Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2004)
В конце июля Мила отправилась пропалывать картошку, но через полчаса ее скрутило и она еле добралась до дома. Болело внизу живота. На следующий же день она отправилась к врачу, который и сказал ей, что она беременна.
— И что теперь? — спросил слегка огорошенный новостью Михаил. — Мне уезжать?
— Ребенку нельзя без отца, — сказала Людмила. — И ты слово дал.
— Слово-то — из книжки! — рассердился Михаил. — А в ней много чего написано. Я тут, кстати, внимательно почитал про всех этих парней… галаадитян и ефремлян и других. Та бойня у моста через Иордан — это все так, вроде как подрались две шайки пастухов и разбежались. А на самом деле ефремляне были самым важным народом в Израиле, во всем тон задавали вместе с царем своим Иеровоамом. С ним они и в ассирийский плен пошли, только там и сгинули. А Иеффай твой вообще нет никто. Шестерка, хоть и ходил в судьях. Умер в одиночестве, и никто даже не знал, где он похоронен. Так-то, Людмила Ивановна! Историю надо досказывать до конца и целиком. К нам поп по субботам в тюрягу приходил, так тот все про Христа да про подвиги его, то да се. А я внимательно прочитал книжку, которую он нам оставил, и говорю: “Что ж вы, батюшка, то да се, а главного не говорите? Ведь Христос-то ваш был евреем. А?” Поп залопотал что-то, братва понасупилась, но некоторые из наших призадумались. Не надо по кусочкам, надо все выкладывать…
— Ты слово дал, — невозмутимым голосом повторила Мила. — Исус Навин словом солнце в зените остановил, чтобы помочь своим соплеменникам в битве. Такие это слова.
— Были и сплыли. — Михаил выпил водки и закурил. — Этими баснями только соловьев кормить, да и те с голодухи ноги протянут.
Той ночью она постелила Михаилу внизу, в комнате с телевизором, на узком покатом диване, на котором спать можно было, только если двумя руками за жесткий подголовный валик держаться. Ружье, завернутое в простыню, она взяла с собой — Михаил не обратил на это внимания: думал, пил водку стакан за стаканом. Потом он попытался уснуть на покатом диване, но — не спалось.
Прежде чем лечь, Людмила Ивановна выбрала из сундучка два патрона потяжелее и зарядила ружье.
Ей тоже не спалось. Разговор с озлобившимся вдруг Михаилом словно повернул алмазную ось мира, и женщина почувствовала себя в пространстве, где даже воздух напоен неложной угрозой.
Стемнело.
Ей было хорошо слышно, как ворочался и ходил в кухню Михаил. Скрипнул дверцей шкафа. Одевается, спокойно отметила Людмила Ивановна. “Пусть бы он сбежал сегодня, — думала она. — Деньги из укладки он еще позавчера взял — на билет хватит”. Но когда он вдруг затих, она поняла — может быть, потому, что все еще дышала воздухом иного пространства: просто так он не уйдет. “Ну зачем ему это? — Она долго ждала, пока внизу не скрипнула половица. — Значит, он такой, а я — такая. Зверь и зверь, только разные звери…”
Она взяла ружье и приподнялась на локте, нацелив стволы на дверь, и когда Михаил — в синем костюме и с широколезвийным топором — смутной фигурой возник на пороге, она не раздумывая выстрелила из обоих стволов. Две разрывные пули разорвали на нем одежду, пробили, круша все на своем пути, сильное мужское тело и отбросили его к стене. Он сполз на пол, не выпуская из рук топора. Рядом упала велюровая шляпа — синяя, в тон костюму.
Она вылезла из-под одеяла и, перешагнув через мертвые мужские ноги, спустилась в кухню, где на полочке давно без дела стоял телефон.
Не прошло и пятнадцати минут, как к дому подъехали милицейские машины и мотоциклы.
— С вами все в порядке, Людмила Ивановна? — кинулся к хозяйке старший лейтенант Кравцов. — Он вас не поранил, нет?
Она мотнула головой.
— Наповал! — крикнул сверху мужской голос. — Вы жаканами, что ли, стреляли? У него вся спина…
— Да заткнись ты там! — крикнул Кравцов. — Оформляйте скорее да тащите в машину. Вы тут ремонт, вижу, затеяли… Вам, может, доктора позвать, Людмила Ивановна?
— Не надо доктора, — прошептала она. — Я вот только водички выпью…
Кравцов бросился к графину с водой.
— Мы у ворот оставим своих людей. — Он поднес ей стакан. — А вы бы пока прилегли. Утром и поговорим… протокол, то да се… Долго он у вас пробыл-то? День? Два? Ну, слава богу, все позади. — Он взял у нее из ее рук стакан и поставил вверх дном на вязаную салфетку. — Дождетесь? Впрочем, конечно! А сейчас прилягте… и ждите нас… ага? Слово даю: больше ничего не случится. Верите? Ждите. Ага?
Дождусь. История должна быть рассказана до конца, — сказала Мила. — А я на своем берегу.
1 Групповое изнасилование (жарг.).
2 Жертва изнасилования (жарг.).
Победные песни
Амелин Максим Альбертович родился в 1970 году в Курске. Учился в Литературном институте им. А. М. Горького. Автор трех книг стихов, статей о русских поэтах конца XVIII — начала XIX века, переводчик стихотворений Катулла (1997, 1999, 2004) и «Приаповой книги» (2003). Лауреат многих литературных премий. Живет в Москве, занимается книгоиздательской деятельностью.
Поэзия Пиндара (518 — 438 гг. до Р. Х.) на протяжении многих веков остается невызволяемой пленницей филологов, причем наиболее изощренных из них, несмотря на то что ни от одного древнегреческого лирика не сохранилось такого числа целых произведений — сорок пять победных песен, объединяющих более пяти тысяч строк. Причин подобного положения дел — не одна и не две. Невольно задаешься пиндарическим вопросом: с чего начать? Дело в том, что древнегреческая культура хотя и стала составной частью новоевропейских, но со значительными смещениями и подменами: ямб из трехдольного размера превратился в двудольный, ионийский лад сделался лидийским, раскрашенная скульптура обернулась беломраморной, демократия приняла форму охлократии, “олимпийскими играми” были названы сугубо светские спортивные мероприятия... Этот ряд можно длить до бесконечности — за что и в какой только области ни возьмись.
Смыслонаполнение, например, слова “лирика” было совсем иным, нежели ныне. В классицистической иерархии жанров этому понятию соответствовал жанр лиро-эпический. Однако древнегреческий лирик — не просто сочинитель стихов, но и мифограф, и композитор, и даже танцмейстер. Лирическая поэзия, тем более хоровая, была явлением общественным и религиозным. Лирика прежде всего пелась в сопровождении музыки и танца. Главная цель лирического поэта — своим произведением как можно сильнее поразить, потрясти и привести в изумление слушателя, воздействуя одновременно на чувства и мысли. Поэтому при относительном традиционализме смысловом, восходящем к представлению о том, что любые новшества такого рода могут вызвать гнев богов, в композиционном плане и в организации формальной стороны стихотворения для поэта не было никаких ограничений. Лирическому произведению необходимо было обладать достаточной степенью новизны и непредсказуемости, чтобы первый слушатель никогда не знал заранее, с чего оно начнется, куда пойдет и как закончится. При этом каждая победная песнь Пиндара, своими соотечественниками называвшегося “величайшим из лириков” или просто “Лириком”, — отдельная поэтическая задача, решаемая единственным из возможных способов.
О самом Пиндаре достоверных сведений сохранилось немного; мифологическая же биография поэта куда более обширна, чем фактическая. Доподлинно известно, что родился он в Киноскефалах, предместье Фив Беотийских; что происходил из знатного рода Эгеидов, а значит, находился в дальнем родстве со многими правителями городов-государств не только континентальной Греции, но и колониальных поселений; что учился музыке в Афинах и довольно рано стал известен как поэт. Самое раннее из сохранившихся его творений — Десятая Пифийская победная песнь, Гипоклу из Пелинны — относится к 498 году до Р. Х., когда поэту было лишь двадцать лет:
Сч а стлив град Лакед е мон; —
блажен Фессалия-град; —
знатнобранного же праотца
единого царствует род в обоих — Геракла…
Победные песни по заказам правителей областей и частных лиц Пиндар продолжал писать до глубокой старости. Александрийские филологи разделили их на четыре книги по местам проведения игр — Олимпийские, Пифийские, Истмийские, Немейские. Судя по количеству первых и объему вторых, именно им поэт отдавал явное предпочтение, поскольку посвящены они были соответственно Зевсу и Аполлону, богам, исстари почитавшимся жреческим родом Эгеидов. Истинно религиозным чувством проникнуты все произведения Пиндара. Более того, в победных песнях поэт последовательно высказывает монотеистические идеи, считая Зевса единственно истинным и верховным богом. Единобожие непосредственно связано у него с идеей единоличного правления, опирающегося на аристократические ценности, отказавшись от которых эллинская культура постепенно обмельчала и сошла на нет. К числу таких ценностей прежде всего относится доблесть, унаследованная от предков сущность, проявление божественного в человеке. Так же как Геракл, будучи сыном бога, заслужил бессмертие собственными подвигами, доблестный на состязаниях должен быть прославлен и увековечен. Настоящее — следствие прошлого, поэтому новосовершающееся событие встраивается в ряд уже свершившихся, а становящееся действие — установленных.
