Время Волка - Волкодав Юлия
Элизу Дулиттл играла их староста, отличница и просто в каждой дырке затычка, весьма посредственное, на Лёнькин взгляд, сопрано. И тем не менее во время исполнения арии Элизы «Я танцевать хочу» Лёнька неизменно оказывался возле сцены и с подчёркнуто равнодушным видом внимательно наблюдал за всем, что на ней происходит. Дело было не в сопрано, как многие могли подумать, а в Оксане Бельчинской, сероглазой красавице с балетмейстерского отделения. Она и ещё несколько девушек танцевали на заднем плане, всего лишь кордебалет, но прима Элиза меркла рядом с Бельчинской. Лёнька любовался её поразительной пластикой и органичностью. Выходя на сцену, Бельчинская словно забывала о существовании всего остального мира, о том, что это всего лишь репетиция студенческого спектакля, а не гастроли где-нибудь в Гранд-Опера́. Она даже танцевала, прикрыв глаза, чтобы лучше войти в роль, полностью отдаться танцу.
На репетиции студенты приходили кто в чём, особенно не наряжаясь, но на Оксане даже простенькое ситцевое платье смотрелось королевским нарядом. А когда после прогона она меняла танцевальные туфли на лодочки с небольшим каблуком и, высоко подняв подбородок (а иначе она и не ходила), пересекала зал, стуча ими по паркету, у Лёньки начинала кружиться голова. Что-то в ней было недоступное, непривычное, весь её вид говорил, что она из другой жизни. К тому времени Лёня уже не чурался сверстников, спокойно общался с однокурсниками обоего пола. Он не был ни душой компании, ни отшельником, как раньше, но подойти к Оксане и познакомиться поближе, пригласить её в кино или в парк Горького, как это легко сделал бы Борька на его месте, Лёня не мог.
Всё случилось само. Он отбивал чечётку в пустом классе после очередной репетиции, не жалея старинного паркета, жалобно скрипевшего под его ботинками.
– Да нет же, господи, не топай ты как слон! – Вдруг услышал он сзади.
Лёнька обернулся – в дверях класса, скрестив руки на груди и закатив глаза, стояла Оксана.
– Или убери чечётку вообще, совсем не обязательно твоему Дуллитлу плясать, или давай я тебе покажу, как это делается!
– Давай, – пробормотал Лёня, ошеломлённый появлением Оксаны, обращённым на него вниманием и столь резким переходом на ты.
– Смотри! – Оксана встала напротив него. – Ты вытягиваешь ногу, ударяешь носком и тут же как бы скользишь им вперёд до середины стопы и снова удар носком. Теперь встал на носок, и только теперь удар пяткой. Не сильный, но слышный. Не надо топать! Давай вместе, медленно. Раз-два-три-четыре…
Лёнька только теперь понял, в чём была его ошибка. Он думал, что основные удары делаются пяткой, а пятка, оказывается, совершенно ни при чём. Оксана била либо носком, либо основанием стопы, неукоснительно выдерживая ритм, легко разворачиваясь, без единого лишнего движения, делая выпады вперёд и назад.
– Нет, не так, у тебя опять пятка работает. Смотри: раз-два-три…
Лёня вспотел три раза, отбил и пятки, и носки, но в конце концов Оксана заявила:
– Ладно, для Дулиттла сойдёт. Дома ещё порепетируй. Чему вас только учат!
– Вообще-то, петь, – улыбнулся Лёня, убирая со лба мокрые волосы. – И очень даже недурно.
– Петь, – фыркнула Оксана. – Пять лет горбатиться, чтобы потом ещё лет тридцать драть глотку в каком-нибудь провинциальном театре по распределению.
– Я москвич, – осторожно заметил Лёня.
Он уже успел убедиться, что эта фраза сразу делает людей более доброжелательными. Но с Оксаной фокус не сработал.
– Поздравляю и не вижу повода для гордости.
– Да что ты, какая гордость, – в очередной раз смутился Лёня. – Вообще-то я вырос в Сочи. А ты откуда?
– Из Львова. Знаменитая династия танцоров Бельчинских, не слышал?
Не слышал, конечно, да никогда танцами и не интересовался. И Львов в его представлении был таким же далёким, как Камчатка или Владивосток.
– Второй год в Москве торчу, – продолжила Оксана, – и совершенно не понимаю, чем все так восхищаются. Холодно и серо. Впрочем, я и вижу-то только общагу и шарагу.
– А хочешь, я тебе Москву покажу?
Лёня и сам обалдел от своей наглости, но Оксана вдруг прищурилась и хитро на него посмотрела.
– Ты-то её откуда знаешь, если сам из Сочи?
– Покажу то, что знаю.
– Ну попробуй.
К предстоящей экскурсии (а Лёнька упорно не хотел даже думать, что это свидание, один раз он уже принял желаемое за действительное и больше обжигаться не собирался) он готовился два дня. Продумывал маршрут: выйти на Театральной, пройти по Камергерскому, потом на Красную площадь, в Александровский сад, Манеж, там сесть в кафе покушать мороженого, а дальше…
– А дальше пригласить её домой послушать пластинки, – меланхолично продолжил Борька, отрываясь от своего учебника. – Я, так и быть, переночую в общаге у Витьки.
– Да кто тебя пустит в общагу, комендант увидит – оба получите. И вообще, зачем? – удивился Лёнька, обнаруживший, что уже давно рассуждает вслух.
– Лёня, ну ты прям как ребёнок! Зачем девушку домой приглашают? Поверь, я тут вам помешаю.
– Ты же не думаешь, что я… что она…
Лёня покраснел. Он, конечно, к тому моменту знал, откуда берутся дети, но в весьма общих чертах.
– Думаю, Лёня. Я думаю, что тебе давно пора перестать бояться девушек и лишать себя весьма существенных радостей. И, судя по твоей красной роже, нам надо поговорить.
В тот вечер Лёня почерпнул много нового из разговора с другом, но, хотя всё это было очень волнительно и интересно, приступать к активным действиям он не собирался. Речь ведь идёт об Оксане! Она же не такая! Она не пойдёт в первый же вечер к нему домой, да он даже не решится ей предложить! Нет, Камергерский, Александровский сад, мороженое в Манеже и достаточно.
Но всё получилось совсем иначе. Они действительно гуляли по центру Москвы, и Лёня даже пытался что-то рассказывать, хотя гид из него был примерно такой же, как танцор степа. Оксана делала вид, что слушает, покорно поволоклась с ним в Манеж, поковыряла ложечкой мороженое, глядя на своего наивного кавалера с явной иронией. А когда они дошли до метро, поинтересовалась:
– Ну что, культурная программа закончилась?
Лёня не уловил сарказма и кивнул.
– Отлично, теперь поцелуешь меня в щёчку и галантно проведёшь через турникет, заплатив за жетон?
Именно это он и собирался сделать.
– Господи, да что ж за детский сад-то такой! Ты мужик или что?
Она вдруг резко притянула его к себе, прижавшись мягкой грудью и положив его руки себе пониже спины. В ту же секунду Лёнька понял, что он мужик. Очевидно это стало и Оксане, потому что она довольно хмыкнула.
– То-то же. Поехали в общагу, ещё не поздно, проскочим мимо комендантши, а там как-нибудь.
– Не надо в общагу, – пробормотал Лёня. – У меня квартира пустая.
Она действительно была пустой, Борька, несмотря на все протесты друга, ночевал у Витьки. Они начали целоваться ещё в лифте, благо тот оказался пустым, – так и ввалились в квартиру, неловко исследуя друг друга внезапно зажившими своей жизнью руками. Лёнька помнил наставления Бори о том, что девушку нужно раздеть, что им нравится мужская инициатива, вот только как обращаться с пуговками, крючочками и застёжками да ещё и вслепую, он совершенно не знал. К тому же мозг отказывался помогать, отключившись ещё на этапе поцелуя. Им двигала совершенно другая сила, могучая и древняя, не имеющая ничего общего с деликатным и спокойным Лёней, его самого пугающая. Они свалились на диван, слишком узкий для двоих, превращённый Борей в свалку книг и конспектов по анатомии, фармакологии и органической химии, вперемешку с Лёнькиными нотами. Откуда-то Лёня знал, чувствовал, что нужно делать. Стоило только отключить контроль, позволить телу импровизировать – и всё получилось само. Оксана царапала ему спину и кусала плечо, а Лёнька исполнял порученную ему партию без единой фальшивой ноты, переходя от плавного легато к порывистому, яростному стаккато.
Леонид Витальевич иногда вспоминал ту ночь, сделавшую его мужчиной. Сколько лет прошло, сколько женщин побывало в его объятиях, а тот самый первый раз не забылся. Теперь с высоты колоссального опыта он понимал, что Оксана была не невинной девочкой и он, конечно, не открыл для неё радости секса. Скорее, наоборот. Но он не уставал поражаться, как точно она рассмотрела в застенчивом пареньке скрытый темперамент, страсть и бескомпромиссное стремление непременно доставить удовольствие женщине, иногда ценой собственного комфорта. То есть всё то, что позже принесло Волку славу идеального любовника. Позднее он научился разделять человеческие отношения и секс, выяснив, что духовная близость не всегда означает совпадение в постели и, наоборот, физическая совместимость не гарантирует долгой и счастливой семейной жизни. Что в итоге у них с Оксаной и произошло.
