Пол Остер - Ночь оракула
Как насчет ужина в субботу? Пока не знаю где, из-за чертовой ноги. Любопытная деталь: этот тромб — результат моей прижимистости. За десять дней до появления боли я на сутки с небольшим слетал в Париж, чтобы сказать несколько слов на похоронах моего старого друга и переводчика Филиппа Жубера. Я купил билет в эконом-класс, и, по словам моего врача, это меня и доконало. Я сидел, весь скрючившись, с поджатыми ногами. Впредь летаю только первым классом.
Поцелуй за меня Грейси. Мой тебе совет: не бросай начатую вещь. Купи другую тетрадь, и слова сами придут.
Д. Т.
Заклеив конверт с письмом и чеком, Джон написал на нем печатными буквами мой адрес и хотел наклеить марку, но ни одной не нашел. Вечером перед уходом мадам Дюма он дал ей двадцать долларов, чтобы она завтра купила на почте запас марок. Мадам Дюма, человек исполнительный, его просьбу выполнила, и в понедельник утром он самолично наклеил марку на конверт. В час дня мадам Дюма подала ему легкий ланч, после которого он снова засел за редактуру, а в половине третьего, когда она собралась в магазин, Траузе попросил ее опустить письмо в почтовый ящик. Она предполагала за час обернуться, чтобы помочь ему спуститься вниз и сесть в уже заказанное такси, которое должно было отвезти его на скан-тест. После ее ухода, продолжает Гиллеспи, только об одном можно говорить как о непреложном факте: без четверти два ему позвонила Элеонора с сообщением, что их сын исчез. Прошлой ночью Джейкоб ушел из клиники, и с тех пор о его местонахождении ничего не было известно. По словам Элеоноры, Джон «ужасно расстроился» и минут пятнадцать не отпускал ее. Теперь пусть пеняет на себя, сказал он под конец. Больше мы ничем не можем ему помочь.
Это были последние слова Джона. Когда мадам Дюма вернулась, она увидела его лежащим на полу рядом с диваном. Возможно, он собирался переодеться перед визитом к врачу; впрочем, это всего лишь предположение. Ясно одно, он умер между тремя и половиной четвертого — и двух часов не прошло с момента, когда я выбросил то, что осталось от синей тетради, в мусорный бак.
Первоначально причиной смерти был назван инфаркт, но после вскрытия этот диагноз изменили на легочную эмболию. Тромб, две недели сидевший в его ноге, все-таки оторвался и нанес смертельный удар. Бомба замедленного действия взорвалась, и я не успел поблагодарить моего друга за то, что он для меня сделал.
О смерти Траузе сообщили в шестичасовых новостях. Обычно в это время мы с Грейс готовили ужин и поглядывали на экран, но, так как телевизор у нас украли, в тот вечер мы так и не узнали, что Джон лежит в городском морге, что его брат Гилберт уже летит из Детройта в Нью-Йорк, а Джейкоб находится в бегах. После ужина мы устроились в гостиной на диване, чтобы обсудить предстоящий визит к врачу-акушеру, которая в марте принимала роды у Бетти Столовиц. Я сказал Грейс, что буду сопровождать ее. Вдруг она вспомнила про книгу, которую ей утром дала Бетти, толстенный том, посвященный беременности, с графиками и иллюстрациями, и, спрыгнув с дивана, ушла в спальню, чтобы достать его из сумки. В это время в дверь постучали. Я решил, что кому-то из соседей понадобились спички или фонарик. Это не мог быть посторонний человек, поскольку парадная дверь заперта, и, чтобы попасть внутрь, надо сначала поговорить с жильцами по домофону. Я успел глянуть на часы: было полдевятого. Я открыл дверь, не спрашивая, и в эту секунду наш мир перевернулся. Других слов не подберу. Я открыл дверь, и все, что вызревало во мне за эти дни, внезапно обрело реальные очертания: я увидел перед собой будущее.
Это был Джейкоб. Он перекрасился в черный цвет, мешковатое черное пальто болталось до полу. Он походил на гробовщика, пришедшего за клиентом. Если с зеленоволосым клоуном, представшим передо мной в субботу, я чувствовал себя неуютно, то это инфернальное существо, покачивавшееся на носках взад-вперед, нагоняло страх. Я не хотел его впускать, но он оттеснил меня плечом и, шагнув в прихожую, захлопнул за собой дверь.
— Ты должен мне помочь, Сид, — сказал он. — Кажется, я влип, а кроме тебя, я никого не знаю.
— Возвращайся в «Смизерс». Я ничем не могу тебе помочь.
— Это невозможно. Они меня вычислили. Если я туда вернусь, мне кранты.
— Они? О ком это ты?
— Ричи и Фил. Они поставили меня на счетчик. Если я не верну им пять тысяч, они меня прикончат.
— Джейкоб, я тебе не верю.
— Ты думаешь, я пошел в лечебницу из-за матери? Мне надо было от них куда-то спрятаться.
— Все равно я тебе не верю. Но даже если это правда, я ничего не могу для тебя сделать. У меня нет пяти тысяч. Даже пяти сотен нет. Позвони матери. Если она тебе откажет, позвони отцу. А нас в это, пожалуйста, не впутывай.
В туалете зашумела вода; сейчас появится Грейс. Джейкоб повернул голову на шум, и когда она вошла в гостиную с толстой книгой в руке, его лицо растянулось в улыбке.
— Салют, Грейси! Сто лет не виделись. Она остановилась как вкопанная.
— Что он здесь делает? — обратилась она ко мне. Для нее это был шок. Я видел, что она с трудом сдерживается и избегает встречаться глазами с непрошеным гостем.
— Он просит денег взаймы, — сказал я.
— Грейси… — протянул Джейкоб с сарказмом, в котором явно сквозило раздражение. — Ты со мной даже не поздороваешься? Два слова, ну, с тебя ведь не убудет?
Переводя взгляд с одного на другого, я почему-то вспомнил разорванное фото. Настоящий вор, вздумай он украсть рамку, не стал бы рвать фотографию на мелкие клочки. Это мог сделать только человек, испытывавший к женщине на портрете глубоко выношенную ненависть. Джейкоб и был не профессиональным грабителем, а просто буйным, обдолбанным переростком, который пошел на кражу со взломом из одного желания насолить нам — и, через нас, собственному отцу.
— Довольно, — вмешался я. — Она не хочет говорить с тобой, и я тоже. Это ведь ты нас ограбил, проникнув через окно в кухне. Ты учинил здесь разгром и унес все, что было ценного. Может, сам уйдешь или мне вызвать полицию? Даю тебе выбор. Можешь мне поверить, я с превеликой радостью позвоню в полицию, а потом сделаю все, чтобы ты оказался за решеткой.
Я ждал, что он станет все отрицать, примет оскорбленный вид человека, на которого возвели напраслину, но этот парень был не лыком шит. Он продемонстрировал неподражаемый — и до секунды рассчитанный — глубокий вздох раскаяния и, сев на стул, помотал головой, как бы давая понять, что он сам потрясен содеянным. Нет, не зря он хвастался мне в лечебнице своими актерскими талантами!
— Мне очень жаль, — еще раз вздохнул он. — Но что касается Ричи и Фила, то это чистая правда. Они меня всюду ищут. Если они не получат свои пять тысяч, я получу пулю в затылок. Я почему к вам залез? Хотел одолжить, Сид, твою чековую книжку, но не нашел. Пришлось прихватить кой-какие вещички. Прошу прощения. Свалял дурака. Ладно, было бы что ценное, а то ведь так, мелочовка. Хотите, я вам завтра верну? У меня все лежит дома, как по списку.
— Вранье, — подала голос Грейс. — Все, что смог, ты продал, а остальное выбросил. И не разыгрывай тут перед нами раскаявшегося мальчика. Ты уже вышел из этого возраста. Мало тебе, что ты один раз нас ограбил, так ты еще раз пришел?
— Эти парни меня так просто не оставят. Завтра — крайний срок. Грейси, я знаю, у вас с этим делом напряженка, но твой папаша — федеральный судья, что для него какие-то пять тысяч? Он тебе одолжит и глазом не моргнет. Разве может такой респектабельный джентльмен-южанин отказать любимой дочке?
— Об этом забудь, — сказал я. — Нам еще не хватало впутывать старого Теббетса в твои дела!
— Сид, выстави его, — в голосе Грейс звенела ярость. — Я больше не могу выносить его присутствия.
— А я думал, мы одна семья. — Джейкоб в упор смотрел на Грейс, не позволяя ей отвести глаза.
Он по-детски надулся, но выглядело это на редкость фальшиво, он явно над ней издевался, — дескать, все равно ты дашь мне эти деньги, куда денешься? — Ты ведь мне почти как родная мать! Неужели мы не договоримся по-родственному?
Грейс, не дослушав, двинулась в сторону кухни, где стоял телефон.
— Я звоню в полицию, — сказала она на ходу. — Если ты, Сид, не вышвырнешь мерзавца, придется сделать это мне.
Чтобы попасть на кухню, ей надо было пройти через гостиную мимо Джейкоба. Когда они поравнялись, он резко встал и преградил ей дорогу. До этого момента конфронтация сводилась к словесной перебранке, и, хотя назвать наш разговор приятным было никак нельзя, я, признаться, не думал, что он может перейти в физическое насилие. Я стоял от них метрах в трех. Когда Грейс попыталась его обойти, он схватил ее за руку.
— Какая полиция? Совсем, что ли, дурочка? Ты звонишь судье насчет бабок.
Грейс рвалась из его тисков, как взбешенная лошадь, но он был на голову выше и мощнее, так что ему не составило труда ее удержать. Пока я сумел вмешаться, дивясь неповоротливости своего немощного тела, он уже успел пару раз шваркнуть ее об стену. Я обхватил его сзади и попытался оттащить, но парень оказался гораздо сильнее, чем я думал. Он даже не обернулся, просто заехал мне локтем в живот. Я задохнулся и рухнул как подкошенный, а он совсем озверел: бил Грейс кулаком по лицу, тупоносым ботинком в живот. Всякий раз, когда она делала попытку подняться, он валил ее на пол очередным ударом. Кровь заливала ее лицо. Она слабо отбивалась и стонала, вот-вот потеряет сознание. Он ее убьет, мелькнуло у меня в голове. Сознавая свою физическую беспомощность, я рванулся в кухню за разделочным ножом, лежавшим в выдвижном ящике.
