Александр Минчин - Лита
— Актрисы!
— А если серьезно?
— В последнее время никакие.
— Набили оскомину?! — Она улыбалась.
Я оценил ее жемчужину.
— Что вы, я не очень популярен у дам.
— Ну уж не прибедняйтесь.
Я начал медленно наливать оставшееся вино в бокалы: ей — полный, себе — наполовину.
— Могу доказать.
— Доказывайте. — Она обняла полный бокал ладонями.
— Возьмем вас, например…
— Неудачный пример: вы мне нравитесь. У вас красивый профиль. И видна порода — в лице.
Я слегка погрузился в кресло.
— Вы всегда так свободно и раскованно выражаете свои чувства?
— А вы хотите, чтобы я краснела и смущалась, когда говорю правду? То, что думаю?
— Все всё скрывают. Не принято говорить откровенно…
— Я не все. И потом, это невинный дружеский разговор.
— А что же из себя представляет «винный вражеский» разговор?
— Такого слова нет. Вы все-таки любите играть словами?
— Я люблю играть в слова. Хорошо, вернемся вспять.
На подносе нам принесли чай.
— Что такое «невинный» в вашем понимании?
— Это когда мужчина и женщина не идут в кровать.
Прямая девочка, интересно, кто были учителя.
— А в чем здесь вина?
Она задумалась, на минуту.
— Не могу с вами не согласиться. Я согласна.
— Тогда почему невинный?
— Это фразеологизм такой.
— А что такое фразеологизм?
— Устойчивое словосочетание. Алеша! Вы меня сейчас запутаете. С вашей игрой в слова.
— Со словами.
— А какая разница?
— Никакой.
— Ай! — Она махнула рукой. — Опять играете. Давайте лучше выпьем. А то чай…
— Как оригинал не греет душу и нужны вариации! Разница вообще-то есть, чисто стилистическая. Но она незаметна тем, кто…
— Не любит русского языка!
— Что-то в этом роде.
— Выпьем за это кафе. Где тихо и уютно, — странным голосом сказала она.
— Я вижу, вам все время тишины не хватает. А почему за кафе?
— Я всегда буду помнить его. Здесь мы провели наш первый вечер.
— Почему провели? Мы проводим. Я не знал, что вы можете быть сентиментальной.
— Это не сентименты. Это, скорее, предчувствия. Из области предчувствий… — и добавила: — Я многое могу. Нужен только правильный дирижер.
Она выпила, изящно держа бокал. Я заметил то, на что не обратил внимание сначала: у нее были красивые деликатные руки. Как выточенные. Я представил, как эти руки, как она берет в эти руки…
И вздрогнул. Невероятно стесняющаяся официантка подошла к столу:
— Простите, вы мне дадите свой автограф?
Я наблюдал, молча, за ее руками. Виктория взяла протянутую ручку и быстро привычно расписалась.
— Вы моя любимая актриса! Спасибо.
— Пожалуйста.
Официантка переступила невидимую нить в обратно и спросила:
— Вам открыть вторую бутылку?
— Мы возьмем с собой, — сказала Вика и посмотрела мне в глаза.
— Желание дамы…
— Я согрелась.
— Счет, — попросил я.
Позже я подаю ей дубленку с капюшоном, она закутывается в шарф, и мы выходим на воздух. Я иду расстегнутый, как всегда.
— Вам не холодно? — Она передергивает плечами, глядя на мою фигуру.
Я провожаю ее домой. Их дом рядом с гостиницей «Украина». Большой подъезд, высокие ступени.
— Хотите подняться?
Я смотрю на свои плоские японские часы.
— Уже поздно.
— У нас не спят допоздна.
Я протягиваю ей завернутый пакет. Она смотрит вопросительно.
— Передайте это вашей маме.
— От кого?..
— От старого поклонника.
Она берет пакет в руки и благодарно наклоняет голову.
— Когда вы мне позвоните?
Я слегка обалдеваю от ее sancta simplicitas![1]
— Я не хотел навязываться…
— Тогда завтра, в шесть. Спасибо за… Мне очень понравился этот вечер.
И она, взглянув на меня, повернулась, поднялась, опять повернулась и скрылась за массивной дверью подъезда.
Я в раздумье бреду по набережной. Холодина, надо купить зимние сапоги. Я все хожу в осенних. С прошлого сезона. А сезоны меняются…
Я просыпаюсь поздно и удивляюсь, что мне дали выспаться. Вспоминаю… Хорошее название: «Дамы на сезон». В доме никого нет. Холодно, выбираться из-под пледа совсем не хочется. Я погружаюсь в глубину и думаю и вдруг вспоминаю, что не помню, где у меня номер ее телефона.
Встаю, ищу, но не нахожу. Звоню Максиму, но его нет на работе. Ровно в шесть вечера я стою перед консьержкой и говорю:
— Вы не могли бы позвонить и попросить Викторию Богданову спуститься.
— Ходют тут всякие, — ворчит консьержка.
— Я не всякий, — говорю я, — я — разный.
Ей это нравится, и она, спустившись с «высоты», звонит наверх.
Вика снисходит в длинной юбке и черной гарусной кофте.
— У вас еще и дар: вы предчувствуете события?! — Она совершенно не удивлена, что видит меня в своем подъезде. Как будто я там стою скульптурой, к которой она привыкла.
— Это как?
— Мамуля хочет вас пригласить. Она готовит одно из двух коронных блюд — большие чебуреки.
— За что такая милость?
— Сказала, что «сто лет не пила такого вкусного вина».
Хотя я догадываюсь, что причина совсем другая.
— Но она совершенно не понимает в винах!
(Подтверждает, не понимая, Вика мое «непонимание».)
— Я не одет.
Она осматривает меня с ног до головы, спокойно.
— На вас модные джинсы. По-моему, вы одеты. Голый мне представляется несколько иначе.
— Надо купить цветы, шампанское.
— Цветы сейчас даже вы нигде не купите. Шампанское она не пьет. Зато — сюрприз — есть две бутылки токайского вина. Вас всегда так долго надо уговаривать?
— Да, — честно признаюсь я.
Она берет меня трогательно за руку и заводит в лифт.
— Куда идет молодой человек? — раздается скрипучий голос. Как из подвала.
— На крышу, — смеется Вика, — поправлять цветные гирлянды на транспаранте.
— Это полезное дело, — соглашается консьержка, — хоть один рабочий парень появился.
— О вашей личной жизни касательно вас — она сказала «ходют тут всякие»…
— Она это абсолютно всем говорит. Пуля просвистела мимо, — шутит, улыбаясь, Виктория.
— А что на транспаранте написано?
— «Коммунизм был, есть и будет!»
«Как мудро, — думаю я. — Как просто и мудро!»
Мы поднимаемся на девятый этаж, и она звонит в массивную обитую дверь. Нам открывает женщина, улыбку которой знает вся страна. Мы стоим в коридоре, залитом ярким светом и уставленном стеллажами.
Она рассматривает меня в упор и говорит:
— Я — Зоя Богданова. А вас как зовут, молодой человек?
— Алексей.
Она переглядывается с Викой. И что-то они там читают в глазах друг у друга. У меня плывет в голове, что я рядом с такой актрисой.
Наконец, они кончают чтение глаз и обращают свои взгляды ко мне.
— Раздевайтесь!
— Раздевайтесь.
— Заходите!
— Простите — что раньше?
Знаменитая актриса поворачивается и говорит:
— Я вас хочу поблагодарить за замечательное вино.
— Вам понравилось?
— Я еще не пробовала, но уверена, что оно замечательное.
Я гляжу на Вику.
(Он скромно улыбнулся: это была старая классическая московская интеллигенция, в лексическом словаре которой не было отрицательных слов или понятий. Для гостей. Интеллигенция, которой уже не осталось: ее либо уничтожили, либо она вымерла. И он почувствовал себя уютно. Совсем тепло, как давно не чувствовал себя дома, и расслабленно.)
— Викуля, где гостю будет удобней — в зале или на кухне, она же столовая?
Квартира была большая. Это определялось по длинному просторному коридору и широкому холлу.
— На кухне, конечно, — ответил я за «Викулю».
— Я там жарю чебуреки. Вы любите их? У меня особенные… А Вика будет мне помогать и вас развлекать!
Мы прошли на кухню, хотя это действительно напоминало столовую — с финским гарнитуром. Раскатанное тесто, ароматно пахнущее, лежало на вспомогательном столике. Мы сели за большой округлый стол.
— Голубушка, ты рано села. А обслуживать гостя, ладно уж меня?! Желаете аперитив? — Она смотрела добрым взглядом мне в глаза.
— Это что такое?
— Аперитив — это…
— Алеша! Мамуля, он прекрасно знает, — Виктория укоризненно-насмешливо смотрела на меня.
— Простите… — Я склонил голову.
— Что вы, я люблю шутников!
— А что есть на «аперитив»?
— Это Викуля у нас заведует баром, я в этом не понимаю ничего. Знаю, что есть все!
«Заведующая баром» улыбнулась.
— Я не знал, что вы распоряжаетесь спиртным…
— Есть деликатес: водка, настоянная на красной калине.
— Стопку, пожалуйста.
— Большую или маленькую, хрустальную или серебряную?
