Стив Тольц - Части целого
Проснулся я весь в поту. Солнце било мне прямо в глаза. Прищурившись от яркого света, я различил силуэт головы Гарри. Она показалась мне огромной. Когда он нырнул в тень, я увидел, что он весь светится радостью. Гарри присел на край раскладушки, обнял меня, покрыл поцелуями, чмокнул в губы, что было омерзительно, но под влиянием настроения я снес и это.
— Ты оказал мне замечательную услугу, Мартин. Век не забуду.
— Он снова совершил нападение, — сказал я.
— Да, слышал по радио. Глупый сопляк!
— Он с тобой не связывался? Имеешь представление, где он может быть?
Гарри грустно покачал головой.
— Он теперь настоящая знаменитость. Недолго ему осталось бегать на свободе. Слава — это вовсе не то, что нужно беглецам.
— Как ты считаешь, он присмиреет, когда его поймают?
— Вряд ли. — Гарри взял рукопись и погладил, словно это было женское бедро. — Ну ладно, нам тоже есть чем похвастаться.
Найти издателя оказалось не так просто, и не только потому, что содержание рукописи было весьма рискованного свойства.
Гарри находился в бегах. Стоило явиться к издателю с фамилией Гарри на обложке, и реакция была бы однозначной. Не исключено, что последовал бы звонок в полицию. Двойной отказ! Я убедил Гарри сохранить инкогнито до самой последней минуты — пока не заработает печатный станок, мы не объявим имя автора. Но Гарри продолжал настаивать, что должен сам выбрать издательство, достойное его сочинения. Это казалось мне невозможным. Гарри разыскивали. И хотя он был птицей не того полета, что Терри, полиция не прекращала гоняться за сбежавшими из тюрем заключенными только потому, что это не возбуждало прессу. К тому же его нога настолько разболелась, что он едва передвигался. К сожалению, что бы я ни говорил, это не убеждало его отказаться от руководства издательским процессом. Он считал это дело настолько важным, что не мог передать его в мои неопытные руки.
Мы отправились в город на следующий день. Хромой, с всклокоченной бородой, он выглядел парией. Я предложил ему побриться и привести себя в божеский вид, но он ответил, что писатель всегда кажется обществу непотребным, так что к нашей же пользе, чтобы от него шарахались. Несмотря на жаркое солнце, он натянул на себя пиджак и спрятал во внутреннем кармане обрез.
— Тронулись? — Я предложил себя в качестве живой подпорки, и он, поминутно извиняясь, взвалил на меня весь свой вес. Мне показалось, что я тащу на себе мертвеца.
Здание первого издательства выглядело так, что посетитель мог подумать, не придется ли ему платить только за то, чтобы войти. В вестибюле было полно зеркал, и они ясно давали понять: ты полная мразь. Мы поднялись на двадцатый этаж с двумя костюмами, заключавшими в себя мужчин. Издательство прибрало себе целый этаж. Макушка секретарши спросила, назначено ли нам. А когда мы пробормотали, что нет, девушка сурово улыбнулась нам той частью лица, какую нам удалось рассмотреть.
— Главный редактор сегодня вас принять не сможет, — объявила она непререкаемым тоном.
В разговор вступил Гарри:
— Взгляните сюда. Это именно тот случай, когда вы будете рвать на себе волосы. Как тот издатель, который не захотел печатать книгу, а она потом продавалась миллионами. Мартин, как называлась та книга, которую сначала отвергли, а потом раскупили несметное количество ее экземпляров?
Я не знал, но решил подыграть и назвал бестселлер всех времен и народов:
— Библия. Издание короля Иакова[18].
— Вот именно, Библия!
Секретарша не пропустила бы и апостола, даже если бы он обещал золотую жилу.
— Ну хорошо, — вздохнула она и посмотрела в расписание. — У главного в конце дня назначена встреча. Если она не затянется, он уделит вам пять минут перед тем, как уйти домой.
— Спасибо, милая дама, — осклабился Гарри, и я помог ему сесть в приемной.
Мы ждали.
Гарри ежился и прятал руки под пиджаком, а я, зная, что там спрятано, нервничал. Он крепко сжимал зубы, словно кто-то еще двенадцать часов назад захотел сделать снимок и попросил его улыбнуться, но до сих пор так и не удосужился спустить затвор фотоаппарата.
— Ты в порядке?
Я чувствовал, что его паранойя разгорелась жарким пламенем: глаза беспрестанно шарили по комнате, шея вертела головой от двери из коридора до двери в кабинет. Ближе к обеду я заметил, что он засунул пальцы в уши. Я спросил, в чем дело, и он пробормотал что-то насчет шума. Я вообще ничего не слышал, однако в следующую секунду раздался ужасный грохот. Высунув голову в коридор, я увидел, как за одной из дверей молодой человек выбивает душу из ксерокса. Я недоверчиво посмотрел на Гарри, а затем вспомнил, что когда мы с Терри в первый раз были у него в тюрьме, он рассуждал насчет того, что у преступников в высшей степени развита телепатия. Продолжительная паранойя обеспечивает хороший уровень экстрасенсорного восприятия или что-то в этом роде. Неужели правда? Тогда я не принял его всерьез. А теперь? Я не знал, что подумать, и вгляделся в его лицо. Он ответил кивком, в котором сквозило едва уловимое самодовольство.
Без пяти пять нас провели в кабинет главного редактора. В нем все служило одной цели: продемонстрировать вошедшему, насколько он мал и незначителен. Кабинет был просторным и тихим, воздух охлаждал кондиционер, на полулежал новый ковер, а вместо окна свет пропускала стеклянная панель, из которой нельзя было выпрыгнуть, даже если бы появилось такое желание. В лучшем случае можно было прижаться к ней щекой и вообразить, что падаешь. Главный редактор смотрел на нас так, словно его предупредили, что если он улыбнется, то потеряет все, для чего до этого трудился.
— Вы написали книгу. Я публикую книги. И вы решили, что мы — союз, заключенный на небесах. Это не так. То, что вы принесли, должно меня потрясти, но я отнюдь не впечатлителен.
Гарри попросил, чтобы издатель бросил быстрый взгляд на его работу, а мы пока подождем. Тот рассмеялся, но так и не улыбнулся. Гарри добавил к шедшим прямо к сердцу рассуждениям о золотых возможностях другие, что были адресованы к заднему карману брюк. Редактор взял рукопись и перелистал страницы, при этом он прищелкивал языком, словно подзывал собак. Встал и, не прекращая читать, подошел к прозрачной панели и прислонился к стеклу. Я заволновался, что она треснет и он вывалится на улицу. Прошла минута, и вдруг редактор швырнул в нас рукописью с таким видом, словно запачкал об нее руки:
— Это что, шутка?
— Уверяю вас, нет.
— Опубликовать это равносильно самоубийству. Вы учите людей, как нарушать закон.
— С какой стати он мне рассказывает, чему посвящена моя книга? — спросил меня Гарри.
Я пожал плечами.
— Убирайтесь отсюда, пока я не вызвал полицию! — закричал главный редактор.
Пока кабина лифта спускалась вниз, Гарри яростно мотал головой и бормотал:
— Ну и идиот!
Я тоже был сбит с толку и, хотя ничего не знал об издательском мире, попытался объяснить, что нет ничего особенного в том, что где-то мы получили отказ.
— Это в порядке вещей. Трудно рассчитывать, что в первом же издательстве клюнут на то, что мы принесли.
На втором этаже лифт остановился.
— Чего мы встали? — рявкнул на меня Гарри. Двери раздвинулись, и в кабину вошел мужчина. — Ты что, полоумный, собрался спускаться на один этаж? — пошел на него грудью Гарри, и не успели двери закрыться, как мужчину выдуло на площадку.
На улице мы никак не могли поймать такси. Маячить у всех на виду с известным беглецом из тюрьмы было совсем ни к чему, но ни один из нас не мог усилием воли заставить машину материализоваться.
— Нам крышка, — прошептал Гарри.
— Что?
— Мне сели на хвост.
— Кто?
— Все.
Он терял самообладание. Старался спрятаться за мной, но люди были со всех сторон. Кружил вокруг меня, как акула. И, пытаясь остаться незаметным, привлекал к себе слишком много внимания.
— Сюда! — Он толкнул меня в самый поток транспорта, к такси. Пока мы забирались в машину, водители тормозили и яростно гудели. После этого я решил, что дело надо брать в свои руки. Гарри следовало сидеть дома. Я просто откажусь ему помогать, если он будет настаивать продолжать в том же духе. Он вел с собой борьбу, но проигрывал. Последний инцидент состарил его лет на семьдесят. Даже он это заметил.
Следующие недели представляли собой полный кошмар. Я, словно в тумане, болтался из кабинета в кабинет, и все они были похожи как две капли воды. Я никак не мог привыкнуть, насколько в них тихо, — все говорили только шепотом, ходили на цыпочках. Если бы не телефоны, можно было подумать, что это священный храм. Все секретарши носили на губах одинаковые снисходительные улыбки. Иногда я дожидался в приемных с другими авторами. Они тоже были на одно лицо. Все излучали страх и отчаяние и производили впечатление настолько изголодавшихся людей, что, казалось, бедолаги отказались бы от авторских прав в пользу детей за одну-единственную лепешку.
