Михал Вивег - Лучшие годы - псу под хвост
Он совсем перестал выходить из подвальной мастерской, даже спал там, и мать Квидо носила ему туда еду, проводя с ним всякий раз не больше получаса. Когда она поднималась по лестнице, Квидо старался не встречаться с ней взглядом.
В последние месяцы отец Квидо занимался в основном обработкой поверхности дерева, причем не только классическим морением и вощением, но и давно отвергнутой полировкой гуммилаком, ибо обстоятельность этого старого способа обретала в его глазах все больше преимуществ. Полюбил он также и патинирование, то есть имитацию старого дерева с помощью порошковой краски. Теперь из мастерской все чаще доносилось завывание фрезы.
— Что он там снова мастерит? — спрашивал Квидо брата, не осмеливаясь спросить напрямую мать.
— Скорей всего, какого-нибудь Пиноккио, — усмехался Пако. — Нами он недоволен.
— Деревянного менеджера! — смеялся Квидо; он был рад, что в своем теперешнем одиночестве нашел в Пако союзника, и потому нередко как бы невзначай подыгрывал ему.
В ночь на понедельник у Квидо было первое дежурство.
Под вечер он отсыпал себе в баночку из-под фруктового сока две порции кофе и намазал маслом и медом два куска хлеба; времена, когда его мать пекла пироги и плюшки, безвозвратно канули в вечность.
— В кофе колоссальное количество ртути, — сообщила ему бабушка Либа, наблюдавшая за его приготовлениями.
— Э, мура, — сказал Пако. — А в чае стронций.
— Какой ужас! — воскликнула бабушка. — Я этого не знала…
— Ну гляди там в оба, — сказал Пако, заметив, что старший брат не в своей тарелке.
— А как же! — сказал Квидо.
Его мать не сказала ничего.
Квидо открыл дверь в подвал.
— Чао, отец! — крикнул он. — Я пошел.
Из подвала повеяло лишь холодом и тишиной.
Пожав плечами, Квидо двинулся в путь. Мать Квидо, подойдя к окну в кухне, отогнула занавеску и долго смотрела ему вслед.
У проходной стекольного Квидо поджидала Ярушка. Она была в вязаной белой маечке, в руке держала два летних яблока и шоколадку. Лишь спустя годы Квидо оценил эту ее безрассудную смелость или, пожалуй, веру, с какой она тогда постоянно оставалась с ним рядом, хотя прекрасно знала, что в обозримом будущем он не сможет предоставить ей ничего из того, что на современном языке называется перспективой: у него не было ни образования, ни квартиры, ни денег, а впереди грозно маячила армия.
Квидо бросился к ней как можно радостнее, дабы приглушить затаившуюся в нем тревогу.
— Девочка, — шептал он, покрывая ее обнаженные плечи удивительно настойчивыми поцелуями.
— Квидо! — осаживала его Ярушка. — Тут же люди.
— Ну и пусть! — не переставал прижимать ее к себе Квидо.
— Подожди, Квидо, мне надо тебе кое-что сказать.
Квидо испуганно отступил.
— Случилось ужасное, — сказала Ярушка.
Квидо почувствовал неведомое до сих пор покалывание за грудиной.
— Что? — спросил он подавленно.
Ярушка огляделась вокруг, подошла к нему совсем близко и смущенно подняла белую майку.
— «Мы не любим друг друга, а выполняем порученное задание», — прочел Квидо большие набрякшие буквы на животе у Ярушки. Больше он ничего не успел заметить — Ярушка, чуть не плача, опустила вниз майку.
— У меня аллергия на фломастеры.
2) Вернувшись в понедельник утром с ночной смены домой, Квидо нашел мать снова в кухне. Похоже было, что она вообще не ложилась спать.
— Ты не спала? — озабоченно спросил Квидо.
— Тише, отец спит. Ну как было?
Ее взгляд отнюдь не свидетельствовал о большом интересе к данному вопросу, но Квидо был рад, что она все-таки задала его.
— В целом, нормально.
Он рассказал ей о своем первом обходе, во время которого он залез даже на крышу административного здания.
— Завтра в десять помашу тебе, — сказал он. — Не прозевай.
— Ты спал? — спросила мать.
— Об этом, кажется, я тебя спрашивал.
— Вроде бы спала, я просто рано встала, — неохотно сказала мать. — А ты?
У Квидо сверкнули искорки в глазах.
— Отгадай где.
Впервые в это утро на лице у матери появилась тень улыбки.
— В моей конторе?
Квидо весело кивнул.
— Я дам тебе другое одеяло, — сказала мать. — Отец там тоже спит.
Вошел Пако.
— Вы что, уже продрали глаза? — сказал он сонно.
— Привет, Соколиное Перо! — сказал Квидо. — Позавтракаешь с нами?
— Не кричите! — Мать снова выглядела серьезной. — Говорю — отец спит.
— После обеда мы с Пако прокосим в саду, — пообещал Квидо.
— И не подумаю, — презрительно сказал Пако с полным ртом. — В гробу я видел ваш мещанский газон.
Мать с неожиданной резкостью встала.
— Я должна вам кое-что показать. Пойдемте со мной.
Она вышла из кухни и по лестнице спустилась в подвал. Квидо и Пако в недоумении следовали за ней.
Отцовская мастерская встретила их знакомым запахом дерева и разведенного клея. С первого же взгляда было ясно, что здесь царит строгий порядок: готовые мелкие изделия лежали вдоль одной стены, необработанный материал — вдоль другой. На подвесной полке наличествовали все инструменты до единого: долота, напильники, пилы. На полке под окном стояли в ряд банки с лаком; использованные кисти — в банках с растворителем; пол подметен. Посреди рабочего стола лежало несколько длинных, уже обработанных досок.
Мать Квидо решительно и сосредоточенно стала складывать эти доски в определенном порядке. Квидо и Пако вопросительно переглянулись. Под руками матери возникало нечто среднее между огромным ящиком для цветов и сундуком для перин. Когда же она перевернула последнюю доску, братья с испугом узрели огромный, аккуратно выструганный крест.
— Ваш отец, — сказала мать Квидо, и голос у нее сорвался, — мастерит себе гроб.
Мать Квидо в тот же день решила позвонить с работы доктору Лиру.
— Что сказал врач? — не терпелось Квидо узнать у матери, когда она вернулась домой.
Вид сына, ставшего, вероятно, главной причиной усилившегося психоза мужа, возмутил мать.
— Ничего! — отрезала она.
— Как это — ничего?
— Мы должны завтра поехать к нему, а пока он велел следить за тем, чтобы отец не влезал в него.
— Тоже умник нашелся! Как это он себе представляет? Я что, должен стоять около отца и следить?
Мать метнула на сына укоризненный взгляд.
— Ладно, — смягчился Квидо. — Я буду ходить смотреть за ним в окошко.
Не успел он это выговорить, как отец в какой-то сомнамбулической отрешенности прошел мимо них, сжимая двумя указательными пальцами свежепокрытую лаком доску; он поднялся на крыльцо, чтобы при дневном свете проверить сочность черни. Квидо не знал, то ли огреть отца чем-нибудь по голове, то ли повалиться ему в ноги.
— Сам видишь, — сказала ему мать.
С этого дня в доме установилась невыносимо тягостная атмосфера. Квидо казалось, что эта подавленность исходит от тех нескольких гробовых досок и пропитывает собою весь дом. Он напрасно пытался отделаться от этого ощущения шутками, напрасно пытался переключить внимание на что-то другое. Разговор не клеился, настроение падало.
— Трудно за ужином шутить с человеком, руки которого запорошены опилками от собственного гроба, — рассказывал впоследствии Квидо. — Этот гроб был мастерским образчиком так называемого самопатинирования.
3) — Идентичность? Ее утрачиваем мы все, — сказал на следующий день доктор Лир матери Квидо. Отец Квидо поехал к родителям в Нусле, а она тем временем пригласила доктора на чашечку кофе. Они сидели в «Люксоре». — Постараюсь пояснить, — продолжал доктор Лир. — Вы сами говорите, что без Праги вы просто жить не могли, но при этом остались в деревне. Вы мечтали играть в театре или по крайней мере вращаться в театральных кругах, но теперь вы смотрите спектакли по телевизору. У вас аллергия на собак, но при этом вы покупаете овчарку. А теперь скажите мне: какое ваше «я» истинное?
Мать Квидо выпятила губы. Доктор Лир нравился ей. Она смотрела на его красивую окладистую бороду и чуть завидовала мужу. Она всегда хотела иметь своего психиатра. Ей казалось, что ее личные проблемы могли бы стать для него не менее интересными, чем проблемы мужа. Затем вдруг перед глазами всплыл образ мужа, измеряющего ширину гроба в изножье, и ей стало стыдно.
— Он мимоходом нарисовал мне очень красивые картинки, — сказал доктор. — Такие цветистые, я бы сказал.
— Да? — удивилась мать Квидо. Доктор говорил несколько странно.
— И живо интересовался музыкотерапией….
— Вы хотите сказать, что…
— …что он ломает комедию. Передо мной…
— Но почему?
— Наверное, он меня опасается. Не верит мне. Факт, что я принимаю больных в котельной, для него еще не доказательство.
