Василий Аксенов - Ленд-лизовские. Lend-leasing
Продолжая двигаться по предбаннику, дядя Феля упорядочивал березовый веник. Потом провозглашал в адрес подростка: «Ну, орел, пошли постегаемся!»
Я очень не любил это слово – «орел», оно мне всегда казалось каким-то фальшивым и неестественным в адрес пацана. Вот недавно мы возвращались всей котельниковской семьей из бани, вошли в сад и увидели кучку пацанов во главе со старшим киномехаником Шраней. Они оттопыривались вокруг турника. Иной раз по трое там подвешивались и принимали обезьяньи позы. Дядя Феля им тогда крикнул: «Ну, орлы! Вот орлы! Посмотрите, какое орло!»
Он явно хотел, чтобы его пригласили покувыркаться. Вместо этого вся пацанва спрыгнула с железного лома, ощерилась и со свистом, издевательски заголосила:
Мама, я летчика люблю!
Мама, за летчика пойду!
Летчик делает зарядки
И трендит без пересадки.
Мама, я летчика люблю!
Мама, наш летчик генерал!
Мама, он Котьку доставал!
Он себе устроил жёнку
И поставил на снабженку.
Мама, он «дуглас» оседлал!
Мама, наш летчик Мясопьян,
У него подвеска как наган!
Он герой страны могучей,
Он меня прикроет тучей!
Мама, он Котьку под баян!
«Орлы» кружили вокруг нашей семьи, а особенно вокруг дяди Фели, с похабными жестами и с уханьем, а тот стоял, покачиваясь, заткнув глаза бугорками ладоней и бормотал безадресно и отчаянно: «Какое кощунство! Экое ехидство! Я утону в пузырях клеветы! Котя исчезнет в сливах нечестивости!»
Тетя Котя громко рыдала, неспособная оправдаться. Тетя Ксеня, одолжив у «флигельских» метлу, налетела на хулиганье. Акси-Вакси как обладатель мирового рекорда в спринте готовился к скоростной атаке на подзуживателя Шраню. Пускай он закроет предо мной двери «Вузовца», скоро я получу секретную стипендию ЦК комсомола и тогда буду водить Стеллку Вольсман в «Электро». В это время во дворе появилась чета Чечельницких с помойными ведерочками на выброс. С большой симпатией они подошли к Феликсу Котельнику и пообещали распорядиться об аресте всех провокаторов и хулиганов.
Это был первый удар по гармонии нашей семьи. Впоследствии тучи стали сгущаться. Увы, так бывает: подонческая кодла может расшевелить мнимых ревнителей морали. Во дворах стали, поджимая губы, говорить о романе Констанции с Мясопьяновым. Вспоминали, как генерал с лампасами подъезжал на «Виллисе» к нашему дому и увозил Констанцию к себе. Какая беспринципная особа, ее муж сражался на тихоокеанском бассейне, а она, вертихвостка, употребляла американское виски.
Дядя Феля крепко страдал: ведь он был моногамом и не представлял себе, что его любимая и законная уединялась со здоровенным мужланом, к тому же еще героем «воздушного океана». Они почти перестали разговаривать друг с другом, а панцирная сетка скрипела в ночи с некоторой остервенелостью. Он часто думал о канве своего будущего поведения. Иногда мелькали мысли о дуэли с Мясопьяновым, но он со стыдом их отвергал: коммунистам неслед даже думать о дворянщине. Однажды он пошел посоветоваться с четой Чечельницких. Дверь ему открыл слуга и тут же выставил на лестничную площадку: приказано не принимать.
Акси-Вакси почти постоянно сопровождал дядю Фелю, потому что боялся, что тот бросится под трамвай. В то же время он глубоко сочувствовал генералу Мясопьянову. Потерять такую женщину, как Констанция Котельник! Это почти все равно, что для д'Артаньяна потерять Констанцию Бонасье! А может быть, в этом деле таится и драма более крупного калибра? Этот славный авиатор и драматург, который по долгу службы приземляется на всех театрах военных действий и везде с горечью вспоминает наш город, где его посетила такая исключительная любовь! Должно быть, на каждом из этих театров он пересаживается с транспортного самолета на боевую «кобру» или «спитфайер» и, словно Лермонтов на Кавказской войне, играет со смертью, бросаясь в гущу «мессершмиттов» и «фокке-вульфов». Держитесь, Иван Аскольдович, ведь победа не за горами, это говорит вам сын невинно пострадавших родителей, которого вы когда-то покачивали на своем стальном колене! Постой, постой, пацан, что за странные бамбасы ты нафантазировал, ведь война-то давно уже закончилась!
Интересно отметить, что эти «бамбасы» были не так уж далеки от реальных событий в жизни Ивана Аскольдовича. Не так давно генерал был вызван на закрытое заседание парторганизации штаба ВВС СССР. Там при всем честном народе, то есть при коммунистах родины, была оглашена докладная записка отставного лейтенанта Тихоокеанского флота, ныне заведующего отделом информации ТАССР Феликса Котельника. Он писал: «Родина, мать моя, стальные рыцари коммунизма, сердце мое изнывает от горечи и тоски! Не могу себе представить, что герой моей юности, первый Герой Советского Союза, мог посягнуть на честь моей супруги, вдохновенной комсомолки и преданной коммунистки Констанции Котельник…»
Собрание предложило Мясопьянову высказаться по существу. Тот взгромоздился, седоватый, с горькой линией вдоль щеки.
«Друзья мои, экипажи Второй мировой, – сказал он, и все участники собрания затрепетали от такого некоммунистического обращения; ведь все в этих экипажах любили Мясопьяна и не желали ему беды, все, кроме генерала Заплечненко, который мечтал занять его позицию. – Я знаю, что мне грозит развенчание за аморалку, – продолжал он. – Однако позвольте мне сказать, что мои отношения с Котей Котельник не имели отношения к аморалке. Пилоты и наземный персонал, ребята, они имели отношение только к любви, к любви и любви! Я хочу протянуть руку канониру Феликсу Котельнику как мальчику, влюбленному в Констанцию, урожденную Ваксон! Только зануда и балбес может остаться равнодушным к ее великолепной прелести. Все члены любого поэта, патриота и авантюриста содрогнутся пред этой прелестью. И даже если меня на рассвете комендантский взвод выведет на расстрел, я, глубоко вдыхая последние порывы ветра в моей жизни, буду беспрестанно повторять: «Котя Котельник, Котя Котельник, Котя Котельник, ты – моя звезда!»
Говорят, что его исключили из партии, но зато наградили второй «Золотой Звездой», говорят, что он также получил медаль «Пурпурное сердце» от Конгресса США, Рыцарские подвески от Букингемского дворца и орден Почетного легиона от Пятой республики. Далее нечеткий текст: говорят, что он все-таки был расстрелян комендантским взводом дивизии имени Дзержинского, но, с другой стороны, говорят, что он угнал дюралевый многомоторник времен первой пятилетки и приземлил его вместе со своей семьей, то есть с шестью медвежатами Мясопьяновыми и медведицей Люхтерзак Иоанной Генриховной, на территории неприступной Лапландии, где ему выделили фиорд для проживания жизни и сочинения драм.
Дядя Феля взялся выпивать. Акси-Вакси, Галеточка и Шуршурчик стали за ним приглядывать: нельзя допустить, чтобы такой великолепный человек стал жертвой обыкновенного алкоголя. Частенько в конце рабочего дня они приходили в Верховный Совет, чтобы сопровождать отца семьи под видом познавательной прогулки. Так, один раз они зашли в краеведческий музей, в котором директорствовал одноклассник и друг Жени Гинз (в 1937 году на очных ставках в НКВД он играл активную роль свидетеля). И вот так получилось, что, когда явилась сюда котельниковская гурьба, с ними энергично столкнулся директор-свидетель. Дядя Феля сделал вид, что не узнал его, хотя когда-то они были вместе инициаторами норм БГТО. Директор, однако, дружески замкнул его локоть на свой замок, чуть-чуть прижался, дохнув приторным ликерчиком, и повлек всю компанию по пустынным залам, в одном из которых стояла огромная, как «Студебеккер», подлинная карета Матушки Екатерины Великой. Акси-Вакси вообразил, какой длины был весь экипаж, то есть вкупе с упряжкой из шести лошадей, – тут и двумя «Студебеккерами» не измеришь!
Гигантизм был, очевидно, коньком казанских коллекционеров. В соседнем с каретным зале была вознесена на подпорках не вполне даже вероятная Царь-рыба, отчасти напоминающая больших волжских белуг, но во много крат их превосходящая. Директор тут конфиденциально поведал Феликсу, что эта особь была найдена на плесе у острова Маркиз почти одновременно с обнаружением царской кареты. В этот момент один из его глаз сверкнул каким-то странным огоньком.
Прощаясь, он спросил с еще большей конфиденциальностью, шепотком: «Как там Женечка, пишет? – И, не дождавшись ответа, проговорил уже громко: – Привет товарищу Динмухамедову!» Уходя, дядя Феля еще долго тер рукав своего кителька, как будто измазался в сладчайшем ликерчике. Акси-Вакси никакой подоплеки в этой встрече не почувствовал, хотя и ему показалось, что он в чем-то измазался.
Между тем, пока они шли по улице Чернышевского к Лобачевскому, чтобы в конце концов достичь Карла Маркса, сложные мысли посещали его сознание. Ну почему два таких отличных человека, как дядя Феля и генерал Мясопьянов, не могут жить в дружбе совместно с тетей Котей? Не решаясь задать такой вопрос, он все-таки осторожно спросил, сколько друзей было у императрицы Екатерины Второй.
