Мухаммед Хайкал - Зейнаб
Вместо того чтобы пылать местью к этой чистой, благородной девушке, ему следует уйти от людей, уединиться в келье, там искупить свои грехи, испросить прощения у аллаха. К тому же далеко не все крестьянки похожи на ту, которая так задорно и свободно вела себя с ним. Много среди них и таких, кто умеет хранить свою честь и достоинство. А разве девушки, сидящие под покрывалом, никогда не ошибаются? Боже мой, да их ошибки во много раз отвратительнее ошибок девушек из бедных семей! Они соблюдают чисто внешние приличия, содержимое их душ глубоко скрыто от посторонних взоров. Они умело лицемерят перед богом, людьми и перед самими собой.
О, жестокие времена! Мало того, что бедняка терзает нищета, его еще хотят выставить перед всем светом негодяем и преступником! О, люди с черствыми сердцами, злейший ваш порок — это сплетни и клевета! Известно, что беда одна не приходит. Поражая человека, она несет ему боль и страдания. А жестокосердные люди еще увеличивают эту тяжесть! Они смотрят на такого человека как на преступника, даже не помышляя о причинах его несчастий. А ведь именно он, бедный феллах, — их верный слуга и создатель тех благ, которые люди беззаботно расточают, не задумываясь, откуда они взялись.
Мы, юноши, невольно тянемся к простым девушкам. Нам нравится их непосредственность, освобождающая и нас от чопорности, которой постоянно тешат себя женщины из общества, пусть даже из самых благородных побуждений. Деревенская девушка — наивное дитя природы. Она даже и не пытается скрывать свои желания. Она сама искренность, и это качество находит отклик в душе юноши. У него еще достаточно дерзости, чтобы не считаться с установлениями высших слоев общества, с их косными нормами поведения и морали.
Юность — это ничем не скованная свобода. Несчастен юноша, подпавший под влияние косных обычаев, он потеряет свободу и саму жизнь. Его существование, обремененное мелочными заботами, хуже, чем мгновенная смерть.
Однако разве в современном Египте может юноша наслаждаться жизнью? Наступит ли такое время, когда ему разрешат самому искать свое счастье? А пока он лишен этой возможности. Он сейчас поставлен перед дилеммой, и любое из решений — зло. Он может выбрать прозябание, именуемое семейной жизнью с традиционными устоями, чего и ждут от него; либо ринуться в зловонную тину порока, процветающего в нашей несчастной стране по воле богатого и развратного Запада. В первом случае его ждет духовная смерть, во втором — гибель духовная и физическая.
Горе тебе, Хамид! Какой злой рок обрушил на тебя этот жестокий удар? Уж лучше бы тебе не переступать порога счастливой поры детства. Разве уж так велика разница — умереть во младенчестве или на склоне лет? А уж если ты родился, то воистину, для тебя было бы лучше жить замкнуто, сторониться света: пусть думают, что тебя вовсе нет!
Долго еще сидел Хамид в задумчивости, размышляя о своей судьбе. В конце концов он решил: прочь сомнения, он любит Азизу и жаждет встретиться с нею наедине! Так почему бы не оставить письмо среди предметов, которые ежедневно попадают ей в руки? Обнаружив его, она, конечно, постарается сделать так, чтобы больше никто его не увидел. Она любит Хамида и назначит ему свидание! И когда они встретятся, от всех их страданий не останется и следа. День свидания будет памятным, счастливым для них днем!
На другой день Хамид осуществил свое намерение: на блюде с фруктами и сластями, которые были приготовлены для Азизы, он оставил свое письмо. Мальчик — слуга, ничего, конечно, не подозревая, передал его ей. Азиза увидела письмо и сразу же спрятала его. Оставшись одна, она с нетерпением надорвала конверт.
Боже! Какое наслаждение испытала она, прочтя письмо! Сколько прелести нашла в нем! Она любовалась им, долго не решаясь сложить его и убрать в карман. Она перечитывала его снова и снова. Всякий раз, когда она доходила до слов: «С нетерпением жду я ответа от тебя, Азиза. Искренне любящий тебя Хамид», — душа ее замирала и сердце начинало бешено колотиться, как бывает всегда с человеком, которого переполняет радость. Никогда в жизни ей не приходилось получать такого прекрасного, увлекательного послания. Разве можно сравнить с ним письма сестры или поздравительные открытки подруг? Ей казалось, что сейчас нет в мире ничего более значительного, чем ее радость. Она словно забыла обо всем окружающем, радость переполняла ее сердце до краев. У нее сейчас было только одно желание — поскорей увидеть Хамида, прильнуть губами к его губам.
Но ее то и дело отвлекали: спрашивали что‑то о домашних делах, потом пришли за ней — пригласили поболтать с другими женщинами. Она сидела и слушала, словно сквозь сон, их бесконечные истории. Когда они смеялись, она вторила им, отдаваясь наполнявшей ее душу тайной радости. Однако мысли ее были поглощены одним: что написать Хамиду и как передать ему свое послание.
Окно ее комнаты было пробито высоко, чтобы прохожие не могли увидеть, что происходит в доме. Азизе было видно, как медленно опускается за горизонт солнце, заливая своими лучами деревенские дома и деревья с пышными кронами, ветви которых слегка колышутся, бросая на землю узорчатые тени. Далеко, насколько хватает взгляда, тянутся кукурузные и хлопковые поля. Их разрезают дороги, заполненные в этот час идущими за водой феллашками. Их черные фигуры как бы струятся в солнечном мареве среди зелени посевов. Они идут гуськом, длинной и ровной цепочкой. По дороге к источнику глиняные кувшины на их головах находятся в наклонном положении, на обратном пути они их ставят прямо, и солнечные блики сверкают на влажных глиняных боках кувшинов. Из другого окна можно было видеть батраков, которые веяли зерно. Пыль и соломенная труха висели в воздухе плотной завесой, за которой уже ничего нельзя было рассмотреть. Азиза рассеянным взором глядела на эту картину.
Что же все‑таки ответить Хамиду?
Наконец она взяла лист бумаги, перо и написала:
«Брат мой Хамид!
Ты и представить себе не можешь, как мне стало радостно, когда я получила твое письмо. Мне бы очень хотелось встретиться с тобой…»
Однако эти слова показались ей слишком невыразительными. Разве передают они чувства, бушующие в ее груди? Душа ее разрывается от восторга и блаженства, все ее существо поет от счастья. Она снова взялась за перо и написала следующее:
«Брат мой Хамид!
Радость, которую принесло мне твое письмо, безмерна. Ты даже не можешь представить себе, как я счастлива. Я так хотела бы встретиться с тобой, но ты знаешь, насколько это трудно: ведь я все время окружена женщинами. Твои слова отдалили меня от подруг, и я очутилась в полном одиночестве. Когда я сижу вместе со всеми, мысли мои далеко! Я думаю о твоей любви. Эти мысли облегчают гнет моих страданий.
Уж не считаешь ли ты, мой Хамид, что мы, девушки, счастливы в своем вечном заточении? Ты, как все юноши вообще, очевидно, полагаешь, что мы всегда всем довольны. Клянусь аллахом, оно горько, наше печальное существование! Мы вынуждены сносить его, а с течением времени постепенно свыкаемся с ним — так больной привыкает к одру болезни. Но да будет тебе известно, что каждая девушка вспоминает последний день своей свободы с пронзительной болью. О, из моей памяти никогда не изгладится этот день! В тот последний час моей вольной, свободной жизни я простилась со своими двоюродными братьями здесь, в деревне, перед тем, как вернуться в город, где меня уже ожидала черная чадра — символ тоски и печали.
Но я благодарна судьбе за то, что в этом мире бьется сердце, которое сострадает мне, любит меня. Мы, так называемый слабый пол, всегда мечтаем о сочувствии и поддержке. Мы надеемся на милость аллаха и любовь близких. Прости меня за то, что я раскрываю перед тобой тайны моей души. Тебя это, наверно, мало интересует. Я осмелилась быть с тобою откровенной, поскольку мы не чужие друг другу и ты любишь меня и искренен со мною.
Азиза».«Моя Азиза!
Я жажду побыть наедине с тобой! Вот уже целый год лелею я эту мечту. Твое положение затворницы — о, как оно ужасно! Сегодня, благодарение аллаху, ты узнала, что сердце мое трепещет от великой любви к тебе. Всей душой ожидаю я минуты свидания.
Твое письмо повергло меня в величайшее смятение. Да, я, как и все мужчины, полагал, что женщины под чадрой в большинстве своем счастливы: ведь они постоянно находятся дома, не загружены никакой работой, занимаются разными пустяками. Целые дни они рассказывают друг другу всякие небылицы, я сам их часто слышу. И вот теперь ты говоришь мне, что вы только с течением времени привыкаете к такой жизни, как привыкает больной к своей болезни. Впрочем, чему тут удивляться? Иначе и быть не могло; мало‑мальски чувствительная женщина не может не страдать в своем заточении. Я глубоко скорблю о твоей доле. Я постоянно спрашиваю себя, за что злой рок судил вам этот жестокий жребий, и не в силах ответить на свой вопрос.
