Артур Хейли - Колеса
Не желая скандалить, Ролли покорно расписался.
— Да, кстати, компания уже выписала тебе несколько чеков. Теперь эти деньги должны быть ей возвращены. — Он покопался в своих бумагах, которых у него была целая куча. — Тебя просили расписаться еще и здесь.
Ролли написал свою фамилию на чеках. Их было четыре.
— В следующий раз, — раздраженно бросил инструктор, — постарайся не доставлять людям беспокойства.
— А ну, вали отсюда, сало!.. — бросил Ролли Найт и зевнул.
Ни Ролли, ни его визитер не знали, что все время, пока происходил этот обмен любезностями, на улице напротив дома стояла дорогая машина последней марки. В ней сидел высокий, благообразного вида седовласый негр, проследивший за тем, как инструктор вошел в дом. И теперь, когда румяный здоровяк вышел из дома, сел в машину и поехал прочь, за ним, как и ранее почти весь этот день, на расстоянии последовала стоявшая напротив машина.
Глава 10
— Да хватит тебе возиться с этим питьем, детка. У меня там в номере целая бутылка стоит.
Коммивояжер Олли бросил нетерпеливый взгляд на Эрику Трентон, сидевшую в полутьме по другую сторону маленького черного столика.
На улице стоял день. Они сидели в баре при гостинице на шоссе Куинс, недалеко от Блумфилд-Хиллз, и Эрика не спеша пила уже второй коктейль, который она заказала, чтобы потянуть время, хотя и понимала, что это глупо, потому что либо надо заниматься тем, ради чего они сюда приехали, либо нет. А если уж заниматься, так не лучше ли поскорее.
Эрика вертела в руках стакан.
— Дайте мне допить. Надо же подкрепиться. — А сама подумала: «Он хоть и дешевка, но недурен». Хорошо сложен, и тело его наверняка лучше, чем язык и манеры. Очевидно, он немало трудится над тем, чтобы так выглядеть: ей припомнилось, как он хвастал, что регулярно ходит заниматься гимнастикой. Ей наверняка мог бы попасться кто-то и похуже, хотя, конечно, лучше бы найти кого-нибудь поинтереснее.
О том, что он посещает гимнастический зал, Олли сказал ей во время их первой встречи, тут же, в этом самом баре. Эрика зашла туда днем выпить, как иной раз делают одинокие женщины в расчете на интересную встречу, и Олли завязал с ней беседу — циничный, многоопытный Олли, который хорошо знал этот бар и знал, почему некоторые женщины сюда заходят. В следующий раз они встретились уже не случайно, и он заказал номер в гостинице, считая, что она пойдет с ним. Но Эрика, раздираемая жаждой наслаждения и уколами совести, настояла на том, чтобы провести все время в баре, а потом отправилась домой, к великой злости и досаде Олли. Он ее вычеркнул из своих списков, пока она сама не позвонила ему две-три недели назад.
Но и тогда им не удалось сразу встретиться, потому что Олли не вернулся из Кливленда, как рассчитывал, а отправился вместо этого в два других города — какие именно, Эрика забыла. Однако теперь они были здесь, и Олли начинал терять терпение.
— Ну, так как, детка? — спросил он.
Она вдруг вспомнила — не без внутренней кривой усмешки и грусти — плакатик, висевший на стене в кабинете Адама: НЕ ОТКЛАДЫВАЙ НА ЗАВТРА!
— Хорошо, — сказала она. Отодвинула стул и поднялась.
Она шла рядом с Олли по приятным, увешанным картинами коридорам гостиницы, по которым столь многие шли до нее к той же цели, и чувствовала, как отчаянно бьется сердце, — только не надо спешить.
* * *Несколько часов спустя, уже успокоившись и вспоминая происшедшее, Эрика решила, что было не так хорошо, как она надеялась, но и не так скверно, как опасалась. Она получила удовлетворение в том, чего жаждала сейчас, немедля, но в чем-то другом, менее поддающемся определению, удовлетворения не нашла. Однако в двух обстоятельствах она была уверена. Во-первых, что чувство удовлетворения у нее быстро улетучится — это было совсем не то, что она испытывала раньше, когда Адам был страстно влюблен и она не то что часами, а днями находилась под впечатлением его любви. И во-вторых: больше она экспериментировать не станет — во всяком случае, с Олли.
В таком настроении Эрика под вечер вернулась из гостиницы и отправилась за покупками в Бирмингем. Она купила то, что ей нужно и что не нужно, но главное удовольствие получила от волнующей и опасной игры, когда брала что-нибудь с прилавка и уходила, не заплатив. Она проделала так трижды, со всевозрастающей уверенностью в себе, приобретя таким образом резную вешалку для платьев, тюбик шампуня и — вот это уже была настоящая победа! — дорогое вечное перо.
После истории с кражей флакона «Норелла» Эрика уже по опыту знала, что воровать в большом магазине нетрудно. Для этого, решила она, надо лишь сохранять хладнокровие, действовать быстро и с умом. И она гордилась тем, что сумела проявить все эти три качества.
Глава 11
В унылый, серый и промозглый ноябрьский день, почти через полтора месяца после того, как Бретт Дилозанто и Адам Трентон были на автодроме, Бретт шагал по деловой части Детройта, и настроение у него было под стать погоде — мрачное, безотрадное.
Такое настроение редко у него бывало. Обычно, какие бы тревоги и заботы — а в последнее время и сомнения — ни одолевали его, он не терял веселого и добродушного расположения духа. Но в подобный день, думал он, для человека, родившегося в Калифорнии, детройтская зима выглядит поистине отвратительной, невыносимой.
Он только что сквозь ветер и дождь добрался до своей машины на стоянке, немало натоптавшись на перекрестках в ожидании, пока нескончаемый поток транспорта остановится и можно будет перейти улицу, а тем временем промокая все больше.
Ну, а окружавший его город — бр-р! Вечно грязный, по преимуществу уродливый и гнетуще однообразный, сегодня он из-за нависшего свинцового неба и дождя казался Бретту покрытым сажей. Только еще март и апрель бывают здесь хуже — это когда зимний снег, застывший и почерневший, начинает таять. И однако же есть, наверное, люди, которые постепенно привыкают к уродству этого города. А вот он до сих пор не привык.
Сев в машину, Бретт завел мотор, включил отопитель и «дворники». Он был рад, что наконец оказался под крышей: на улице продолжал лить дождь. Стоянка была забита автомобилями, и его «заставили» — придется ждать, пока не отгонят две стоящие впереди машины. Но, проходя на стоянку, он подал знак дежурному и сейчас видел, что тот идет к нему.
Пока Бретт ждал, он вспомнил, что в такой же вот день впервые приехал в Детройт, где ему суждено было остаться жить и работать.
Среди работавших в компании дизайнеров было немало выходцев из Калифорнии, чей путь в Детройт, как и его собственный, начался в Лос-Анджелесе, в Центральном колледже по подготовке дизайнеров. Для тех, кто оканчивал его зимой и приезжал в Детройт на работу, вид города в его наихудшем сезоне производил столь удручающее впечатление, что некоторые сразу же возвращались на Запад — в поисках другого места для применения своих способностей. Но большинство, оправившись от потрясения, оставались, как остался и Бретт, и через какое-то время обнаруживали в городе определенные преимущества. Детройт был большим культурным центром — особенно по части живописи, музыки и театра, а штат Мичиган, в котором находился город, предоставлял великолепные возможности для спорта и отдыха как зимой, так и летом — здесь были прелестные нетронутые озера и красивейшие в мире ландшафты.
«Куда, черт возьми, девался дежурный, почему он не отгоняет машины?» — недоуменно подумал Бретт.
Собственно, такие мелкие огорчения и были причиной его плохого настроения в данный момент. Он условился пообедать в отеле «Поншартрен» с неким Хэнком Крейзелом, занимавшимся производством автомобильных частей, но, когда Бретт добрался туда, выяснилось, что на стоянке нет ни одного свободного места. В результате он вынужден был оставить машину в нескольких кварталах от отеля да еще попал под проливной дождь. В «Поншартрене» его ждала записка: Крейзел извинялся и сообщал, что не может с ним встретиться, поэтому Бретту пришлось обедать одному. У него были еще кое-какие дела в городе, которыми он занимался остаток дня, причем на переходах бесцеремонные, без конца сигналившие водители то и дело задерживали его, не давая пройти, и он основательно промок.
Бретту казалось, что ни в каком другом городе, в том числе и в Нью-Йорке, где дело обстояло достаточно скверно, ему не попадались такие грубые, нахальные и упрямые автомобилисты, как на улицах и автострадах Детройта. Возможно, это объяснялось тем, что город жил автомобилями, и они здесь стали символами власти, но так или иначе «моторизованный» житель Детройта превращался поистине во Франкенштейна.[10] Большинство новых жителей, которых сначала возмущала езда под девизом «не уступать ни пяди», очень скоро в порядке самообороны начинали вести себя точно так же. Что до Бретта, то он примириться с этим никак не мог. Ему, привыкшему к вежливости калифорнийских водителей, езда в Детройте представлялась кошмаром и вызывала у него раздражение.
