Василий Аксенов - Ленд-лизовские. Lend-leasing
Что касается общей гигиены, то она, в общем-то можно сказать, пребывала на опрятном уровне. Когда были маленькими, купались или в эмалированных тазах, или в цинковых ванночках. Труженица тетка кипятила большие кастрюли воды на двух семейных примусах и двух электроплитках. Кипяток сливался в тазы и ванночки и разводился водой из-под крана, которая считалась в городе едва ли не второй в СССР по качеству чистоты. В эту смешанную воду загонялся, скажем, маленький Акси-Вакси. Тетка начинала мочалкой тереть ему одну ногу. Помыв одну, отступала на шаг: «Ну, Ваксик, скажи, какая нога тебе больше нравится?» Он показывал на несравнимо более чистую ногу. Тетка счастливо смеялась. Похоже было, что она относилась к нему как к собственному сынишке.
Повзрослев, он стал иногда посещать баню. Городская баня № 4 была в получасе ходьбы, за площадью Свободы, на улице Красная. Построенная на дерьмовом цементе в манере конструктивизма с широкими квадратами окон, закрытых непрозрачными стеклянными кирпичиками, она производила весьма сумрачное впечатление. При подходе к этому сумрачному впечатлению иной раз никого не было видно, что означало, что очередь в достаточной степени невелика, чтобы поместиться в зале ожидания и на лестнице четырех этажей. Мерзейшим потом и слежавшейся в складках телес гнильцой попахивало по всем извивам этой внутренней очереди. Потом, впрочем, всякий сочлен очереди привыкал, особенно если книжка была припасена захватывающая, ну, скажем, «Аэлита» или «Гиперболоид инженера Гарина». В другой раз уже на площади Свободы стыдливо торчал хвостик очереди, стоящей на Красной, и это означало, что простоишь там в два раза больше часов, чем в первом варианте. Зато очереди во внешней части были не столь вонючи. Особенно в прохладную ветреную погоду.
Полный кобздец для очереди наступал тогда, когда в баню пригоняли воинскую команду. Еще издали раздавался мерный чугунный шаг, потом доносилась чуть менее чугунная песня:
Там, где пехота не пройдет,
Где бронепоезд не промчится,
Тяжелый танк не проползет,
Там пролетит стальная птица.
Пропеллер, громче песню пой,
Неся распластанные крылья!
За вечный мир на смертный бой
Летит стальная эскадрилья.
С этой песней бухали батальоны всех родов войск, не обязательно ВВС. Но все-таки преобладали летуны из расположенных в центре города спецучилищ. В их строю однажды Акси-Вакси заметил бывшего соседа Бобу Савочко. Даже и в форме тот старался подчеркнуть особенность своих вкусов: пилоточка сбита набок, ворот гимнастерки расстегнут, рукава подкатаны. Не обращая внимания на скопление людей, команда проходила в баню без очереди.
Однажды в конце банного дня, совсем уже измаявшись от желания помыться, мы, наконец, с двумя дворовыми пацанами ворвались в моечный зал и помчались с шайками к источникам воды. Оставалось не больше получаса до закрытия почтенного заведения, а надо было хотя бы дважды с мылом помыть башку, чтобы ликвидировать всякую опаску со стороны ползучих паразитов.
К душевому сектору лучше было не приближаться. Там под шестью сосками собралась толпа здоровенных парней с одинаковыми наколками на всех ягодицах. Там фигурировали кошка с мышкой. При малейшем движении дорогих каждому военнослужащему кругляшей получалось, что кошка хватает мышку, а та, в свою очередь, от нее убегает.
Парни гоготали над чем-то очень сальным, что находилось в центре их круга. Там происходило что-то недоступное для постороннего взгляда, тем более взгляда штатских подростков. Сквозь гогот слышались возгласы: «Дави его, хлопцы! Тяни его на кутак!» Оттуда доносилось какое-то кудахтанье, перемежающееся чувственными возгласами непонятного нам типа.
Под влиянием типичного дворового любопытства мы подошли поближе, однако один из ребят, а именно Валеев, сказал, что надо подальше от этих воинов держаться, а то затащат в свой круг невинных мальчуганов и употребят. Вообще, ребя, надо поосторожнее держаться в городских банях массового предназначения.
С приездом дяди Фели мы стали посещать горбаню почаще и всей семьей. Тетя Котя и дядя Феля по-комсомольски хохотали, называя это «культпоходом». Надо сказать, что этот поход проходил в стороне от массовой помывки, а как раз напротив бронировался отдельный довольно-таки просторный семейный номер. Таких номеров было, кажется, двенадцать в бане № 4; все одинаковые, с серыми стенами, то ли украшенными, то ли обезображенными повсеместными подтеками и даже с некоторым количеством плесени по углам. В предбаннике там стояли табуретки и торчали крючки для одежды. В моечной половине имелись два лежака, порыжелая ванна и один сосок душа; вот так, в общем, неплохо.
Обычно за билетами в эти «семейные номера» стояла очередь, не столь длинная, как в массовку, но еще более продолжительная. Вперед семейство высылало Акси-Вакси, и он шел туда с Алексеем Толстым. Поскольку двумя самыми любимыми авторами были Лев и Алексей Т., у меня иногда возникало ощущение, что все писатели в нашей стране имеют какое-то отношение к Толстым.
Сначала появлялись Котя и Феля. Не глядя друг на дружку, они деловито проверяли, все ли на месте: мочало для грубого моряка, губка для нежной дамы, куб бельевого мыла и малый слизнячок клубничного, березовый веник и вафельное полотенце со штампом ТФ – все было на месте, но они все это медленно проверяли, чтобы показать, что они идут именно мыться, а вовсе не жаждут остаться вдвоем. Однако каждую минуту им становилось все больше невтерпеж – до дрожи! Не успевала уборщица со шваброй выкатиться из номера, как они устремлялись внутрь и захлопывали оцинкованные двери. В первые минуты еще могла прозвучать лирическая песня в кошачьем исполнении:
Милый друг, наконец-то мы вместе…
Ты плыви, моя лодка, плыви…
Сердцу хочется ласковой песни…
И любезной, большой любви…
Не совсем уверен, что правильно разобрал все слова этой большой лирики – иногда казалось, что вместо «лодки» плывет «пилотка», а «вместе» рифмуется с «местью», – во всяком случае, песня вскоре гасла, и под рев отвернутых кранов разгоралось что-то невероятное.
Через некоторое время подгребала остальная часть семьи Котельников: тетя Ксеня Ваксонова с Галеткой и Шуршурчиком. Женщины размещались рядом со мной на скамье ожидания, и втроем начинали обсуждать сложный вопрос: кто важней для современной литературы – Лев или Алексей. Шуршурчик с его постоянным напыщенным видом уходил в глубину и там на выбор подходил к калекам Великой Отечественной войны. Доносился его басовитый детский голосок, обращенный к инвалиду: «Товарищ, вы на каком фронте сражались?»
Через несколько десятков минут дверь номера отворилась и оттуда вырвался клубок пара, похожий на угловой персонаж с гравюры XVI века, – мгновенно испарился. Послышался веселый голос дяди Фели: «Заходи, команда!»
Заходим все. Тетя Котя, поглядывая на подростка, заправляет свои грудки в бюстгальтер. Сотрудник Верховного Совета не спешит облачаться в свою военно-морскую одежду. Уподобляясь атлетической фигуре с античной вазы, он передвигался по предбаннику и пружинил мускулатуру. Делал вид, что вовсе не демонстрирует свой до чрезвычайности крупный и до сих пор еще полунапряженный член, то есть, как Акси-Вакси недавно прочел в энциклопедии, фаллос. Это слово в фонетическом смысле представлялось мальчику каким-то мощным волосатиком с задумчивым лицом. В прямом смысле он, фаллос, или фуллюс (в старинной энциклопедии это слово было немножко закапано свечой), представлял из себя мощное оружие вчерашнего воина, что-то вроде береговой артиллерии. Мальчику в такие моменты иногда казалось, что фигура дяди Фели представляет из себя некоторую преувеличенную диспропорцию. Вот посмотрите на мраморного Аполлона: его пупис свисает между стройных бедер, представляя вполне умеренные пропорции. То же самое мы видим в гениальной фигуре Давида из Флоренции. В тысячах других античных или библейских фигур. Акси-Вакси был весьма озадачен этими несоответствиями: если бы у этих героев фаллосы соответствовали размерам дяди Фелиного, то есть феллиниевского калибра, они никогда бы не смогли спрятаться за фиговым листом; что же это значит, товарищи? Вдруг осенило: да ведь наш-то герой предстает перед семьей после часа упорной и вдохновенной работы, он еще не остыл, он весь еще полон мужества, вот пройдет какое-то время, какая-то ночь, и все успокоится, и, когда заведующий отделом информации займет свое место в огромном кабинете, примет вполне скромные античные или библейские размеры и очертания – с мечтой о последующем подъеме, конечно. В каком-то смысле эта последовательность напоминала мальчику стишок из «Кондуита и Швамбрании»:
Ура! Ура! Закричали тут швамбраны все!
И упали: Ту Ба Риба Се!
Но никто из них не умер! Они все спаслись!
Они всех вдруг победили и поднялись ввысь!
Продолжая двигаться по предбаннику, дядя Феля упорядочивал березовый веник. Потом провозглашал в адрес подростка: «Ну, орел, пошли постегаемся!»
