Петер Ярош - Тысячелетняя пчела
— Кто там? — спросила.
— Я!
Она узнала голос, но долго молчала. Опершись спиной о прохладную стену, ждала.
— Пусти меня! — прогремел голос. — Кристинка! — раздалось немного погодя уже мягче.
Ее пронзило холодом и снова бросило в жар. Вдруг она заторопилась. Нашарила впотьмах платье, кое-как напялила его на себя. Уже протянув руку, заколебалась было, но потом отворила окно настежь.
Матей Срок подступил к окну, ухватился за раму обеими руками и без натуги втянул себя в комнатушку. Затворив за собой окно, прошел на середину комнаты.
— Садись! — предложила Кристина.
Он порывисто шагнул к ней. Она уже чувствовала на лице его дыхание, уже уступала его силе, но стоило ему на мгновенье ослабить объятие, как она выскользнула.
— Засвечу лампу!
— Не нужно! — бросил он раздраженно.
Они сели напротив, глядели друг на дружку без слов и постепенно стали различать лица, как и днем. Глаза их блестели в свете месяца, и сердца непомерно часто стучали. Дышали они шумно, взволнованно.
Залаял пес, Матей повернул голову к оконцу.
— Кошка! — сказала Кристина тихо. А минуту спустя, услыхав шаги, оба замерли.
— Кот в сапогах! — сказал Матей и подошел к окну. Она тихо двигалась за ним. Оба посмотрели в окно на придомье, тускло освещенное месяцем. Увидели медленно качающиеся деревья. Услышали приближающиеся шаги. Вдруг неподалеку от окна остановился мужчина, широко раздвинув ноги. Шляпа затеняла лицо, и фигура его почти сливалась с окружающей тьмой.
— Кто это? — прошептал Матей и резко схватил ее за руку.
— Не знаю! — пробормотала она.
Мужчина в шляпе взмахнул рукой, и в стекло ударился камешек.
— Я его, клянусь богом!.. — вскричал Матей и уж было кинулся с вытянутой рукой к окну.
— Останься! — задержала она его ласковым прикосновением.
Он лишь яростно запыхтел, дернулся всем телом, но поддался ее настоянию. Оборотившись, заглянул ей в глаза, хотел опять о чем-то спросить, но Кристина ладонью прикрыла ему рот. В первый раз он улыбнулся.
— Моей будешь!
Он привлек ее к себе.
Мужчина ходил вокруг дома и дразнил собаку почти до утра. Камешки стучали в стекло, временами слышался глубокий вздох, но за Кристининым окном словно тихий ангел пролетел.
Матей Срок убрался лишь тогда, когда в доме раздались первые звуки: перхание старого Пиханды, скрип дверей и визг попавшей под ноги кошки.
Отец грохал в сенях, жадно пил холодную, отстоянную воду, потом на дворе стал что-то тесать топором. Постепенно все угомонилось, только Кристинино сердце гулко колотилось в груди. Истомленное тело металось в отсырелых перинах. В долгом сновидении Кристина словно проваливалась в беспамятство, пробуждалась и вновь ее охватывало томление. Она даже вскрикнула от испуга, когда мать постучала в дверь.
— Спишь?
Кристина высунулась из-под перины и опасливо поглядела на мать.
— Не-а! — ответила.
Было утро, уже совсем развиднелось.
— Ты что, захворала? — спросила опять мать.
— Не-а, мне ничего!
— Так вставай, затопи печь и сбегай в коровник!..
Весь день Кристина сновала по дому как во сне. Она не заметила даже, когда и как растопила печь, когда подоила корову, когда повыдергала поспевший лук на огороде, сварила обед, когда прочистила трубу и стала готовить ужин. То и дело обращала взор к калитке, словно кого-то ждала или сама хотела выйти на дорогу, ведущую к цветам и деревьям, обсыпанным пыльцой и сочащимся разымчивыми соками.
После ужина, когда в кухне у теплой печи остались только отец с матерью, на дворе злобно залаял пес. Кристина, вскочив от шитья, замерла. Отец с матерью удивленно посмотрели на дочь, словно искали у нее ответа. В эту минуту раздался стук в дверь.
— Входите! — позвал гостей Мартин Пиханда.
Двери широко отворились, и в кухню вошли улыбчивые сваты: крестный отец Павол Друс и Юло Митрон, двоюродный брат Матея Срока. Сам Матей, празднично одетый, стоял позади, возвышаясь за их спинами, и не сводил глаз с Кристины.
Они поздоровались и попросили у ее родителей позволения войти в дом. Получили его. Отец с матерью переглянулись и сразу догадались.
— Позови Само! — приказал отец, оборотившись к Кристине.
Вся сконфуженная, растерянная, она побежала звать старшего брата. Когда Само вошел и очнулся от минутного изумления, сваты Друс и Митрон попросили у родителей руки Кристины для честного и всеми уважаемого Матея Срока.
А минуту спустя дело было слажено.
Быстро договорились и о сроках свадьбы. Кристина стыдливо села поодаль от Матея Срока. Переглядываясь, они украдкой улыбались друг другу, а мать тем временем собирала на стол палинку и еду.
Пропустив сколько-то рюмочек, гости разговорились. Каждый гудел о себе, хотя прежде всего полагалось бы хвалить невесту и жениха.
Сват Друс, опрокинув в рот очередную стопку, облапил за шею расчувствовавшегося старого Пиханду.
— Мартин! А теперь затянем нашу любимую!
Оба старика поглядели друг на друга, потихоньку похмыкали, прокашлялись, прочистили старые заржавелые голоса — и вдруг из их глоток хлынули слова и мелодия. Песню подхватили и остальные.
Слава обо мне худая,
девок, мол, перебираю.
А я выберу, ей-ей,
ту, кому я всех милей.
Старики пели в таком быстром темпе, что даже дыханья не хватало. Выпили по стопочке, всмотрелись друг в друга и тут же прослезились.
Сват Юло Митрон грустно молчал, не подымал от стола глаз. Вдруг ожил, развеселился и бойко стал благодарить за яства, которыми их хозяева потчевали, а от имени жениха — за бесценный дар, ему обещанный, за Кристину.
Он склонился к Кристине, взял ее за руку, поднял с места и совсем неожиданно поцеловал — сперва в лоб, потом в щеки и наконец в губы.
— Такое сокровище, как ты, Кристина, надо почитать и любить!
Он поклонился ей и стал собираться.
Оглушенный счастьем, Матей Срок ничего необычного в его поведении не приметил.
Митрон сухо коснулся его плеча — тот встал. А Кристина удивленно поглядывала то на Митрона, то на будущего мужа. И брат Само обвел глазами ее, Митрона, жениха и свою мать, которая тишком клала кресты, словно хотела отвести грядущие беды. Само наконец улыбнулся, проводил гостей до придомья, а воротившись, спросил сестру:
— Ты рада?
Кристина не ответила.
Еще более странно вел себя Митрон позже, на Кристининой свадьбе. Гостей был полон дом, музыканты наяривали, палинка рекой лилась, пироги не успевали простыть, как их уже и в помине не было, мед на хлебе благоухал, и старый Пиханда прочувствованно спел дочери на прощание свою любимую. Улучив минутку, где-то в дверях, когда никто их не видел, Юло Митрон шепнул Кристине на ушко:
— Когда-нибудь ты станешь моей!
И отпрянув от нее, подсел к своей жене — рыхлой Матильде. Сидя сбоку от нее, он так и пожпрал глазами Кристину, которая, умирая от испуга и неожиданности, недвижно застыла в дверях. Никогда еще не испытывала она такого отчаяния и растерянности.
12
В хватких руках Матея Срока Кристина Пихандова совсем переменилась: ожила и расцвела. Оно и впрямь: когда девушка счастливо любит, она походит на цветок — и пахнет притягательно, и щеки ее окрашивает бегущая по жилам кровь, и смех на устах искрится и звенит, как роса в чашечке. Чем больше проводила Кристина ночей с Матеем Сроком, тем сильней она распалялась. Ее пылкие ладони будоражили Матея, горячее лицо, лоб и губы выжигали на груди, шее, по всему его телу глубокие метины, огненные икры и бедра пробудившейся женщины льнули к нему, точно лава к кремнию, раздувая огонь животворящей любви.
Матей Срок был лесоруб. Управившись с работой в поле, он налаживался с артельной братией в ближние леса, рубил, тесал, окорял или свозил толстые деревья, помогая грузить их на пригнанные железнодорожные платформы. Молодой лесничий Путош, только недавно окончивший градркское лесоводческое училище, с нежностью обнимал поваленные деревья и восторженно восклицал: «Ребята, на бумаге из этого дерева будут писать короли и императоры!» Матей Срок однажды ухмыльнулся и горестно заметил: «А нам скоро нечем будет и зад подтереть!» Лесничий Путош в зеленой форме покраснел и воскликнул: «Срок, не оскорбляйте наши прекрасные леса!» Матей всадил в дерево топор по самое топорище и, пока легонько его расшатывал, вытаскивая, исподлобья смотрел на лесничего. «Леса наши?! Пусть лучше оскорбляются короли!» Лесничий Путош подошел вплотную к нему, и его подбородок, зарастающий редкой щетиной, заметно дрожал: «Это как же прикажете понимать? Каких таких королей и императоров вы здесь оскорбляете?» Матей Срок нахмурился, сказал громко: «Всех!» — «Ну, ну, поосторожней! — пригрозил Матею вспыльчивый лесничий. — Еще раз сболтнете лишнее, не видать вам леса!» — «А ты не бойся, приятель, — рассмеялся Матей. — Императоры не услышат, разве что я им топором по дереву напишу! А понадобится, так и подписаться могу!» Ошарашенный лесничий попятился, качая головой. «Сами себе могилу роете! — еле выдавил он. — Но я вас в нее не столкну. Сами туда свалитесь!» Матей Срок только засмеялся, а лесничий Путош сконфуженно ретировался. Однако он не был плохим парнем: хоть и стоял горой за монархов, а вреда Матею никакого не причинил. Правда, с того дня избегал разговоров с ним, да и Матею были они без надобности. Изо дня в день он тешил себя мыслью, что вечером воротится домой, увидит Кристину и снова будет осторожно извлекать из своих набрякших ладоней нежные, упоительные ласки.
