Арсений Данилов - Adrenalin trash
— Да не ты, — сказал Дима.
Марина на секунду растерялась — сказанное было явно неуместно, — но потом теплые пальцы обхватили ее левый сосок и еще более чувствительный участок тела внизу, там, где заканчивались жировые складки. Марина жадно хватанула кислый воздух комнаты и громко, очень громко застонала. Она хотела что-нибудь сказать, но язык…
…кричал Монтень. Марина никогда раньше не слышала, чтобы ее кот издавал такие звуки. Он не просто кричал, требуя еды или ища компании, а почти выл. Звук этот был настолько жутким, что она совершенно забыла о происходящем. По странной приглушенности она поняла, что Монтень кричит за закрытой дверью ее комнаты. Она очень испугалась. Может быть, того, что кот некстати разбудит Рому и помешает им.
Марина сорвала с глаз повязку и попыталась встать.
— Я прогоню, — сказала она, наконец обретя контроль над речевым аппаратом.
— Не надо, — сказал Дима.
— Почему? — спросила Марина и вдруг увидела за его плечом Рому. Тот держал в руках камеру. — А что…
Но тут что-то взорвалось внутри Марины, по всему ее телу прокатилась ударная волна, и она, выгнувшись, закричала уже сама. Дима начал ритмичные движения, и вскоре в такт им Марина начала повторять короткое русское отрицание, состоящее всего из трех букв, как и то слово, вокруг которого…
…к ее губам, а по телу гуляли, казалось, сразу четыре руки. Марина рефлекторно открыла рот, и тут же что-то уткнулось ей в гортань, а нос неприятно защекотали волоски. Марина дернулась назад.
— Главное, не кусаться, — сказал Дима, — Хорошо?
— Да, — сказала Марина, чувствуя, как две сильные руки наклоняют ее голову вперед, еще одна гладит ягодицы, а другая теребит сосок, вызывая совершенно немыслимые колебания во всем теле. Хотелось только одного — чтобы колебания эти становились сильнее. Марина сложила губы…
…тяжело дышали рядом, кто-то был снизу, кто-то сверху, и оба они были внутри, и, что бы там ни говорили подруги в прокуренных сортирах, что бы ни показывал разнузданный телевизор, что бы ни писали авторы любовных романов, больно не было. Совсем. Марина обнаружила, что тело ее приобрело странную самостоятельность. Хотя она не давала ему никаких команд, оно решительно двигалось в такт движениям окружающего мира, сузившегося до масштаба двух голых и потных мужских тел. Напрягались мышцы спины, живота, ног, мышцы всего тела. Весело колотилось сердце, шумно гоняли воздух легкие, а снизу постоянно прибегали пенящиеся волны, раз за разом обрушивавшиеся на разум.
И вдруг на недолгий, но запомнившийся навсегда момент наступил отлив, пришла ослепительная, ненужная и страшная трезвость. И захотелось, чтобы стало больно. Чтобы предавшее ее тело приносило совсем другие ощущения. Происходящее должно было сопровождаться болью, рвущей, сильной, какая только бывает. Оно должно было сопровождаться болью. Но боли не было. Было совсем наоборот. И именно поэтому Марина снова стала кричать, задыхаясь, всхлипывая и чувствуя, как из ноздрей при каждом выдохе летят сопли, а на губах пузырится что-то липкое.
Вася
Краткий приступ зимы закончился. За окном снова была стопроцентная осень — мокрый асфальт, еще зеленая, но уже совершенно неубедительная трава, лысеющие деревья и рассеянная в атмосфере влага, то ли дождь, то ли туман, превращавшая бессмертный солнечный свет в серое свечение.
Андрей сидел на кухне и пил чай. Времени было около половины первого, и, как это в последнее время бывало по воскресеньям, сильно болела голова. Компанию Андрею составлял папа. Он сидел у окна, курил, выпуская струи дешевого табачного дыма в форточку и время от времени поглядывая на боровшегося с чаем сына. Под папиным взглядом чуть сильнее тряслись похмельные руки, а мысль о бутерброде, иногда возникавшая в усталом мозгу, теряла остатки конструктивности.
— Как самочувствие? — спросил папа.
— Нормальное, — ответил Андрей, глядя в чашку.
— Прекрасно, — сказал папа. — Похмелье уже норма, что ли?
— С чего ты взял? — спросил Андрей, делая новый глоток.
— Да вижу, — сказал папа. — Ты делом думаешь вообще заниматься?
— Я занимаюсь, — сказал Андрей. Говорить было тяжело — стоило открыть рот, как желудок сразу сводило. Андрей гасил костерок тошноты чаем. Допив первую чашку, он налил вторую.
— Я вижу, — снова сказал папа. Андрей подумал, что чаще это говорят только пациенты, заканчивающие курс в клинике Норбекова.
В кухню зашла мама, оставив на время телевизор в одиночестве.
— Чайник горячий? — спросила она.
— Горячий, — сказал папа.
— Да, — сказал Андрей.
Мама приготовила кофе, достала из шкафа пакет с соевыми батончиками и ушла в комнату.
— Морду-то кто побил? — спросил папа, когда принесенные мамой колебания утихли.
Андрей смутно помнил, что на этот вопрос, в несколько иной форме заданный мамой, он отвечал еще накануне. Правда, что именно было сказано, вспомнить не удалось, поэтому Андрей пожал плечами и тихо сказал:
— Так. Люди.
— Я понимаю, что не звери. Иначе зубы целыми бы не остались, — сказал папа. — А вообще, пить по три дня — нормально, ты считаешь? Нервы нам трепать?
— Я не по три дня, — сказал Андрей.
— А по сколько? — спросил папа.
— Ладно. — Андрей встал с табуретки, взял чашку и пошел к дверям.
— Девки были хоть? — спросил папа.
— Были, — ответил Андрей.
— Ну это хорошо, — сказал папа. — Надеюсь, дедом не сделал меня еще.
Андрей молча вышел.
Воскресенье было чем-то вроде санитарного дня. Андрей обычно посвящал его тихому культурному досугу, под бормотание телевизора, компьютера или автора какой-нибудь книги перерабатывая накопленный опыт. Иногда приходилось делать что-нибудь по учебе или помогать родителям в ведении домашнего хозяйства. Вечером пили пиво с Олегом. На новые приключения обычно не тянуло.
Поставив чашку с чаем на письменный стол, Андрей взял пульт дистанционного управления, лежавший на телевизоре, и впустил в комнату MTV. После чего сел на стул, поместил взгляд на телевизионный экран и стал впитывать заморский напиток и заморские эмоции. На душе было пасмурно и тихо. Потрескивавший молодыми неоформившимися голосами телевизионный огонек успокаивал, несмотря на то, что участники передачи старались выжимать из себя настоящие страсти, обсуждая короткометражные музыкальные фильмы, в простонародье называемые клипами. Андрей следил за последними веяниями мировой культуры из прагматичных побуждений — телевизионные передачи были неотъемлемой частью салонных и уличных бесед с товарищами. Причем в беседах этих так же неизменно обсуждались последние достижения научно-технического прогресса в области автомобилестроения и бытовой электроники, что еще раз подчеркивало тесное переплетение гуманитарного и естественного знания в постиндустриальную эпоху.
В общем, воскресенье уверенно покатилось по наезженной колее. Но бывает так — едешь старой, хорошо знакомой полевой дорогой, слушаешь чириканье мелкой птичьей сволочи, поглядываешь на бездонное степное небо, похожее на голубую сковородку с круглым кусочком медленно тающего солнечного маргарина, напеваешь старинную казачью песню и думаешь о том, что хорошие хлеба уродятся. Похлопываешь старую ленивую лошадку по ушам, а она вдруг остановится и всхрапнет. Очнешься от дремы, глянешь вперед — а поперек дороги бревно лежит. Откуда взялось и для каких целей, неизвестно. Может, лихие люди засаду устроили, может, соседи баньку новую строят, везли да потеряли, потому как пьют много и трезвыми их никто не видел. Взволнуешься, вспотеешь, врежешь лошадке хорошенько и объедешь бревно. Может, и обойдется все, а может, и нет.
Так и с Андреем. В качестве бревна выступил телефонный звонок. Андрей вставать не стал, отдав право первого телефонного знакомства родителям, но через минуту в дверь его комнаты постучал папа — иногда Андрей думал, что, если бы с детства привык называть папу отцом, все повернулось бы иначе, — и попросил взять трубку. Андрей повиновался.
— Привет, — звякнул в трубке приятный девичий голос, и Андрей сразу немного вспотел. — Как живешь?
Андрей смутился. Но не от неожиданного внимания девушки — что уж тут смущаться после вчерашнего, — а оттого, что голос был незнакомым, и это создало некоторую неловкость.
— Нормально.
— Что делаешь? — спросила девушка, и Андрей, перебрав наконец все варианты — которых и было-то немного, — понял, что в роли устроивших засаду лихих людей выступает Василиса.
— Встал недавно, — сказал он, вспомнив гулявшую по старшим классам похабную шутку, касавшуюся такого ответа. — Чай пью. Телек смотрю.
— Что смотришь-то? — спросила Василиса. Казалось, она всерьез интересовалась жизнью Андрея.
