Д. Томас - Вкушая Павлову
Она несколько раз моргнула, и мне показалось, что в последнее время она, вероятно, много плакала.
— Может быть, все дело во мне, — сказала Ида, — может быть, я сама чувствовала бы себя неудобно в вашем доме.
— Скажите мне, что случилось, Ида. Надеюсь, ваш сын в порядке?
— В полном порядке. Он занял второе место на школьных экзаменах.
— В чем же тогда дело? Вы плакали.
Она достала из-за манжеты платочек и промокнула глаза:
— Мы получили плохие вести из военного министерства.
— О вашем муже?
— Боюсь, кое-что похуже, — сказала она с кривоватой ухмылкой. Речь шла о ее брате Отто; сообщалось, что он пропал без вести во время боевых действий, предположительно — попал в плен к русским.
— Я вам сочувствую, Ида, — сказал я. — Но я уверен, что он вернется целым и невредимым, чтобы отдаться делу, которому предан всей душой.
Отто Бауэр короткое время состоял в моих пациентах. Он был страстным социалистом. Я предупреждал его: не пытайтесь осчастливить людей, люди не хотят быть счастливыми.
— Надеюсь, так и будет. — Ида рассеянно провела рукой по прямым, черным волосам, завела прядку за ухо. — Но я позвала вас не для того, чтобы вы сопереживали мне в этом несчастье. Не знаю, как подойти к моей просьбе, поэтому начну прямо.
— Вы так всегда и делали.
Несмотря на грустный вид, она была явно польщена.
— Я пыталась быть честной. Хотя и оказалось, что моя честность приводит вас к необычным выводам. Как вы знаете, я никогда не любила Ганса Зелленку, но что касается фрау Зелленки, тут вы оказались правы. — Она помолчала, испытующе поглядев на меня, а потом сказала: — У меня — любовная проблема, и связана она с фрау Зелленкой. Я все еще привязана к ней. — Ее щеки порозовели. — А она была привязана ко мне. Но последние несколько месяцев все ее мысли заняты другим человеком. Вашей дочерью.
Я вздохнул:
— Вот почему вы не хотели прийти к нам — боялись встретиться с Анной.
— Да. Наш отдых в Земмеринге был полной катастрофой. Фрау Зелленка была со мной, но не со мной: она жила письмами от Анны. С тех пор как они встретились, она не может думать ни о ком и ни о чем другом.
Я беспомощно развел руками. У Анны характер волевой. И вообще, я не считал, что имею право запрещать ей дружить с кем-либо.
Это слабость с моей стороны, парировала Ида. Девушка сама не знала, чего хочет. Анна на все готова, чтобы мне угодить, если она поймет — вот это или то меня сильно беспокоит. Мне бы, безусловно, следовало подыскать ей какого-нибудь молодого надежного поклонника. Разве не было желающих?
— Есть один молодой человек по фамилии Лампль, — уступил я. — Он вроде довольно порядочный; звезд с неба не хватает, но порядочный. По-моему, ей он даже нравится.
— Так за чем же дело стало?! — Она дернула за шнурок звонка. Когда появилась горничная, Ида спросила, не хочу ли я кофе, и я сказал: да, спасибо.
— Очень вас прошу, дорогой профессор, — умоляющим тоном сказала она и потянулась, чтобы коснуться моей руки.
— Я должен подумать.
Вроде бы на этом она и успокоилась. Попросила у меня прощения за свою невежливость — что не осведомилась, мол, о моем здоровье и делах. И то и другое в порядке, рассеянно ответил я; мои мысли были заняты другим. На самом деле я чувствовал себя очень несчастным, потому что Марта пребывала в мрачном, безысходном настроении. Совокупления между нами происходили нечасто и с ее стороны были пассивными. Я знал, что она тоскует по утраченной любви, а еще сильнее — по утраченной дружбе. Прервав их дружбу так, словно ей была грош цена, Бауэр нанес сильный удар по самовлюбленной гордости Марты.
Горничная принесла кофе. Ида его разлила по чашкам.
— Спасибо. Я постараюсь сделать что смогу с Анной, — медленно сказал я, — если вы поможете моей жене.
— Каким образом?
— Эта ссора между ней и вашим отцом — сплошная глупость. Дружба с ним была очень важна для нее. Я дважды ему писал, приглашая нанести нам дружеский визит, но не получил в ответ даже уведомления. Вы можете воспользоваться хорошими отношениями с родителями и, например, пригласить и нас, и их на простой обед сюда или в какое-то другое место. Отец вам не откажет — он испытывает перед вами чувство вины за то, что использовал вас как товар для обмена.
Она не донесла чашку до рта, взгляд ее устремился куда-то мимо меня.
— Думаю, что это было бы не очень мудро. Честно говоря, мне кажется, что фрау профессорша слишком сильно всколыхнула его сексуальные чувства; но он человек чести — лучше поздно, чем никогда, — и не способен их удовлетворить. Он решил, что лучше ему больше с ней не видеться. Ради мамы.
— Ну хорошо, честь свою он сохранил, и теперь, наверно, вполне счастлив? — Мой вопрос был исполнен иронии.
— Нет!
— То-то и оно! Мы устраиваем столько шума и бесполезной суеты вокруг секса. У моей жены вот-вот начнется менопауза; она распалилась, как девушка на пороге половой зрелости. Ваш отец хотел ее, она хотела его. Предположим, пару раз они бы переспали. Ну и что — конец света от этого бы не наступил.
Она опустила глаза и коснулась лежавшего рядом с ней на софе молитвенника в черной обложке с белым крестом. Ида обратилась в христианство вскоре после замужества: от одного абсурда она перешла к другому, еще более абсурдному! С твердолобостью мятежника она из всего ассортимента выбрала то, к чему питало пристрастие меньшинство, — лютеранство.
— Это на самом деле помогло бы вашему отцу, излечило бы его, — сказал я. Когда она услышала это, у нее глаза раскрылись от изумления.
— Мать наверняка никуда не пойдет, — пробормотала она. — Ее это просто убило — и как раз когда она начала снова доверять ему…
— Убедите ее в том, что человек не должен отступать перед своими демонами; и пусть она не сомневается: мы — всего лишь скучная пожилая буржуазная пара. Самое большее, чем она рискует, так это час умеренной скуки!
— Я попробую.
глава 27
Заглядывая Анне через плечо, я вижу — она пишет своей подруге Дороти в Нью-Йорк. «Очень хочу тебя увидеть, но умоляю не пускаться в это рискованное путешествие, — пишет она. — Не могу не думать о том, что случилось с „Лузитанией“ во время Великой войны. И вообще, ты будешь во мне разочарована. Мне кажется, что жизнь — это только домик в деревне, куда я приехала отдохнуть. Раньше мне думалось, что я — бродячий индийский монах, принадлежащий к нездешнему миру. А теперь я это знаю наверняка. Мое место — рядом с ним…»
Я тронут преданностью Анны, но и обеспокоен.
Судьбе было угодно, чтобы после моего визита к фрау Иде меня посетила Марта, к которой снова вернулась ее активность — та же, что за несколько месяцев до этого. Она объявила мне, что больше не думает о Бауэре. Взгромоздившись на меня, она пустилась вскачь, ее обвисшие груди бешено заплясали; потом, переведя дыхание, она изрекла, что иногда для разнообразия неплохо побыть в роли мужчины!
Я возликовал.
Распечатав письмо Иды с приглашением на совместный обед с ее родителями, я поначалу хотел бросить его в мусорную корзину. Я больше не нуждался в Бауэре. Но потом перед моим мысленным взором возник его яркий образ, и я решил, что соскучился по нему. Я понес приглашение к Марте. Она прочла его с показным равнодушием, но удовольствия скрыть не смогла:
— Так он соскучился! И заставил дочь нас пригласить! Ну и что, мы пойдем? Или проучим его отказом?
— Желание такое есть.
— Согласна. С другой стороны, у тебя репутация человека, который вечно ссорится со своими друзьями и коллегами мужского пола.
Я пожал плечами:
— Да, пожалуй, мы могли бы сходить к фрау Иде. Ведь все это уже быльем поросло.
— Я тоже так думаю. — Внезапно лицо ее засияло. — Слава богу, Зиги, что желания вернулись ко мне до того, как пришло это приглашение. Иначе ты мог бы подумать…
— Да, мог бы, — сухо сказал я.
— Надо его пожалеть, — сказала она. — Наш флирт, возможно, был для него последним… — Она развела руки, не закончив фразу.
— Да. Может быть, тебе стоило отдать ему один из рисунков, который я когда-то сделал с тебя.
Она покраснела:
— Я отдала.
— Отдала?
— Я подумала, из-за одного ты не будешь переживать. Ведь теперь у тебя есть я. Ты же не будешь завидовать ему из-за этого рисунка?
— Нет. Бедняга. Знаешь, Марти, он мастурбирует, глядя на него.
— И что с того? — Она пожала плечами.
— Да — что с того!
Да, и еще он видел, как она писает, сказала она. Не то чтобы действительно видел; это было в тот вечер, когда он выгуливал собаку в парке и они случайно встретились. Было холодно, и она просто больше не могла терпеть… Они посмеялись; он сделал вид, что отворачивается, но не отвернулся; так или иначе, но было темно, и поэтому он не смог бы ничего увидеть, или почти ничего. А она подумала про себя: наверное, Флисс был бы не прочь посмотреть, как это делает Минна…
