Стив Тольц - Части целого
…найдите подходящее место, куда спрятать жертву… избегайте соблазна пользоваться номерами в гостиницах и мотелях, так как если она сбежит, вполне успеет заказать обед в номер или чистые полотенца».
— Как видишь, Марти, мысли нужно развить и организовать по главам.
Я открыл другую страницу.
ЖГИ, МАЛЫШ, ЖГИ: ПОДЖОГ И ТЫ
«Все любят смотреть на огонь, даже ты. Не делай этого! После того как подпустил красного петуха, не пялься на пожар из-за угла, даже если очень хочется посмотреть, как все сгорит… Это распространенная ошибка… большинство поджигателей попадаются в нескольких метрах от места преступления. Помни, полиция высматривает подозрительных личностей, стоящих поблизости и восхищенно восклицающих: „Во горит!“»
Шедевр Гарри был написан на обрывках бумаги, обратной стороне счетов, салфетках, бумажных полотенцах, газетах, туалетной бумаге, отрывных блокнотных листах и всяких распечатках. Тут были инструкции, диаграммы, схемы, мысли, размышления, высказывания и афоризмы на все мыслимые случаи преступной жизни. Каждое суждение предварял подчеркнутый заголовок — только так можно было разобраться во всем этом хаосе.
ВЗЛОМ
«Не пытайся проникнуть в дом, не убедившись, что хозяин только что вышел за пакетом молока… действуй быстро… не задерживайся, чтобы почитать у книжного шкафа…»
— Разумеется, преступление является предметом множества книг, но все это либо социологические исследования, либо они написаны в помощь криминалистам или полицейским. То есть в основе своей направлены на борьбу с преступлением. Ни одна из книг не написана преступником и для преступников. — Гарри сложил бумаги в коричневую сумку и нежно, как ребенка, прижал к груди. — Доверяю это тебе.
Я взял сумку — она оказалась тяжелой, весом в смысл всей жизни Гарри.
— Я трудился не ради денег, и все доходы мы поделим с тобой ровно пополам.
— Гарри, я не уверен, что мне хочется этим заниматься.
— Кто тебя спрашивает, чего тебе хочется? Мне необходимо передать массу знаний. Обнародовать их, пока я жив. Иначе можно считать, что моя жизнь прошла напрасно. Если дело в деньгах, забудь про пятьдесят процентов — бери все себе. Мне не жалко. С меня довольно. Вот! — Гарри подбежал к кровати, схватил подушку и тряс ею до тех пор, пока из наволочки не посыпались деньги и не стали разлетаться по полу. Он скакал по комнате на одной ноге, приседал и подбирал купюры. — Хочешь наличные? Хочешь, сниму для тебя последнюю рубашку? Хочешь, вырву сердце из груди? Говори, что тебе нужно? Ни за чем не постою. Только, ради Бога, помоги! Помоги мне! Помоги! — Гарри швырял мне банкноты прямо в лицо. Как я мог отказать? Я взял и его сочинение, и деньги, но сам решил: «Время передумать еще будет».
В тот же вечер я начал изучать каракули Гарри в сарае отца. Некоторые заметки были короткими, и у меня сложилось впечатление, что он писал их с тараканами в голове.
КРАЖА АВТОМОБИЛЕЙ
«Если ты способен водить машины только с автоматом, не следует красть с механической коробкой передач».
Другие обладали большей глубиной и не только объясняли, как совершить преступление, но включали также психологический анализ предполагаемой жертвы.
ГРАБЕЖ С НАСИЛИЕМ
«Не расслабляйся! Вопреки здравому смыслу люди готовы рисковать жизнью и пускаться в погоню ради двух долларов в кошельке или ради сумочки… особенно они распаляются, если грабеж происходит средь бела дня… они выходят из себя, потому что их обчистили при свете солнца, и легкомысленно бросаются вдогонку, даже если у грабителя в руке нож или пистолет… их, видимо, также подхлестывает мысль, что придется блокировать кредитку и получать новые водительские права, и они предпочитают умереть, чем возиться со всем этим… по их мнению, мучительная смерть от ножа легче общения с чиновниками автомобильной инспекции, поэтому ты должен быть вынослив, как бегун на длинные дистанции».
Все это было то ли полной чушью, то ли блестящим прозрением, но я не мог решить, чем из двух. Намереваясь сделать перерыв, я поднялся из-за стола, но не смог оторваться от заметок и, склонившись над бумагами, продолжал лихорадочно читать. Что-то в этом безумии произвело на меня глубокое впечатление. Складывалась определенная модель: мой отец построил тюрьму; Терри стал преступником под влиянием заключенного, с которым познакомился в построенной отцом тюрьме. А я? Может быть, в этом и состояла моя роль? Может быть, книга Гарри являлась именно тем, чему я должен посвятить жизнь, а затем унести с собой в холодное, погасшее горнило смерти? Я не мог бросить чтение. Страницы завораживали, как блеск монеты на дне бассейна. Я понимал, что должен нырнуть, если хочу разобраться, ценная ли это монета или просто унесенный ветром кусочек фольги.
Я закурил, вышел на порог и посмотрел на небо. Вечер был темным, светили лишь три звезды — и ни одной знакомой. Я потрогал карман и ощутил скомканные купюры. После всех поучений и попыток убедить Терри не нарушать закон как я мог поступить подобным образом? Получается, я лицемер? А если и так? Разве лицемерить — такая ужасная вещь? Разве лицемерие не свидетельствует о гибкости человека? А если кто-то твердо придерживается принципов, разве это не значит, что он несговорчив и узколоб? Да, у меня есть принципы, и что из того? Неужели я до самой смерти должен жить под их гнетом? Я принял эти принципы бессознательно, и они определяют мое поведение, но разве человек не способен привлечь разум, который будет доминировать над бессознательным? Кто, в конце концов, главнее? Должен ли я доверять своему юному эго, которое на всю жизнь определило стандарты поведения? А если они совершенно ошибочны? Почему я привязываю себя к играм своего мозга? Не пытаюсь ли я в данный момент логически обосновать свое желание денег? Но что плохого в логике? Разве достижение эволюции не в том, что мы обладаем логическим мышлением? Была бы счастливее курица, если бы тоже могла логически мыслить? Она бы заявила миру: «Прекратите рубить нам головы только для того, чтобы проверить, можем ли мы бегать без голов. Доколе это будет вас развлекать?»
Я потер лоб. Чувствовал: накатывает экзистенциальная мигрень — до крайности ослепляющая.
И пошел прогуляться по темной дороге в город. Прославившись, Терри стал ликом криминального мира. При помощи книги мы с Гарри будем его мозгом. Приятно было сознавать, что ты являешься частью чего-то большего, чем твое собственное «я». Огни в городке гасли один за другим. На холме темнел силуэт тюрьмы. Она внушительно и нелепо маячила, словно разлагающаяся на скале огромная голова давно умершего бога. Почему я не могу делать то, что мне хочется? Что меня останавливает?
Я почувствовал в горле ком размером с кулак. Впервые я с такой суровостью задавал себе вопросы, и мне показалось, что их произносил кто-то старше меня. Я продолжал говорить вслух:
— Люди слишком доверяют себе. Тому, что они принимают за правду, они позволяют властвовать над своими судьбами, и если я начну искать способ управлять своей жизнью, то на самом деле потеряю над ней контроль, поскольку то, что, по моему разумению, правда, превратится во властелина, а я в слугу. И как же в таком случае я могу развиваться, если подчиняюсь властелину, любому властелину, пусть даже этот властелин — я сам?
Я испугался собственных слов: до меня стало доходить, что они подразумевали.
— Беззаконие, отсутствие цели, хаос, путаницу в мыслях, контузию, — сказал я не кому-нибудь конкретно, просто в ночь. Я заговаривал себя. Ходил по кругу. В голове роились мысли, пульсировали.
Внезапно я с ослепительной ясностью осознал, что Гарри — гений. Может быть, пророк или даже мученик, это будет определено позднее в зависимости от того, как он умрет. Он созидатель. Поэтому он выбрал меня, чтобы я спустил с горы его ослиные скрижали. Он указывает мне путь. Своим примером демонстрирует, что для новаторства, созидания, выворачивания наизнанку, разрушения, полной ломки и принуждения Бог не требуется; с тем же успехом эту работу может совершить человек. Не в шесть дней, как Вы-сами-знаете-кто. Незачем пороть горячку. Но даже если по окончании моих трудов их результат будет принят со злобой и безразличием, в тот момент я сознавал, что мой долг — совершить попытку, ибо речь шла о моем пробуждении, а пробуждение предполагает, что пора вставать. Нет смысла, проснувшись, хлопнуть ладонью по будильнику и снова впасть в забытье.
Это были большие мысли, можно сказать, страдающие ожирением. Я нашел на земле бычок. Подобрал. В моей руке он показался мне таким же надежным, как олимпийский факел. Я закурил и пошел по городу. Было холодно. Чтобы согреться, я притопывал ногами и держал ладони под мышками. Книга Гарри была первым шагом в уже идущую безымянную революцию, и я был избран благодаря моему блистательному уму. Мне хотелось поздравить себя без страха и упрека. Вот бы поцеловать свой собственный ум! Я ощущал себя тысячелетним старцем. Меня подминала под себя мощь слов и идей. Я подумал о своем первом отце, отце номер один, том, что был из Польши, — о его безумии: надо же, умереть ради Бога. Что за глупая причина для смерти — Бог, мерзкий Бог! Я трижды прокричал дереву:
