Владимир Бацалёв - Первые гадости
Чугунов осушил ему слезы ударом кулака по столу и воплем:
— Где моя дочь?!
— Я найду, обязательно найду, только спасите меня от Чищенного.
— Ищи, — приказал Чугунов, — как хлеб ищут!
Червивин побежал к Лене-Юре за каким-нибудь советом или известием, а Василий Панкратьевич, оставшись один, занял удобную позу у окна и по законам телевизионной драмы спел грустную революционную песню.
Но Леня-Юра помог сыну эпохи лишь адресом Макара Евграфовича и еще присоветовал искать Победу в университетском общежитии, если не застанет у глубокого старика. Червивин прибежал в коммунальную квартиру, позвонил семнадцать раз и с порога стал запугивать Макара Евграфовича.
— Он вас утопит за дочь!
— Я уже тонул на сейнере, — ответил глубокий старик. — Спаслись только я и рыба, которую мы наловили.
— Он вас зарежет за дочь!
— Меня однажды пырнули острым карандашом канцелярские работники, — ответил глубокий старик.
— Он вас задушит за дочь!
— Меня семьдесят лет душат, — ответил глубокий старик, — а мне хоть бы хны.
— Тогда вас сошлют за крамольные мысли!
Макар Евграфович снял с бельевой веревки пару штопаных носков, сунул Червивину под мышку и выпроводил со скифским подарком.
«Старый дурак дал мне понять, что он пара первому секретарю», — подумал Червивин.
«Я намекнул ему, что в нашей стране люди эластичны, как носки, а носки не бывают правые и левые, они аполитичны друг для друга», — подумал глубокий старик.
Сын эпохи бросил подарок в мусоропровод и увидел Девяток яиц и девушку со стальными зубами.
— В Куросмыслов она сбежала к Аркашке, как пить дать, — подсказал Никита Чертиков.
Червивин удивился, что такая мысль не пришла в его голову, но она и не могла прийти, так как была нежелательна. «Брошу я эту Победу к едрене фене, — подумал Червивин, — привезу и брошу, а сам женюсь на дочке второго секретаря. Какая мне, в принципе, разница?» — и он пошел в райком за комсомольской путевкой в Куросмыслов, по которой кассир выписывал билеты даром.
А Девяток яиц и девушка со стальными зубами спустились в подвал, разговаривая простыми и слегка распространенными предложениями, как будто учили иностранный язык с нуля:
— Ты пойдешь сегодня со мной в кино?
— Да, я пойду сегодня с тобой в кино.
— Купишь ли ты билет в первый ряд?
— Да, я куплю билет в первый ряд…
…Хотя девушка со стальными зубами не получила ни одного стихотворного послания из армии и до недавнего времени не подозревала о существовании Девятка яиц, подружились они по весне на скорую руку. Никита Чертиков настоял на знакомстве. Сначала он отирался у овощного прилавка, отгоняя матерными вскриками недовольных и обвешанных, потом стал провожать домой на расстоянии, каждый раз минуя с угрызениями совести водительские курсы, на которые мечтал записаться, а однажды спустился следом в подвал и узнал, что девушка репетирует певицу в вокально-инструментальном ансамбле панков. Подглядывая из-за угла, он восхищался своей страстью, которая скакала по сцене, составленной из стульев, махала юбкой и даже делала отчаянные попытки снять ее и постирать в ближайшей раковине, как и следовало из песенных слов. Железные зубы панк-девицы казались вызовом обществу коммунистов и ретроградов с такими же, впрочем, зубами. Восторженный Чертиков вышел из укрытия и стал подпевать и подплясывать дуэтом, а руководитель ансамбля, мучивший гитару, подмигнул Чертикову, приглашая на стулья. Девяток яиц с разбега прыгнул к девушке со стальными зубами и, сделав несколько страшных движений телом, вызвал восторг у всей группы.
— Возьмете меня? — крикнул Чертиков.
Руководитель — повадками вылитый Простофил — остановил беспорядочную трель друзей воплем: «Ша!»
— Мы возьмем. Набор открыт для всех. Только принеси справку из какого-нибудь диспансера, что у тебя родители неполноценные, — сказал руководитель. — В графе «Куда» напишешь: «В ансамбль "Неполноценное детство" при РСУ-УУ».
— Взять такую справку — мне раз плюнуть, — сказал Девяток яиц.
— Ты нам пригодишься, — решил руководитель. — Накрасим тебе глаза, вырядим пострашней, как Алиса Купера, — будешь артист первый сорт. А Чертокоза на барабанах что надо будет: она на разделке капусты настропалилась.
— Твоя фамилия Чертокоза? — спросил Никита девушку со стальными зубами.
— Вообще-то фамилия моего папы Чертокозел, но я же женщина, — ответила девушка — А вы все дерьмо! — добавила она остальным и ушла обиженная.
— Сама дерьмо! Больше не возьмем играть в «веснушки»! — ответили панки, хохоча.
На следующий день Девяток яиц помирился с Чертокозой, рассказав ей, что он тоже из торговли, и предъявил коробку гвоздей, надерганных в период неразделенной любви, и ночи они стали проводить вдвоем в подсобке «Овощи-фрукты». Третьей, правда, была грусть Никиты, а четвертой — его же мечта повалить Чертокозу на гору кочанов, но девушка, хоть и панк, держалась строгих моральных правил, и в ночи звучали лишь поцелуи да слова.
Через неделю вернулся на костылях Трофим из интернационального отряда. Он упал с яблони, когда целовался на ветке с угрофинской красавицей.
А Куросмыслов молчал. Казалось, с ним вообще нет телефонной связи.
Чуткость, проявляемая Светозаром Митрофановичем во сне, не распространялась на людей и предметы, которые старец оставлял в яви безучастно. Он не проснулся, когда на него наступил заплутавший пьяница, не посмотрел на помоечную машину, спозаранку заменившую полные баки на пустые, лишь слегка подхрюкнул газовавшему мотоциклисту, — но сразу вскочил от женского крика и мужских воплей «Ули-ули!», — ощущая неладное в общежитии. Воронья принцесса оказалась еще чутче и даже проворнее добралась до комнаты Сени, в дверях которой стоял Иван Матренович, приехавший кормить своих красавиц завтраком, а на полу сидели гости из Москвы, и кое-кто визжал, а кое-кто говорил под нос: «Какой ужас! Кого мы вырастили».
— Их всех обокрал Простофил, — объяснила Сени вошедшим.
— Где же он? — спросил дотошный старец.
— Пропивает краденое, — догадалась Сени с первой попытки.
— А у вас он ничего не украл? — спросила Воронья принцесса
— А что у нас украдешь? — спросила Сени.
Действительно, только у одной комсомолки из личного имущества нашлись «прыгалки», а другая показала жеваный голубой бант — сувенир от последнего любовника.
— Проведем ревизию, составим списки похищенного и заявим в милицию, — предложил Иван Матренович.
— Скорее разыщем Простофила, — сказала Победа. — Может, он не все успел пропить.
Иван Матренович один рассчитывал на милицию всерьез, поэтому список похищенного составили устно и по памяти. Победа сохранила трусы, колготки и майку (правда, кто-то уже подарил ей стоптанные тапочки); Дулемба лишился штанов, но сберег парусиновые ботинки под головой (впрочем, черные его ноги выглядели издалека как черные брюки); а мать Простофила осталась лишь без юбки, но в комбинации и кофте ниже пояса.
Руководимые Сени, старец Митрофаныч, Воронья принцесса и мать Простофила, одетые больше других, побежали в общежитие выручать добро, но «химики» уже ушли работать. Поверхностный обыск в ночлежке результатов не дал, а пустые бутылки еще ни о чем не говорили. Тогда побежали на асфальтобетонный завод и под забором наткнулись на слепого Простофила. Он был жалок, но кражу отрицал, надеясь выжить инвалидом.
— Верни хоть шмотки людям, — сказала Сени.
— Я ничего не вижу, — ответил Простофил.
Добрый старец поскреб у больного макушку, и тот прозрел одним глазом, а Сени плюнула и пошла на завод со старцем и Вороньей принцессой, оставив ненужного Простофила заботам матери.
— Я знаю их компанию, — сказала она
Компания как раз сыпала песок в битум и чувствовала себя до того гадко, что отрицала даже причастность к уголовному миру и собственные воровские клички.
— Мы тут ни при чем, — отвечали близкие к животным люди. — И вообще это не мы.
Тогда вышел старец, зажег губами лампочку, съел батарейку, не раскусывая, ударил двух «химиков» биотоком, но и он не растормошил похмельную компанию. Воронья принцесса тоже укусила одного на всякий случай. Тому— как с гуся вода Наконец, пришел охранник и автоматом прогнал посторонних с завода.
Грустные вернулись они в общежитие, прихватив по дороге Простофила с матерью. Победа сказала:
— Отдавай вещи, деньги и документы.
— Я не брал, — ответил Простофил и лег в чужую постель.
— А зачем удрал ночью?
— Просто пошел выпить, — ответил Простофил…
«А может, и правда Простофил тут ни при чем?» — подумали многие, хотя наверняка знали, что именно при чем, что украл он, что больше некому и не первый раз такое.
