Марк Хелприн - Солдат великой войны
Ее отсутствие Алессандро компенсировало множество вещей, которые, благодаря одной своей красоте, становились ее союзниками: синева декораций, залитых светом, грациозность кошки, повернувшей маленькую мордочку в ответ на движение человека, разожженная печь в глубине кузницы или пекарни, которую он заметил, проходя мимо, пение церковного хора, зачаровывающее прихожан, снег, сдуваемый с горной вершины голубым ветром, идеально бесхитростная улыбка ребенка. На этих наблюдениях, одаривающих его красотой во всех ее проявлениях, он и начал выстраивать свои эстетические принципы. И хотя в систему они сформировались не сразу и особого порядка в них не наблюдалось, он верил, что со временем все сложится в единую картину.
Закончив петь, охотники разочарованно ушли за кулисы. Потом последовало несколько сцен, которые не захватили зрителей, и они ерзали в креслах, напоминая леопардов, нервно кружащих по клетке в зоопарке.
Алессандро наклонился вперед, его взгляд впился в подсвеченный задник. Когда воздух колебал пламя свечей софитов, по лесу пробегали тени.
— Я уже минуту хлопаю тебя по плечу, — услышал он голос Рафи.
Алессандро повернулся, сощурился, вглядываясь в темноту.
— До тебя трудно достучаться, когда ты слушаешь музыку.
— Ты уже поправился? — спросил Алессандро.
— Да. Даже играл в теннис. Можем мы здесь поговорить? — спросил Рафи, словно находился в обычном театре.
— Мы можем устроить дуэль, и никто не заметит, — ответил Алессандро, — но давай лучше выйдем.
Они присели на белую мраморную ступень длинной лестницы, с которой открывался вид на окружающую Болонью сельскую местность, и Алессандро спросил:
— Почему ты не стал сопротивляться?
Рафи уже был на последнем курсе университета и умел развернуть диалог в любое русло.
— Я сопротивлялся. Я боролся изо всех сил, и на мне раны от этой борьбы.
— У них ран нет.
— Это их проблемы.
— Странный способ борьбы.
— Это связано с моими внутренними исканиями.
— Вероятно, связано, — кивнул Алессандро, — вот только не окажись я рядом с револьвером, который украл, разбив витрину, твои искания в этом мире могли и оборваться.
— Это верно, — с гневом подтвердил Рафи.
— Почему же ты не научился давать сдачи?
— Как тебе, наверное, известно, улицы в Венеции — это каналы. Драки там очень короткие, потому что через несколько секунд один из драчунов обычно бултыхается в воде. В юности меня несколько раз сбрасывали в воду с мостов и набережных.
— Послушай, я могу тебе показать, как надо вести себя в рукопашном бою, — заявил Алессандро, который не участвовал ни в одной уличной драке. Он оглядел Рафи. — Ты высокий, но, похоже, не очень сильный. Габариты сами по себе не важны. Тебе надо накачивать мышцы. Чего улыбаешься?
— Видишь ли, силы мне как раз хватает.
— Ох, что-то сомневаюсь, — Алессандро покачал головой.
— Шесть месяцев в году я изучаю юриспруденцию, но другие шесть работаю у отца.
— Нарезая котлеты, Геркулесом не станешь.
— У моего отца нет магазина со стеклянной витриной и прилавком. Он оптовый торговец. Его склад размером с Арсенал, и у него сто пятьдесят работников. По большей части, рубщиков. Поскольку рубка мяса требует навыка, а я учусь на адвоката, никто и не собирался показывать мне, как разрубать туши, поэтому я только таскал и развешивал мясо.
— В каком виде?
— Четвертушками.
— И сколько весит одна четвертушка?
— Сто килограмм и больше. Ты надеваешь синюю куртку с капюшоном. Прежде чем взяться за мясо, накидываешь капюшон, чтобы не испачкать кровью волосы. Снимаешь четвертушку с крюка, взваливаешь на спину и несешь. Если она в трюме океанского корабля, до склада идти минут десять. Потом поднимаешь четвертушку на плечо, крепко держишь и вешаешь на крюк. Мясо могут также складировать на земле. Тогда ты поднимаешь четвертушку и взваливаешь на плечи.
— Тогда почему же ты не схватил этих монархистов и не сбросил их с лестницы?
— Я бы никогда такого не сделал.
— Позволь мне показать тебе, что к чему.
— Хорошо, — кивнул Рафи, — покажи.
— В выходные, — пообещал Алессандро, — если будет хорошая погода.
Они пожали друг другу руки.
* * *Поскольку Алессандро понятия не имел, что показывать, следующие дни он провел в размышлениях, как же все-таки поднять боевой дух Рафи Фоа, и в воскресное утро оба стояли у железнодорожных путей, по которым в лучах зимнего солнца на них надвигался поезд. Чтобы машинисты их не увидели, они прятались в кустах.
— И что мы будем делать? — спросил Рафи.
— Сначала мы запрыгнем на поезд, — ответил Алессандро. — Заберемся на крышу и побежим к служебному вагону.
— Зачем?
— Чтобы люди из служебного вагона бросились за нами в погоню по крышам вагонов движущегося поезда.
— А если нас поймают?
— Не поймают: в этом и есть наша цель.
— Как мы сможем убежать от них, оставаясь в движущемся поезде?
— В десяти километрах железнодорожный мост через реку. Представляешь, как они удивятся, когда мы спрыгнем?
— Представляю, как удивлюсь я, когда мы спрыгнем. Сейчас январь.
— Просто повторяй за мной.
— А раньше ты такое делал? — поинтересовался Рафи, предчувствуя недоброе. Паровоз, грохоча, пронесся мимо, отчего их голоса завибрировали.
— Разумеется, — ответил Алессандро.
Они побежали вдоль поезда и поравнялись с вагоном для перевозки скота.
— Забирайся, как по лестнице, — крикнул Алессандро, перекрывая шум колес. Они лезли, цепляясь за доски, пока не добрались до скользкой закругленной крыши, где ухватиться было вообще не за что.
— А теперь как? — прокричал Рафи.
— Двигаемся к углу, — импровизируя на ходу, приказал Алессандро. Они двинулись к углу. — Цепляйся за край вагона и подтягивайся наверх, опираясь ногами на перекладину.
— Как мне поставить туда ногу? — прокричал Рафи, раскачиваясь в воздухе. — Перекладина слишком мала, да и высоко очень.
— Ничего, хватит с тебя. Подтягивай ноги, — возразил Алессандро. Неровный край металлической крыши резал ему руки. Он напрягался изо всех сил, чтобы не упасть в зазор между вагонами. Рафи следовал за ним.
Шум оглушал: гремели пустые вагоны, проскакивая стыки рельсов, сталь колес скрипела по стали рельсов, клацали сцепки вагонов.
Дым и копоть летели над поездом. Половину времени Алессандро и Рафи приходилось не открывать глаз, вторую половину глаза слезились. Они едва могли дышать. Провались они между вагонами, их бы порезало и размочалило в куски.
Алессандро посмотрел на Рафи, лицо которого застыло от напряжения.
— Забирайся наверх.
— Мне не за что ухватиться, — в отчаянии ответил Рафи. — Слишком высоко. Я упаду.
Алессандро не знал, сумеет ли он сам забраться на крышу. Ладони и пальцы стали скользкими от пота и крови.
— Сможешь. Хватайся руками за крышу. Вот так. — И он начал подтягиваться.
Руки скользили, но он цеплялся за металл, как кошка, и в конце концов забрался наверх. Потом ухватил Рафи за запястье и помог ему проделать то же самое. Вскоре они лежали лицом вниз, тяжело дыша, потные, грязные, руки в крови. Дым то и дело накрывал их черным, вызывающим тошноту облаком.
— И часто ты такое проделываешь? — спросил Рафи.
— Когда выпадает возможность, — ответил Алессандро, сплевывая золу и грязь.
— Ты чокнутый! — прокричал Рафи.
— Знаю.
— А как же тоннели?
— Тоннелей надо остерегаться, — ответил Алессандро, мысленно поблагодарив его за напоминание. — Завидев тоннель, сразу спускаешься между вагонами. Иначе тебя скинет с крыши. Но в здешних краях тоннелей не так и много. — Он встал. Ветер, дым, шатание товарного вагона из стороны в сторону — все пыталось сбросить его вниз. Не вышло.
Рафи встал, когда Алессандро изготовился перепрыгнуть на крышу вагона, который ехал следом.
— Что произойдет, если ты упадешь? — прокричал Рафи.
— Не падай! — прокричал в ответ Алессандро, а в следующий миг без малейшего колебания оттолкнулся и взлетел в воздух. Приземлился на правую ногу и даже не оглянулся, зная, что Рафи последует за ним. Тут объяснения не годились: он мог лишь наглядно показать, как и что делать.
Когда он набрал скорость, перепрыгивать с одного вагона на другой стало гораздо легче. Его охватила радость, которую он запомнил до конца дней. Когда позади остались пять или десять вагонов, страх совершенно его покинул, и он бежал навстречу ветру и дыму. Горячая копоть обжигала шею. Алессандро слышал шаги Рафи за спиной.
Они пробежали сорок вагонов, перепрыгивая с одного на другой, раскидывая руки словно крылья, пытающиеся поймать воздушный поток. Чем дольше длился полет, тем счастливее они чувствовали себя, и вот уже они застучали каблуками по крыше служебного вагона.
