Татьяна Соломатина - Акушер-ха!
«Вызов по санавиации» означает, что ты, анестезиолог (плюс-минус специальностные опции) впрыгнете сейчас в карету «Скорой помощи» (в лучшем случае — в реанимобиль) и поскачете по бескрайним просторам страны, в которой всего две общеизвестные проблемы. И потрясётесь вы в какую-нибудь Уваровку по одной из проблем, чтобы столкнуться с бессмысленной и беспощадной проблемой второй. Скоро мы вернёмся к этой сюжетной линии. А сейчас я познакомлю вас с нашим больничным шофёром.
Олег был чужд любой субординации. Нет, он не общался с людьми, как нынче модно говорить в околопсевдоэлитных кругах, «по горизонтали». Он не был одинаково вежлив с принцами и нищими, с дворниками и министрами. Олег был одинаково хамоват. Для него не существовало обращения «вы», должности и субординации. Служил он в Афгане. После дембеля много пил и даже немного отдохнул в психушке после попытки суицида. Он мог послать куда угодно кого угодно и не задумываясь ударить женщину. У него не было чувства юмора, принципов и жены. Она с ним развелась, после того как однажды ночью он пытался её пристрелить из невесть откуда взявшегося у него ствола. И этот совершенно отвратительный образчик homo sapiens служил у нас в роддоме шофёром. Господь наш всемогущий — великий ёрник и баловник. Лишив Олега всего, что принято считать человеческим, он дал ему великий талант. Гений. Или вы полагаете, что гений должен играть на клавесине, скрипеть гусиным пером или, на худой конец, смешивать в ретортах ингредиенты? Помните старый анекдот о том, как попав наконец на аудиенцию к Создателю, Наполеон спросил его: «Ну, ответь мне наконец, кто самый гениальный полководец всех времён и народов?! Александр Македонский? Суворов? Кутузов? Или всё-таки я?» И, усмехнувшись в бороду, ответил боженька: «Самый лучший полководец всех времён и народов — дворник дядя Вася из седьмого ЖЭКа. Но он об этом так и не узнал».
Олег же не только узнал, но и принял этот дар безо всяких честолюбивых устремлений. Родись он в другой стране, в другой семье, при иных обстоятельствах или ином характере, кто бы слышал о Шумахере. Олег же был чужд не только славы, но даже денег. Совершенно неизвестно почему он чувствовал машину, как живой организм. Он с ней сливался. Там, где другой убился бы на крутом вираже, Олег даже не напрягался. Он был естественным продолжением автомобиля, как крыло — естественным продолжением птицы. Там, где в глубокой весенней колее увязла бы даже армейская «шишига», Олег проскальзывал на видавшей виды «Скорой», как скатывающийся с айсберга пингвин. Как он это делал — объяснить не мог. Хотя мы не раз спрашивали. Но, во-первых, у него со словарным запасом было напряжённо, а во-вторых — он был не из тех людей, которые задумываются «как дышать». Мы не думаем о биении сердца, а Олег не думал, как это у него получается. Это получалось, и всё. Он был совершенно не опасен для прочих участников дорожного движения и пешеходов. Они его просто не замечали. В этом было что-то эзотерическое, если угодно. На дороге он был невидимкой, причём совершенно неважно, с какой скоростью он ехал — шестьдесят километров в час или под двести. Иногда он показывал нам фокусы — завидев пост ГИБДД, он намеренно превышал скорость, нарушал правила, поворачивал там, где поворот запрещён и… И его ни разу не остановили. То, что творил этот человек, было чудом. Бог начитался «Юного техника» и решил сделать собственную шляпу с кроликом. На трассе стоило лишь закрыть глаза, чтобы не бояться. Олег предвидел все выбоины, овраги, кюветы, идущих справа, слева и по встречной. Ему не мешали вопли пассажиров, и он никогда не матерился за рулём. Он и был этим рулём. Поэтому создавалось впечатление, что машиной никто не управляет. Автомобиль был кожей Олега, печенью Олега, надпочечниками Олега. Его душой.
Итак, сценарий. Представьте. Хмурая осенняя ночь. Главным героям позвонила дежурная по центру экстренной и неотложной помощи и сообщила, что бригаду вызывают по санавиации в ЦРБ уездного города N, и Олег уже поседлал «птицу-тройку». «Суровые рыцари» в лице вашей покорной слуги в пижаме, поверх которой была наброшена обычная для наших широт сезонная одежда, и анестезиолога в схожей экипировке, быстро перекурив в подвале, выскочили в промозглую ночь и присели в карету, зевая и недовольно поглядывая друг на друга. Олег сказал: «Поехали!», повернул ключ зажигания и, как «вдоль по Питерской», понёсся по ночному городу, даже не включив проблесковый маячок. Действительно, если вдуматься, зачем «Летучему Голландцу» проблесковый маячок, если увидеть его могут только те, кому на роду написано?
Внутри скользящего по планете фантома акушер-гинеколог и анестезиолог, вяло переругиваясь, нехотя обсуждали предполагаемую тактику и стратегию, базируясь на скудной информации, полученной от дежурного врача ЦРБ. Мятое лицо акушера-гинеколога холодило недоверие к только пришедшему в акушерство анестезиологу. Морщинистую мордочку анестезиолога сводило недовольством от «безграмотности» акушера-гинеколога. Дело в том, что анестезиолог всю жизнь проработал в кардиореанимации, где артериальное давление 140/100 мм рт. ст. считается нормой. Акушер-гинеколог с меньшим стажем, но зато проведённым в непосредственной близи от беременных, рожениц и родильниц, убеждал его в том, что давление 140/100 мм рт. ст., не купируемое стандартной терапией, является показанием к кесареву сечению, особенно учитывая уровень белка в моче, озвученный в ухо телефонной трубкой. Беседуя в стиле «Сам дурак! — Сама дура!», они и не заметили, как капитан «Летучего Голландца» домчал их до ЦРБ губернского города N. Голливудские вертолёты наверняка летают медленнее. Возможно, главные герои так увлеклись, что Олег решил получить «Оскар» за лучшее чудо второго плана и просто нырнул в пространственно-временной коридор, заботливо предоставленный боженькой своему любимому кролику.
И очень вовремя, надо признать. Потому что у роженицы ЦРБ губернского города N давление повысилось до 180/100 и началась преждевременная отслойка нормально расположенной плаценты. Начмед ЦРБ губернского города N сообщил мне, что стерильных инструментов нет, нет пятого и десятого, включая операционной медсестры, и он бы и проассистировал мне сам, учитывая наличие у меня в машине биксов со стерильным бельём и операционным инструментарием, но дело в том, что аппарат ИВЛ[39] не работает, лампа в операционной не работает, саму операционную залило сантехническим дерьмом по колено и стол, вообще-то, развалился. Я получила телефонное добро от своего начальства, и девочку мухой транспортировали в нашу карету. При самом горячем участии начмеда ЦРБ губернского города N — он нёс её на руках, потому что единственная функционально пригодная каталка была занята строительным мусором. Я дала распоряжение сморщенному анестезиологу вкатить девочке один из сильнодействующих препаратов, требующий длительной процедуры списания. То ли звёзды не так стали в ту ночь, то ли в нём взыграл гонор или акушерский непрофессионализм, но он стал в позу и заявил мне, мол, будет его тут всякая пигалица поучать, что ему делать, а роженице и клофелина под язык хватит. Ещё бы. За материнскую смертность, если что, он пойдёт всего лишь как соучастник, если что. Не говоря уже о такой «мелочи», как жизнь этой девочки, бог с ним уж, с ребёнком. Немного обалдев от столь неколлегиального поведения неофита, пришедшего в монастырь Шаолинь с замашками банковского клерка начала текущего столетия, я, отключившись от пространства на короткое время, стала тыкать в кнопочки телефона, чтобы на анестезиолога воздействовала словом добрым уже наша начмед. Естественно, абонент был вне зоны действия сети. Чуть не расплакавшись, я уже собралась ещё более страшным голосом отдать приказание этому скоту от смежной специальности выполнить что следовало, но поняла, что «Летучий Голландец» замер в пространстве.
