Прыжок - Лапперт Симона
К их столику подошла Розвита. Вся взмокшая, измотанная, с растрепанной прической. Тереза с Вернером заказали по коктейлю «Манхэттен» исключительно из-за названия, раньше они такого не пили, но в меню прочитали, что он на основе виски и вермута. А на закуску — два бутерброда с зеленым луком, маринованные оливки и сырную тарелку.
— Рада тебя снова видеть, — сказала Розвита и похлопала Вернера по плечу. — Хорошо выглядишь, румяный такой. — Она подмигнула Терезе и исчезла внутри кафе.
Терезе нравилось сидеть здесь и наблюдать за людьми в этой сомнительной идиллии. Ей вспомнился их с Вернером отпуск в Италии на Лигурийском побережье, ей было всего двадцать пять. Люди валялись на песке, ели мороженое, играли в мяч, резвились на волнах и листали книги, и всё это на фоне гигантского завода, который выпускал в небо зловонный дым. Иногда по вечерам с территории завода в море текли странные желтоватые нечистоты, а на берег постоянно выбрасывало дохлую рыбу. Но людей это не волновало, они продолжали наслаждаться отпуском, и Тереза, хоть ее и мутило, но поддалась всеобщему настроению. Эта площадь была тем же пляжем. А они с Вернером — продавцами мороженого. Ее внимание привлекли двое бездомных, расположившихся под каштаном возле кафе: у старшего на шее висел лоток разносчика, на котором лежали свернутые бумажки, очевидно на продажу. Мужчина был одет весьма опрятно — в голубую, хоть и мятую рубашку и серые полотняные брюки. Тот, что помоложе, — на вид более неряшливый — стоял с голым торсом, его светлые волосы были заплетены в косу. Он останавливал прохожих, что-то говорил им и делал стойку на руках. В конце представления ему хлопали, давали по два, а то и по пять евро. У старшего дела тоже шли неплохо. Люди охотно доставали кошельки, чтобы купить одну из бумажек.
— Я хочу глянуть, что он там продает, — сказала Тереза. — Скоро вернусь.
Блондин с косичкой тут же подскочил к ней.
— Мадам, — обратился он к Терезе, — сколько бы вы дали мне, если бы я прямо здесь и сейчас сделал для вас стойку на руках? Честно, мадам, сколько? Я не хочу попрошайничать, понимаете, мадам, я хочу, чтобы вы тоже что-то получили.
Тереза засмеялась.
— Ну что же, юноша, дерзай! — согласилась она, хотя уже пять раз видела, как он стоит на руках.
В его взгляде была детская искренность, которая сразу пробудила в Терезе материнский инстинкт. Молодой человек упал ниц, но вовремя выставил перед собой руки, выпрямил их и вытянул тощие ноги вверх. Пройдясь немного туда-сюда, он снова встал на ноги, с сияющей улыбкой на лице откинул косу назад, сцепил руки за спиной и поклонился. Тереза вытащила из кармана юбки монету в два евро и отдала ему:
— Пожалуйста, вы это заслужили своим мастерством.
Бездомный еще раз поклонился, только уже глубже.
— Очень щедро, мадам, честно. Спасибо. — Неуклюжим пируэтом он отвернулся от нее и подскочил к следующей жертве.
Тереза подошла к мужчине с лотком. Теперь она вспомнила, что видела его на террасе у Розвиты. Солнце, ветер и непогода сказались на его коже. «Лицо капитана», — подумала Тереза.
— Госпожа, — поприветствовал ее мужчина и чуть наклонил к ней свой лоток. — Как насчет вопроса, который изменит вашу жизнь? Вы готовы к такому?
Тереза сунула руки в карманы.
— Даже не знаю, — с сомнением произнесла она. — Звучит слишком радикально.
Мужчина улыбнулся и перемешал записки.
— Не волнуйтесь, — успокоил он и указал на бумажки. — Все как в жизни — самое тяжелое уходит на дно.
Терезе бросилось в глаза, какие чистые у него руки. Даже грязи под ногтями не было. Ей стало немного стыдно за то, что этот факт ее удивил.
— К тому же, — продолжал мужчина, — вы же еще совсем молоды, у вас достаточно времени на изменения.
Тереза сунула руку в гору бумажек.
— Пока вы не взимаете дополнительную плату за обаяние, сколько же стоит изменение жизни?
— Для вас всего лишь два евро.
Была не была. Тереза взяла одну из нижних записок. Возвращаясь к столику, она развернула ее. «Если бы можно было повторить один день из вашей прошлой жизни, какой бы вы выбрали и почему?» — гласила запись синей ручкой безупречными печатными буквами. Тереза подумала о руке Вернера на своем животе. Это первое, что пришло ей в голову сразу после знака вопроса. Она улыбнулась и убрала записку в карман. Она собиралась наконец рассказать Вернеру о фигурках.
Астрид
«Сейчас, сейчас, — думала Астрид. — Когда стемнеет, когда солнце уйдет за фронтоны кровель, тогда я поднимусь, тогда я пойду к ней». Она уже больше двух часов просидела в машине, незаконно припаркованной на стоянке ветеринарной клиники. Бедра уже прилипали к сиденью. Время от времени она вытирала ладонями белую искусственную кожу, затем пальцы насухо об изнанку юбки, где никто не заметит пятен. Цифровой дисплей на приборной панели показывал без четверти восемь. Астрид выправила зеркало заднего вида. Между проводами обогрева на заднем стекле она видела крышу, видела балансирующую на крыше Ману, видела, как та вырывала из креплений черепицу и складывала в стопку возле трубы. Голова Ману, словно нота, скользила по нотному стану проводков на стекле. «Фальшивит, — подумала Астрид. — Моя маленькая гордая сестренка». У дома до сих пор толпились зеваки. Они ели мороженое, фотографировали, показывали пальцем, с самозабвенным любопытством упивались зрелищем. Родители с колясками кормили своих отпрысков сэндвичами и печеньем, подростки снимали все на телефоны, пенсионеры и разгневанные жильцы, размахивая руками, пытались избавиться от этой напасти, будто Ману была назойливым насекомым. В первых рядах теснились журналисты, как минимум две телекамеры, ведущие борьбу за лучший ракурс; у самого оцепления стояли семеро полицейских, готовых к штурму, в шлемах и со щитами, — семеро мужчин, экипированных с головы до пят, против ее младшей сестренки. Рядом беспокойно расхаживала молодая женщина-полицейский, следила, чтобы никто не зашел за ограждения. И чем громче галдело это сборище, тем быстрее двигалась голова Ману между нитями обогрева, будто толпа была дирижером, задающим ей темп. Астрид хотелось обнять Ману, посадить ее себе на спину и унести подальше отсюда, куда-нибудь на травку, под дерево, где тихо и прохладно, где только пара жуков и облака. Она отвернула зеркало заднего вида, коснулась при этом болтавшегося перед лобовым стеклом лилового ароматизатора в виде дерева. На ее пальцах остался едкий сладковатый запах лесных ягод, судя по извилистой надписи на картонном стволе. Астрид улыбалась сама себе со стопки листовок в ногах пассажирского сиденья, уверенная, в лиловом пиджаке: «Астрид Гуль — за город, где всегда придут на помощь». «Сейчас, сейчас, — снова подумала Астрид, потирая кулаки один о другой. — Еще минута, и я выйду».
Она вздрогнула. Что-то металлическое звякнуло об асфальт. То ли лопата, то ли секатор. С недавних пор Ману была садовницей. Никакой больше учебы на биологическом с ночными дежурствами в строительном магазине. Садовница по вызову. Ману гордо отчеканила эти слова в трубку филиппинской телефонной будки. Она сказала, что у нее наконец есть план и она возвращается домой. Астрид хотела включить радио, но побоялась, что песни впредь будут напоминать ей об этом дне, о ее нерешительности и трусости. Вместо этого она повернула регулятор кондиционера, снизив температуру до девятнадцати градусов. Ей было ужасно жарко и хотелось пить. Она не виделась с Ману после ее возвращения, у нее все не хватало времени, поскольку избирательная кампания была в самом разгаре. Ману это понимала. «Желаю удачи, — сказала она в сквозь треск телефона, — увидимся в июне, когда все успокоится». В последний раз они встречались на празднике в честь шестидесятилетия матери два года назад. Как и сегодня, был жаркий, безоблачный день в конце мая. У Ману тогда еще были длинные красные волосы, она покрасила в красный даже брови и волосы под мышками. Она пила много пунша и рассказывала о своих поездках, о том, что фламинго на соленых озерах Южной Испании мочатся себе на ноги, чтобы освежиться; о роях комаров в Финляндии, которые черными занавесками облепляли окна летних домиков; о зловонных свалках в Кабо-Верде. И, конечно же, о растениях: растения, растения, растения. О том, что некоторые деревья сцепляются корнями под землей, чтобы выстоять против бури; что для кустарниковых растений горшки равносильны тюрьмам; что у людей и помидоров на треть совпадают гены. Она собрала семена в шестьдесят спичечных коробков — по одному сорту на каждый год жизни матери. Мама открыла два или три коробка, а затем ребром ладони расчистила место для следующих подарков. В какой-то момент Ману начала ковырять ложкой свой левый глаз, и по криво стоящему столику прямо в мягкий бок бисквитного торта «Шварцвальд» покатился стеклянный глаз из аргентинского магазина приколов. Пожилые гости побелели от испуга, как взбитые сливки на их ложках.
