Сергей Довлатов - Речь без повода... или Колонки редактора
Здесь все по-другому. Здесь понятия «бизнесмен» и «мошенник» не совпадают. Говоря проще, здесь надо работать.
Вот мой знакомый и превратился в честного труженика…
Мне возразят:
«Ну, хорошо — ремесленники, инженеры, ученые. А как быть с музыкантами, литераторами?»
Хорошие музыканты играют. Я не говорю о Ростроповиче. Пономарев играет. Сермакашев играет. Батицкий играет. (Причем речь идет только о моих личных знакомых.)
Литераторов поддерживает государство. У Поповского — стипендия. У Парамонова — стипендия. У Соловьева, Клепиковой — такая же история. Даже Алешковский грант получил…
Мне возразят:
«А как же быть с писателями на велфейре? С музыкантами за баранкой? С кинорежиссерами, переквалифицировавшимися в управдомы?»
А вы присмотритесь. Может, они большего и не стоили. Может, это их настоящее призвание?!
Короче, либо это временно, либо справедливо…
Америка — не рай. И не распределитель ЦК. Америка не только вознаграждает одаренных и работящих. Америка жестоко отрезвляет самонадеянных и заблуждающихся.
Причем выигрывают и те и другие. Одаренным и работящим воздается по заслугам. Самонадеянные и заблуждающиеся утрачивают вредные иллюзии. И то и другое — благо.
Мои товарищи Вайль и Генис сменили десятки профессий. Насколько я знаю, вершина их советской биографии — пожарная команда. А теперь — уважаемые люди. Критики. Попробуй тронь!
Меттер заведовал поломанной радиостанцией и сочинял телепередачи о животноводах. А теперь, что ни говори, — президент корпорации.
И так далее.
Лично я стал тем, кем был, наверное, и раньше. (Просто окружающие этого не знали.) То есть — литератором и журналистом. Увы, далеко не первым. И, к счастью, далеко не последним.
«Новый американец», № 25, 1–5 августа 1980 г.КР КОГДА-ТО Я РАБОТАЛ НА ЗАВОДЕ…
Когда-то я работал на заводе. Точнее — в заводской многотиражке.
На этом заводе произошел удивительный случай. Один мой знакомый инженер хотел поехать в Англию. Купил себе туристскую путевку. Начал оформлять документы. Все шло хорошо. И вдруг — отказ. Партком отказался выдать моему знакомому необходимые рекомендации.
Я спросил парторга:
— В чем дело? Ведь мой знакомый — не еврей?
— Еще бы! — сказал парторг.
— Кроме того, он член партии.
— Естественно! — сказал парторг.
— Так в чем же дело? Чего вы его не отпускаете?
Парторг нахмурился и говорит;
— Ваш знакомый слишком часто улыбается. И даже смеется. В том числе и на партийных собраниях. Есть свидетели…
— А, — говорю, — тогда понятно…
Улыбающийся человек не угоден тоталитаризму. Смеющийся — опасен. Хохочущий — опасен втройне.
Дома нас окружала тотальная безвыходная серьезность. Вспомните лица парторгов, милиционеров и заведующих отделами. Вспомните лица домоуправов, торговых работников и служащих почты. Вспомните лица членов Политбюро ЦК. Вспомните, например, лицо Косыгина. Беременным женщинам нельзя показывать такие вещи…
Сейчас мы в Америке. Строим новую жизнь. Реализуем изначальные демократические права. Право на собственное мнение. Право на материальный достаток. Право на творчество… И так далее.
И еще. Мы осуществляем великое человеческое право на смех и улыбку.
Смеемся над велеречивой тупостью и змеиным ханжеством. Над лжепророками и псевдомучениками. Над президентами и рыцарями велфейра…
Шесть месяцев выходит наша газета. Шесть месяцев я то и дело слышу…
— И чего вы смеетесь? Над чем потешаетесь? Такие несерьезные… А в Камбодже — террор. В Афганистане — трагедия. Академик Сахаров томится в Горьком… И вообще, мир на грани катастрофы!..
Да, мир на грани катастрофы. И привели его к этой грани — угрюмые люди. Угрюмые люди бесчинствуют в Камбодже. Угрюмые люди держат в плену заложников. И гордость России, академика Сахарова, мучают тоже угрюмые люди.
И потому — мы будем смеяться. Над русофобами и антисемитами. Над воинствующими атеистами и религиозными кликушами. Над мягкотелыми «голубями» и твердолобыми «ястребами»…
И главное — тут я прошу вас быть абсолютно внимательными — над собой!
Друзья мои! Научитесь смеяться и вы научитесь побеждать!
«Новый американец», № 26, 6—11 августа 1980 г.КР ЕСТЬ В СОВЕТСКОЙ ПРОПАГАНДЕ…
Есть в советской пропаганде замечательная черта. Напористая, громогласная, вездесущая и беспрерывная — советская пропаганда вызывает обратную реакцию.
Критикуют фильм — значит, надо его посмотреть. Ругают книгу — значит, стоит ее прочитать. На кого-то персонально обрушились — значит, достойный человек…
Один знакомый лектор (из прогрессивных) жаловался мне:
«На тысячу вопросов готов ответить. Есть два, которые меня смущают. Хоть с работы увольняйся!.. Первый вопрос. Отчего в дружественном Египте нет коммунистической партии? А во вражеском Израиле есть? И притом целых две… И второй. Насчет Сахарова. Правда ли, что он — Герой Социалистического Труда? Да еще трижды?..»
Десятки раз я слышал:
«Вот напишу академику Сахарову! Поеду в Москву к академику Сахарову!»
И адреса-то человек не знает. Да, может, и знал бы — не поехал. Русский человек и в жалобную-то книгу не пишет. Душу отведет, востребует книгу, а писать не станет…
Тут важно другое. Появилось ощущение новой инстанции. Раньше было что? Партком? Где сидят знакомые лодыри и демагоги? Местком? Где те же лодыри и демагоги бегают шестерками перед начальством? Милиция, прокуратура? Да разве они защитят? От них самих защита требуется…
Вот и раздается повсюду:
«Напишу академику Сахарову!»
Тут мне хочется вспомнить один случай. Был я в командировке. Рано утром оказался на псковском автовокзале. В прибежище местных алкашей. Разговорился с одним. Лицо сизое, опухшее, руки трясутся. Сунул я ему два рубля. Алкаш выпил портвейна, немного отошел. Каким-то чудом распознал во мне интеллигента. Видимо, захотел мне угодить. И рассказал такую историю:
«Был я, понимаешь, на кабельных работах. Натурально, каждый вечер поддача. Белое, красное, одеколон… Рано утром встаю — колотун меня бьет. И похмелиться нечем. Еле иду. Мотор на ходу вырубается. Вдруг навстречу — мужик. С тебя ростом, но шире в плечах. Останавливает меня и говорит:
— Худо тебе?
— Худо, — отвечаю.
— На, — говорит, — червонец. Похмелися. И запомни — я академик Сахаров…»
… Я понимаю, что это — наивная выдумка опустившегося человека. И все-таки… Если оставить в стороне убогую фантазию этого забулдыги… Да это же сказка о благородном волшебнике! Ведь именно так создается фольклор! В наши дни. Вокруг конкретного живого человека…
Пусть наивно, смешно. Но ведь это прямая трансформация мечты о справедливости…
Сахаров выслан. Живет в Горьком. Вокруг него — люди. Инстанция существует!
«Новый американец», № 27, 12–17 августа 1980 г.СССР — БОЛЬШАЯ ЗОНА
Как-то раз Андреи Седых, погорячившись, назвал меня «бывшим вертухаем». Я не обиделся. Так называли меня уголовники под Иоссером, где я служил больше года. Так называли меня в Котласе хулиганы из расконвоированного лагерного бакланья. Так называл меня под Койном людоед Аникин. (Настоящий людоед, четырежды уходивший в побег «с теленком». То есть с молодым напарником в качестве живого продовольственного запаса.) Короче, я привык и не обиделся. Просто кое-что вспомнилось.
«…Стреляйте в направлении меня!..»Я три года прослужил в охране. И половину срока — в лагере особого режима.
Это были страшные годы. За три года я не припомню и одного счастливого дня.
Увезли нас летом, по спецнабору. Через месяц я оказался в школе надзорсостава под Ропчей. А еще через месяц инспектор самообороны Торопцев, прощаясь, говорил:
— Запомни, сынок! Можно спастись от ножа… Можно блокировать топор… Можно все! Но если можно убежать — беги и не оглядывайся!..
Я уехал в штрафной изолятор на Койн. В кармане лежала служебная инструкция. Четвертый пункт гласил:
«Если надзиратель оказывается в безвыходном положении, то дает команду часовому:
— СТРЕЛЯЙТЕ В НАПРАВЛЕНИИ МЕНЯ!..»
Как вам это нравится? СТРЕЛЯЙТЕ В НАПРАВЛЕНИИ МЕНЯ…
Закон — тайга!В охрану я попал романтическим молодым человеком. Жизнь моя до этого протекала ровно и безбедно.
У меня был полный комплект родителей. Жили мы в относительном достатке.
Единственную драму тех лет я пережил в боксерском зале. Около двух минут пролежал без сознания. И долго еще меня преследовал запах нашатырного спирта…
