Время Волка - Волкодав Юлия

– Вдруг из маминой из спальни кривоногий и хромой выползает… народный артист России Леонид Волк, – ехидно прокомментировал его появление на кухне Борька.

Борис сидел за столом с чашкой кофе, терявшейся в его огромной руке, и пытался делать три дела одновременно: завтракать, читать газету и смотреть телевизор.

– Не кри-ивоногий, – вяло парировал Волк. – Но-ормальные у ме-еня но-оги.

Но на всякий случай одёрнул слишком короткий ему Борькин халат.

– Ты сутки проспал, спящий красавец, – заметил Карлинский. – Твой телефон звонил, звонил, а потом сдох. Я хотел поставить на зарядку, но не нашёл подходящего шнура. Обязательно тебе нужно выпендриться, нормальный мобильник купить не судьба.

Леонид Витальевич равнодушно пожал плечами. Какой подарили, такой и есть. По крайней мере, этим телефоном он мог пользоваться без очков, что весьма важно, когда ты на людях. В очках он сразу становится похож на дедушку, не слишком привлекательный образ для поклонников и журналистов. А сейчас сдохший телефон был даже кстати, ни с кем общаться он всё равно не собирался.

– Где По-оля? – поинтересовался он, плюхаясь за стол напротив Карлинского. – Я то-оже хо-очу ко-офе.

– Во дворе собак кормит. Где турка, где кофе и где сахар ты знаешь, бери и вари. А мне уже пора.

Борис отодвинул пустую чашку и осторожно, стараясь не наступить на хвост разлёгшейся у него в ногах кошке, стал выбираться из-за стола. Волк вопросительно поднял брови.

– Что? Я на работу! В отличие от тебя, я птица не свободного полёта, у меня пациенты, плановые операции, а на той неделе ещё и интернов подкинули.

– Я-асно.

Леонид Витальевич меланхолично кивнул и побрёл к плите, готовить кофе. В доме Карлинских он действительно ориентировался не хуже, чем в своём. Ситуация, когда он вот так, без приглашения, сваливался к ним на голову, была совершенно стандартной и повторялась уже очень много лет. Для него всегда находилась свободная кровать, а с тех пор, как они построили особняк в Подмосковье, так и целая спальня. Он приезжал порой среди ночи и открывал своим ключом, чтобы не беспокоить ни Полину, ни отсыпавшегося после смены Бориса, а утром Поля обнаруживала, что завтрак нужно готовить не на двоих, а на троих, и всегда делала это с искренней улыбкой.

К Карлинским Леонид Витальевич обычно сбегал в двух случаях: когда ему было сильно плохо и когда ему было сильно хорошо. Плохо – это вот как сейчас или когда провалилась новая программа и критики истекали ядом по поводу сыплющегося из артиста песка, когда не продались билеты и отменились гастроли, когда их с Настей, гуляющих по набережной, встретил старый знакомый и удивился: «Какая симпатичная у вас дочка!» Спасибо хоть не внучка. У Карлинских же он находил приют и когда ему было настолько хорошо, что просто физически не хотелось возвращаться домой, к Натали, как никто умеющей сбивать градус его настроения.

За Борькой уже хлопнула дверь, когда Леонид Витальевич сварил себе кофе и с чашкой вышел на залитую солнцем веранду. Как у них тут всё-таки хорошо! Лес кругом, птицы поют, собаки лают. И заборы – огромные, глухие, трёхметровые, так что можешь гулять хоть в трусах, никакой папарацци не подкрадётся с фотоаппаратом. Хотя вряд ли Борька об этом думал, когда строил дом, за ним-то журналисты не охотятся. А вот для Волка это очень актуально: – прошлым летом случилась весьма неприятная ситуация в родном Сочи. Он приехал в составе жюри на музыкальный фестиваль и, конечно, не мог не окунуться в море. Вместе со всей тусовкой пошёл на пляж гостиницы «Жемчужина», совершенно забыв, что пляж хоть и закрытый, но с верхней площадки набережной прекрасно просматривается. Да что забыл, он просто не подумал, что его не первой свежести мощи могут кого-то заинтересовать. Так нет же, заинтересовали. Ну хоть капля достоинства есть у этих людей? Не стыдно им с фотоаппаратами прятаться за парапетом набережной, выщёлкивая удачные кадры? На одном таком кадре, позже появившемся во всех жёлтых газетах, Волк снимает шорты. Нет, под ними были вполне приличные плавки, но запечатлели его в тот момент, когда он вынырнул из одной штанины и освобождал ногу из второй, пытаясь удержать равновесие. Трудно в такой ситуации выглядеть секс-символом. Другой кадр вообще сделали в упор, оставалось только удивляться качеству современной фототехники – он шёл к киоску с лимонадом всё в тех же плавках, только что из моря, с мокрыми прилизанными волосами. На пляже он любил читать и, чтобы не потерять, повесил очки на цепочку крестика. Так его и сняли: с очками, голым пузом и отсутствующим выражением лица. Одним словом, высокие заборы и «прайвеси» Волк очень ценил.

Полина кормила собак: стояла на крыльце с миской, наполненной кусками отварного мяса, и выдавала по одному то рыжему, то чёрному хвостатому обормоту.

– Не про-още по-оставить им по ми-иске?

Она вздрогнула от внезапно прозвучавшего за спиной голоса, обернулась.

– Нельзя так пугать! Доброе утро, Лёня. Будешь завтракать?

– Я у-уже, – Волк кивнул на чашку.

– Это не завтрак! Борька наверняка сожрал все тосты. Давай ещё поджарю? И яичницу?

Леонид Витальевич отрицательно помотал головой. Не полезет, его и так тошнит, с коньяком вчера перебрал. Он в общем-то не любитель крепких напитков, так, под настроение, и то больше вид делает, чем пьёт. Привычка с молодости. Ещё в начале карьеры он понял, что алкоголь может погубить даже самого талантливого певца. Дело не только в голосе, хотя и в нём тоже, дело в пропущенных концертах, сорванных записях, подмоченной репутации, которые в итоге приводят к тому, что телефон перестаёт звонить и выступать больше не приглашают. А он слишком дорожил своей так тяжко обретённой профессией. Поэтому быстро научился в застольях имитировать употребление алкоголя, цедить весь вечер одну рюмку и только в зрелом возрасте полюбил хороший коньяк. И то разводил его водой, берёг связки. А вчера вот накатило.

– Если я поставлю им две миски, Пальма, эта рыжая сволочь, сожрёт сначала порцию Гриши, а потом свою, – продолжила Полина. – И зря ты её гладишь, она теперь от тебя не отстанет.

– Зна-аю, – Леонид Витальевич чесал за ухом прижавшуюся к нему Пальму. – Хоро-ошая со-обака, до-обрая, ла-асковая.

– Проститутка, – отрезала Полина. – Только к мужикам и ластится, причём ко всем. Представляешь, позавчера сантехника вызывали, приходит совершенно чужой человек с улицы, нормальная собака должна что сделать? Кинуться на него, облаять. Эта дура и кинулась, только не облаивать, а облизывать. У неё совершенно фрейдовская тяга к члену!

Волк хмыкнул.

– По-оленька, ты чу-удо!

Он откровенно любовался Полиной. Маленькая, хрупкая, в джинсах и олимпийке кукольных размеров, со спины она казалась девочкой. Лицо, конечно, выдавало возраст, все эти морщинки в уголках ярко-голубых глаз, на лбу и возле губ, слегка тронутых нежно-розовой помадой. Она выглядела лет на двадцать старше Натали, хотя реальная разница у них была небольшой. Ничего удивительного, Натали только за последний год дважды брала у него деньги на пластических хирургов. Волк не спорил, не отговаривал, послушно соглашался, что да, так лучше, и ему очень нравятся эти ставшие слегка вздёрнутыми, словно в вечном изумлении брови, и нос, всё сильнее округляющийся. И да, современная женщина просто обязана следить за собой и пользоваться всеми достижениями индустрии красоты, и ботокс – это замечательно, и блефаропластика, подтягивающая опустившиеся веки, просто необходима. Вот только по утрам он, встречаясь с женой где-нибудь на кухне, в первую секунду порой вздрагивал и начинал судорожно соображать, кого умудрился привести домой накануне. И морщинки Полины нравились ему гораздо больше. Он считал, что стареть человек должен естественно, что внешний вид является отражением внутреннего состояния и любая пластика порождает несоответствие, фальшь.

Волк трепал за уши Пальму, присев на скамеечку, и наглая псина уже залезла передними лапами ему на колени, преданно заглядывая в глаза.