Юрий Поляков - Любовь в эпоху перемен
«Захаб? — подумал Скорятин. — Надо посмотреть в словаре…»
По нормальному шоссе ехали недолго, вскоре оно превратилось в подобие бесконечной стиральной доски.
— Вот на таких путях-дороженьках и обломала железные клыки стальная машина вермахта! — хихикнул Илья.
— А разве немцы здесь были? — удивился москвич.
— Я и говорю: не дошли — обломались…
Водитель кашлянул и засопел. Вдоль дороги поднимался уступами свежий майский лес, за голубым клубящимся кустарником шел нежно-зеленый березняк, а дальше вставали синие готические ели. По обочинам мелькали золотые одуванчики, лиловые фиалки и белые островки звездчатки. Когда машина, рыча от натуги, вползла на взгорок, открылась Волга. Река ослепительно рябила, извиваясь на солнце. Колобков говорил и говорил, он просто физически не мог молчать.
— В отдаленье видны курганы Долгий, Олений и Груздевой. Интересно, что расположены они на одной линии, которая ведет к селу Алтунино, где, по легенде, и находился знаменитый камень Алатырь…
— А вы не экскурсовод?
— А вы не следователь?
Через полчаса Гена знал про Колобкова всё.
Год назад тот еще работал в областном краеведческом музее младшим научным сотрудником, заканчивал «диссер» о дохристианских памятниках Среднего Поволжья — в общем, жил не тужил. Как-то лежал дома с температурой, перечитывал Татищева под кантаты Бортнянского и пил чай с лимоном. Счастье! Никто не беспокоил: телефона в коммунальной квартире нет, очередь подойдет лет через пять. Нирвана! Вдруг в панике прибежали из обкома: «Спасай!» В город нагрянул секретарь ЦК КПСС Волков. С началом перестройки руководство повадилось наезжать внезапно. Раньше загодя предупреждали, чтобы успели фасады на главной улице подновить, прикрыть заборами недострой да травку на газонах подзеленить. А теперь — здравствуйте, как живете, что жуете, куда ускоряетесь? В общем, начальство надо срочно занять, провести экскурсию, а в музее никого, все ушли на фронт. Пятницу объявили санитарным днем, чтобы народ урожай дособирал, заложил в погреба, перекопал под зиму огороды. В магазинах-то шаром покати. Да еще, как на грех, опята поперли, точно спятили, — стволов в лесу под шляпками не видно.
— В общем, продовольственная программа на марше, — хихикнул Колобков. — Нечерноземье — наша целина!
Водитель снова кашлянул и всхрапнул — уже громче.
…Секретарь ЦК Волков оказался нормальным мужиком, спокойным, любознательным, даже кое-что в истории петрил. Когда ехали по городу, он все крутил головой и спрашивал: «А это у вас что, а там что еще такое?» Гид объяснял: особняк купца Полупудова. Уникальный образчик поволжского модерна по проекту самого Евланова. Знал хлебопродавец толк в зодчестве! Сейчас там венерологический диспансер, а по уму должна художественная галерея быть…
— Разве в городе нет галереи? — удивился Волков.
— Как не быть! Целых четыре зала в краеведческом музее: Васнецов и Репин рядом с чучелом медведя и макетом курной избы. А в запаснике шедевры штабелями пылятся. Когда в революцию поместья громили, все, что уцелело, сюда свезли. У нас даже свой Мурильо есть — «Кающаяся Магдалина». Авторство под вопросом. Но я-то знаю: Мурильо!
— Откуда?
— У него мазок особенный. Нежный как поцелуй!
— Вот даже как?! — улыбнулся Волков и повернулся к первому секретарю обкома Суровцеву: — Что ж вы, Петр Петрович, так плохо с «Кающейся Магдалиной» поступаете? К медведям загнали…
— Ну, наш-то Пе-Пе в карман за словом не полезет, — захихикал Колобков. — Сказанул — так сказанул: «Виноват, говорит, в следующем году поместим блудницу куда ей следует — в вендиспансер!»
Посмеялись, но как-то нехорошо, и дальше поехали. Остановились на пустыре, и гид объяснил удивленному гостю, что перед ними знаменитые Сухановские сады, где при царе-батюшке росла лучшая в России антоновка. За мочеными сухановскими яблоками на московских и питерских базарах в очередях давились. Только дай!
— А где ж сады-то? — державно озаботился Волков.
— Вон, видите, три дерева остались!
— А что ж так, Петр Петрович? Мы тут с Михаилом Сергеевичем в цирке у Никулина были, зашли заодно на Центральный рынок. Не видел я там никаких моченых яблок…
— Из-под прилавка торгуют, — серьезно ответил Суровцев.
— Почему из-под прилавка? — удивился секретарь ЦК.
— Боятся.
— Чего?
— Что неправильно поймут и накажут. Моченые яблоки — лучшая закуска под водку.
Два партийных супротивника несколько мгновений смотрели друг другу в глаза, а потом снова рассмеялись: центровой — злопамятно, местный — дерзко. В этом вопросе Колобков был на стороне Пе-Пе. Ну что за дурацкий антиалкогольный указ? Вытрезвитель на одной шестой части суши затеяли. Зачем? Народ злить, казну пустошить да самогонщиков плодить? Вон в Грузии виноградники вырубили, а один директор совхоза с горя застрелился.
— Надо возрождать традиции! — веско произнес Волков, имея в виду антоновку.
— И я так думаю! — кивнул Суровцев, подразумевая питие на Руси.
— Я про яблоки.
— А-а…
Сановные дядьки набычились, точно бабу не поделили. Власть ее зовут.
— Не получится, — встрял, чтобы разрядить обстановку, Колобков. — Место здесь проклятое. В 1919-м чекисты расстреляли монархическое подполье. И пошло-поехало: до 1952-го тут всех и кончали…
— И что вы предлагаете? — спросил московский чин.
— Предлагаю — монумент жертвам террора.
— Дельная мысль!
— Может, и Николаю Кровавому памятничек поставим? — поинтересовался Суровцев.
— Может, и поставим! — строго, явно мстя за моченые яблоки, ответил Волков. — Отвыкать надо, Петр Петрович, от красно-белого мышления. Не те времена!
Местный владыка промолчал, играя желваками. Большая политика делалась в столице, там решали, кому ставить памятники, а кого, наоборот, вымарывать из учебников. Спорить бесполезно. Партийная дисциплина. Не согласен? Дослужись до Москвы, сядь в Кремле и вытворяй свою историю, пока тебя товарищи по партии не сковырнут и на казенной даче не закроют.
Волков поблагодарил за экскурсию и уехал, а вскоре Илью вызвали в отдел агитации и пропаганды обкома и предложили место инструктора, пообещав телефон в коммуналку немедленно, через год — однокомнатную квартиру в новом доме, а если женится — «двушку». «Вы меня с кем-то путаете!» — удивился музейщик. «Не путаем. Москва велела привлекать на партийную работу научную интеллигенцию со свежими взглядами…» Вот оно как!
— У меня свежий взгляд? — спросил Илья, невинно моргая.
