Александра Стрельникова - Когда сбывается несбывшееся… (сборник)
Виктор хотел что-то сказать, но резко повернулся и направился в сторону гардероба. Он открыл дверцу шкафа, в котором оставалась его одежда. Порывшись, он снял с вешалки одну из своих давнишних рубашек и стал ее надевать.
И тут раздался Милин ехидный смешок:
— Забавно…Ты полагаешь, что женщина не заметит, что ты ушел в одной рубашке, а пришел в другой? Особенно, после того, как ты не ночевал дома. То есть, простите, в гостинице. У вас же нет дома, — съязвила она.
— Скажи, чего ты добиваешься? Поссорить нас? Не выйдет. — И добавил, — да, у нас временно нет дома, но он будет… Да, по правилам советской гостиницы мы живем в разных номерах. Вчера, когда я собирался на встречу, меня не покидало ощущение, что ты можешь подстроить какую-нибудь гадость. Понимаешь, ты очень предсказуема. Поэтому я на всякий случай предупредил жену, что после знакомства c Викиным парнем хочу заехать в гости к другу, который живет поблизости.
— А двоеженство в Советском Союзе запрещено, — опять съязвила Мила, в голосе которой, однако, проступила досада. — Ну, допустим, допустим, — продолжала Мила, — ах, какой заботливый и предупредительный… Жаль только, что французские духи так быстро не выветриваются.
— Так я сейчас сяду на такси, приеду в гостиницу и приму душ, — с усмешкой сказал Владимир. — Отмоюсь и заодно переоденусь к завтраку. От тебя отмоюсь, — брезгливо добавил он.
— Вот-вот, — как за спасительную соломинку цепляясь за слова Виктора, продолжала гнуть свою линию Мила. — Значит, говоришь, отмоешься? — в голосе женщины послышались торжествующе злые нотки.
Разговор, наконец, перешел к той теме, ради которой все это затевалось. Это было то, что выводило Милу на тропу войны всей ее дальнейшей жизни.
— Впрочем, это так типично для мужчин, — продолжала, пытаясь изобразить некое кокетство, Мила, — наутро забывать то, что было ночью…
Виктор с отвращением посмотрел на женщину и нервно засмеялся.
— Понимаешь, это уже клиника…тебе надо лечиться. Впрочем, это безнадежно. Никто и никогда не заставил бы меня сделать это даже под страхом смертной казни, — насмешливо произнес Виктор убийственные слова.
— Ну, насчет смертной казни не знаю, — проглотив плевок в свой адрес, продолжала Мила, — а вот то, что у бывших мужей иногда срабатывает «автопилот», я читала в какой-то специальной литературе. Оказывается, это правда…
Виктор, который в это время зашнуровывал туфли, остановился на мгновение.
— Да ты совсем идиотка… Какая безнадега. Я с ужасом думаю теперь, какой номер ты на свадьбе дочери можешь выкинуть…
— А вот за это можешь не беспокоиться, — сказала Мила деловито, — мы, кажется, вчера собирались обсудить организационные и финансовые вопросы по поводу Викиной свадьбы…
— Да я не желаю ничего больше с тобой обсуждать, а тем более — здесь находиться, — сказал Виктор, доставая из добротного кожаного «дипломата» деньги и швыряя их на стол. — Меня мутит от тебя.
Это были последние слова, произнесенные Виктором перед тем, как за ним захлопнулась дверь.
Хлопок двери был таким же сильным, как и в предыдущий раз. И ничего не изменилось в Милиной жизни: муж ее бросил. Окончательно и бесповоротно. Но не было безысходности, как тогда. И не было слез. Мила вышла на балкон, провожая Виктора взглядом, и стояла, пока тот не поймал «частника».
— Получилось, — сказала она, устало присаживаясь на диван, на котором валялись женские бельевые принадлежности. — Так, ни в какую поликлинику он не пойдет. В милицию — тем более. Сейчас ему этот шум не нужен, — продолжала вслух рассуждать женщина. — И с разводом я потяну. Не явлюсь в суд первый раз, второй… А разведут нас только после третьего суда. Мне выгодно потянуть время. Получается, что я забеременела, еще когда была официально замужем… Да разве мало таких мужиков, которые, собираясь разводиться, спят, тем не менее, на два фронта? Пусть в суде попробует доказать потом обратное.
Ее размышления прервал телефонный звонок. Так рано, в четверть шестого, могла звонить только мать.
— Что с Виктором? — почему-то шепотом, как будто он мог услышать ее голос из телефонной трубки, спросила Ирина Михайловна.
— Да ты бы лучше спросила, как я себя чувствую или рассказала мне, как ты себя чувствуешь, — резко перебила ее Мила. — Да ушел он уже, что ты там шепчешься… Как твое здоровье?
— Наглоталась таблеток, а спала все равно плохо. Какой уж тут сон… Переживала, вдруг с Виктором что случится. Ты такое удумала, ужас, — запричитала мать. — Все же, Виктор, к дочке хорошо относится. Вот согласился все свадебные расходы взять на себя. И потом — обещал молодым на первых порах помогать материально. Ты бы подумала, как ты перед Викой хотя бы будешь выглядеть?
— Это меня меньше всего волнует, — сказала Мила, раздражаясь. — Ты бы лучше пожалела, что мы квартиру не увидим, на которую очередь подошла…
— Да, может, ему и не дадут, раз семейные обстоятельства переменились, — отозвалась мать.
— Это у нас они переменились, а не у него. Разведется, женится и ребенок будет. К тому же — проживают в гостинице. В крайнем случае, если припечет — кооператив купят. Впрочем, это уже не наши заботы…
— Я все же советую тебе отказаться от этой жуткой затеи и смириться с обстоятельствами, — сказала Ирина Михайловна.
— Ну, я уже давно поняла, что ты хочешь, чтобы я поздравила молодых и фату новоиспеченной невесте подержала на свадьбе, — зло сказала Мила матери. А ты не подумала хотя бы о том, как я буду жить дальше на одну зарплату? Да, духи, цветочки, конфеточки, которые я имею иногда благодаря своей работе — это все приятно, конечно. И работой я довольна. Но зарплата — сто рублей в месяц. Такую хорошо получать на карманные расходы, когда мужик в дом деньги приносил. Мне на сто рублей не прожить…
— Многие на эти деньги всю жизнь и живут, — вздохнула Ирина Михайловна и хотела еще что-то сказать, но дочь перебила ее.
— Все. Это моя жизнь. И я буду поступать, как считаю нужным. И давай больше не возвращаться к этой теме. — И чуть смягчив интонацию, попросила, — позвони Татьяне Гавриловне, скажи, что я сегодня не выйду на работу. Придумай что-нибудь… Отбрешись за меня. Мне надо хотя бы выспаться. Ну, все, я отключаю телефон.
Мила подошла к окну, чтобы задернуть шторы. И затемнив комнату от утреннего света, направилась к тахте. Хотела было уже прилечь, но взгляд ее упал на большой настенный календарь, картинка на котором изображала идиллию: далекое море и пальмы на берегу, залитые светом тропического солнца.
— Надо запомнить этот день, — сказала она.
Женщина подошла к тумбочке, над которой висел календарь, взяла лежавшую на ней шариковую авторучку с красными чернилами и обвела неровным кругом дату — 17 мая. 17-е мая 1987 года…
— Ничего, — процедила Мила сквозь зубы, — они тоже запомнят этот день.
Под словом «они» подразумевались, конечно же, Виктор и его новая пассия.
— Ничего, что об этом красненьком кружочке знаю пока только я, — сказала Мила, направляясь к тахте. — Когда-то и они узнают… Теперь это даже — «вещдок». С этого дня и начнем вести отсчет, — сказала она с насмешкой. — А в женской консультации запишут с моих слов. Тремя неделями раньше или тремя неделями позже — какая теперь разница…
Она даже нервно хохотнула, представив, как однажды, спустя какое-то время, можно будет позвонить его суженой в гостиницу, и спросить у нее, как у подружки по несчастью, как она с тошнотой борется… Пусть поделится опытом…
— А ведь он вряд ли ей станет рассказывать, что заночевал у меня. Как же: ее нельзя сейчас волновать. Что ж, тем хуже для них, — сказала Мила, с удовольствием потягиваясь и раскинув вширь руки на тахте. — Это сейчас он выкрутится. А потом… Потом окажется, что скрыл весьма пикантные обстоятельства. Пусть рассказывает потом про кофе, в который что-то подсыпали, и про беременность, к которой он не имеет никакого отношения. Ночевал? Ночевал… Что и требовалась доказать.
Мила закрыла глаза. Она, наконец, успокоилась. Впервые с того самого дня, как Виктор позвонил из-за границы и сказал, что хочет развестись. И успокоенная, она быстро стала погружаться в сон.
Засыпая, она даже не успела подумать о том, что рожать ребенка в сорок два года, это совсем не то, что в двадцать два. Еще надо было бы подумать и том, что ей придется отказаться от многих приятных и привычных вещей. От алкоголя и курения, например. От праздного времяпрепровождения. От должности, которой она дорожила, несмотря на маленькую зарплату. (Она знала, что на ее место есть немало претендентов). Мила как будто забыла, что с ее нескладной и без того фигурой вскоре она вообще превратится в каракатицу, и сильный пол утратит к ней и без того не самый пылкий интерес. Одного из этих обстоятельств было уже вполне достаточно, чтобы вывести ее из равновесия. А совокупность грозила взрывом… Да и не мешало бы подумать еще и о ребенке… Начало беременности протекало в состоянии полнейшего стресса, что уже не могло на нем не отразиться, не говоря уже о никотине и выпивке.
