Денис Гуцко - Домик в Армагеддоне
– Слушай, можно так устроить, чтобы на посту из Любореченска встретили «скорую», номер семьсот восемь, «мах»? А мы…
– Верно! – Антон уже выбегал на крыльцо. – Сразу, балбес, не сообразил!
– Чтобы сопроводили! С мигалками! Чтобы быстрее! – кричал вдогонку Степан Ильич.
Надя убежала вниз. Пока Степан Ильич, подхватив под шею, аккуратно приподнимал Юлю, Фима, зайдя со спины, ухватил её под мышки. Стараясь не смотреть на её живот, помог встать.
– Вот так.
Юля стояла, глядя в пол, – сосредоточенная, притихшая. Цепко сжимала Фимино запястье.
Фима стоял как на мине – боясь шелохнуться.
Нежность, растревоженная в нём Надиными объятиями, всё ещё ходила волнами, искала выхода. Было ново и непонятно – он весь был пронизан этим искристым чувством, которому не знал ни приложения, ни даже точного имени. Ладони покалывало. Звенело в ушах. Тянуло приласкать Юлю, прижаться к ней так, как к нему самому только что прижималась Надя.
«Хорошая моя, хорошая», – просилось с языка.
Не зная, как излить себя, Фима украдкой от отца, пока тот высматривал что-то в холле, поднял к губам Юлину руку и поцеловал. И вспомнил почему-то, как болтался в ночной пустоте на верёвке, а жизнь была – с крохотный пятачок, мерцающий зыбко, готовый истаять в любое мгновенье. И как в приступе страха, будто спеша удостовериться, что окружающий мир не так уж зыбок и выстроен из прочных вещей, он лизнул кирпичную стенку…
– Мы сейчас спустимся вниз и поедем навстречу врачам, – говорил Степан Ильич, растирая Юле слёзы по щекам. – А волноваться не будем, да?
Не поднимая головы:
– Не будем.
Они медленно, муравьиными шажками, пошли к лестнице.
Ворота были распахнуты. Во дворе стоял крицынский «Форд», возле которого расхаживал, то и дело поглядывая на крыльцо, отец Никифор.
Сергей сидел на лавке и мерно раскачивался взад-вперёд. Рядом, положив руку ему на плечо и невольно покачиваясь вместе с Сергеем, милицейский капитан. Капитан без умолку что-то говорил, что-то вроде: всё будет хорошо, братан, вот увидишь, вот увидишь.
На крыльце и вдоль стен холла, вперемешку – сотенцы и милиционеры. Одни продолжали переговариваться, другие притихли, глядя на виновницу переполоха.
– Здравствуйте, – кивнула Юля, разглядев перед собой милиционеров.
Некоторые из них хором поздоровались в ответ. Кто-то нервно хохотнул.
Юле принесли стул, но сесть она отказалась. Выкатив живот, подперев поясницу руками, прикрыла глаза и начала молиться еле уловимым шёпотом.
В холл влетел Алексей Крицын, следом за ним, отчаянно пыхтя, ввалился его отец.
– Всё готово! – выдохнул Крицын-старший и утёр сгибом локтя мокрое лицо. – Едем?
Видимо, приключившаяся встряска нагнала на него истерического веселья. Он напоминал футболиста, отдавшего сложный пас в штрафную: ну же, давай!
Заметил Фиму, подмигнул ему в знак приветствия.
– Я такой, – сказал, – меня хлебом не корми, дай кого-нибудь в больницу доставить.
Весь как на шарнирах – переминается с ноги на ногу, вертится волчком. Только что с Фимой шутил – уже Степана Ильича подгоняет.
– И кому стоим?! Чего ждём?! Ох, дождёмся!
– Но-шпы не нашли?
– Вот, – Алексей протянул зажатые в кулаке пузырьки.
Надя забрала у него лекарства, метнулась на кухню за водой.
– По три таблетки, Надюш!
– Поняла, пап!
– Я уже подогнал. И сиденья сзади разложил, можно будет лёжа. На своей товарищ майор везти не решился, но на моей ещё и лучше, – говорил Костя, нелепо – видимо, пытаясь так справиться с одышкой – выпячивая грудь и одновременно пригибая подбородок. – Даже связь успели наладить – с гаишниками. Не разминёмся.
Вернулась Надя, дала Юле лекарства. Крицын одним глотком, как водку, проглотил оставшуюся в стакане воду.
– Вас как зовут? – подошёл к нему Степан Ильич.
– Костя.
– Стёпа.
Они пожали друг другу руки.
– Ну что, дядя Стёпа, справимся?
За забором коротко вскрикнула милицейская сирена.
Степан Ильич повёл Юлю к машине, Крицын побежал вперёд.
Всё вокруг заколыхалось: потянулись следом, загомонили с новой силой. Вместе со всеми Фима вышел во двор.
Сергей влез первым, помог жене.
Поставив ногу на порожек «Форда», Степан Ильич оглянулся, отыскал взглядом Ефима.
– Езжай! – сказал Ефим, хотя отец вряд ли мог его расслышать. – Я потом в Любореченск приеду.
И как только завёлся двигатель, пошёл за дом – унести, укрыть то, что внутри, от окружающего гвалта. Отчаянно хотелось тишины.
