сестрами пошел вперед, за ними следовали две женщины, а Хамид и Азиза остались в обществе маленькой девочки и тетки Хамида со стороны матери. Дядя, указывая на границы полей, называл имена владельцев и арендаторов. Сестры его с почтением слушали брата и разглядывали участки, сдаваемые в аренду. Другие женщины были увлечены беседой.
— Вот Умм Саад пришла сегодня и рассказывает — муж ее повздорил с Хасанейном Абу Мухаймиром, — говорила одна. — И Хасанейн ударил его так, что кровь потекла рекой. Теперь Умм Саад хочет достать немного розовой воды, чтобы вылечить мужа. Господи, до чего ж она глупа! Да разве розовая вода поможет в таком деле?
— Клянусь пророком, сестра моя, они, наверно, считают, что розовая вода — это святая вода из колодца Земзем![25] Несчастные людишки! Аллах не вразумил их, и они понятия не имеют ни о каких лекарствах. Да этот дурак, муж Умм Саад, пока его не избили, верно, и не слыхивал, что это за розовая вода и с чем ее едят!
Тетка Хамида поспешила присоединиться к подружкам и сразу же завладела разговором:
— А кто из вас сегодня ночью слышал вопли жены Хасанейна Абу Мухаймира?
— Хасанейна Абу Мухаймира? А что случилось?
— Эх вы! Да он набросился на свою жену и принялся бить ее смертным боем! А дело было вот в чем: сначала он сказал ей: «Женщина, я сейчас подрался с мужем Умм Саад! Клянусь аллахом, посмей он теперь только рот раскрыть, я убью его как собаку!»
А жена ему: «Зачем же вы так? Уж лучше бы по‑хорошему!» Как только заслышал он такие слова, заорал, словно дьявол в него вселился: «И ты туда же, сука, заодно с ними!» — и бац ее по щеке. Она грохнулась на пол, а он еще изо всей силы пнул ее ногой в живот и крикнул: «Вставай, не прикидывайся!» На стоны ее сбежался народ. Стали брызгать ей в лицо водой, она пришла в себя, вся растрепанная, несчастная, взглянула на мужа и говорит: «Ладно, Хасанейн. Спасибо тебе», и, о господи, принялась плакать. А хозяин‑то к ней: «Так ты еще и ревешь!» Да и ударил ее по другой щеке раз и еще раз. Хорошо, люди вступились, а то отдала бы богу душу, как пить дать. Собравшись с силами, она взяла дочку и ушла в дом к своему отцу. Нужно теперь писать полицейский протокол на этого Абу Мухаймира. Вот значит как — за один вечер заработал два протокола.
— Сохрани нас аллах, сестрицы, от такой напасти! Чур, чур!
Наконец Хамиду удалось избавиться от девчушки, и он остался наедине с Азизой. Однако слова не шли у него с языка. Он молча взял ее руку в свою и растерянно взглянул на Азизу. Девушка была явно смущена. Ей хотелось, чтобы кто‑нибудь подошел к ним и избавил бы ее от неловкого положения, в которое она попала. А разве оба они — Хамид и Азиза — не стремились к этой встрече, не уславливались о ней? Неужели они упустят столь благоприятный случай?
Впрочем, поведение их простительно. Ведь любили они друг друга в мечтах, и о разговорах, которые ведут между собой влюбленные, знали из переводных романов. Им была ведома лишь обыденная жизнь, лишенная ярких красок, либо жизнь, которую они сами выдумали, витая в мире романтических грез.
У обоих возникло ощущение неловкости, но они продолжали идти рядом, замедляя шаги, пока довольно сильно не отстали от своих попутчиков. Теперь Хамид желал только одного — чтобы поскорее кончилась эта прогулка. Какая досада! Такая дивная ночь, напоенный прохладой воздух, и рядом любимая, ее рука лежит в его руке, а он ведет себя так глупо! Он осторожно поднес руку Азизы к своим губам и нежно поцеловал ее.
— Мы еще не умеем говорить друг с другом, Азиза, — тихо произнес он.
Она потупилась, ничего ему не ответив. Ах, зачем она так стремилась к этому свиданию! Зачем так долго добивалась его?..
Потом их окликнул дядя. Подошли и остальные спутницы. Когда все уселись на ярко освещенном луной мосту через канал, Азиза облегченно вздохнула. Сверкающая во всем своем великолепии возлюбленная небес озаряла зеленую траву, вплотную подступавшую к воде, и отражалась в стремительно бегущих водах. Достали фрукты и сладости, стали угощаться, завязалась общая беседа. Мир был спокоен и нем, нигде не раздавалось ни звука. Все живое словно замерло под пристальным оком луны.
