Десять поколений - Арфуди Белла

– Ты думаешь, в Армении такого не было?

– Не до такой степени однозначно.

– Чушь, – сказал дядя Мсто. – Я, в отличие от тебя, приехавшего в Россию, на армянской земле вообще родился. И отец мой тоже. Наши предки эту землю вместе с армянами от турок защищали. Я лично в арцахской войне участвовал. Армянский я знаю лучше езидского. Думаешь, меня в школе не обзывали? Не припоминали, что я не армянин? Но это все дурость детская. Дети не от большого ума друг друга обижают. Разве это значит, что я Армении чужой? Нет. Армения – мой дом.

– Так ты сам говоришь, что ту землю мы с армянами вместе защищали. Да и в целом общего у нас с ними больше. Не выделяешься ты так среди армян, как в каком-нибудь Воронеже среди русских. Там тебя выдает сразу все: от цвета волос и горбинки на носу.

– Глупость это все, Ари. Где бы мы ни жили, мы все равно можем пытаться сберечь себя и свою культуру. Все остальное – оправдания для нашей лени и слабости. Поверь, я и сам через это проходил. Когда ты молод, все эти разговоры о роде, истории и долге кажутся полнейшей ерундой. Только с течением времени ты начинаешь ценить корни и искать в них свою опору, а не отягчающие цепи. – Дядя Мсто отодвинул тарелку, готовясь уже встать. Погода была замечательной. Ему не хотелось долго засиживаться в отеле. – Это сейчас все наставления и наши традиции представляются тебе оковами, которые ты жаждешь скинуть и оказаться свободным. Но это иллюзия. Ты окажешься не свободным, а потерянным. Как одинокая лодка, которая не знает, к какому берегу ей прибиться. Цени то, что имеешь. Не у каждого человека есть возможность узнать хотя бы о трех поколениях своей семьи. Тебе же доступно знание, уходящее намного глубже.

– Вряд ли я знаю что-то особенное, – возразил Ари. – Отец всегда с гордостью говорил о том, что любой приличный человек знает хотя бы семь поколений своего рода, а он вот знал больше. Но что-то не удосужился передать эти знания мне.

– Кто тебе мешает восполнить их сейчас со мной? Перед тобой живой учебник. Спрашивай, записывай, запоминай. Пока еще есть носители истории рода, за них надо ухватиться обеими руками и вынести все, что только можешь. У каждого последующего поколения таких возможностей все меньше и меньше. Особенно если ты оказываешься слишком далеко от земли, где жили твои предки.

Ари понимал, что дядя прав, и даже его вечное внутреннее сопротивление всему, что шло от семьи, начало давать сбой. Возможно, виной тому была смерть отца. Часто это сопротивление возникало лишь в противовес всему, что скажет отец. С кем же воевать ему теперь? Если отца больше нет, то это превращается в бессмысленную борьбу с самим собой, ведь это история и корни не только отца, но и его собственные. В тот день по пути к Айя-Софии Ари размышлял о том, сколько людей должно было родиться и выжить, чтобы на свет появился он. Сотни жизней ради одной-единственной, которой было суждено родиться в Тбилиси. Но ведь это не просто какие-то условные жизни с именами, датами рождения и смерти. Это были настоящие люди. Такие же, как он. С горячей кровью, теплым дыханием и надеждами. Какие у них были истории любви, переживания, мысли?.. Как много всего происходило в жизни этих сотен людей. И как мало он о них знает, а главное – совершенно не понимает, что это были за люди.

Айя-София своими многочисленными куполами и мощью завораживала еще издалека. Огромная мечеть, которая когда-то была христианским собором, символизировала победу османов и ислама в многовековой борьбе. Это Ари знал еще из учебника по истории. Правда, истории Турции там отводился от силы один параграф. Больше рассказывалось о временах правления Ататюрка и его взаимоотношениях с советскими лидерами. Учительница принципиально подчеркивала, что Ататюрк был хитер и давал Советам надежду на то, что и его страна присоединится в будущем к коммунистам, лишь бы те помогали ему строить важные объекты. После – вильнул хвостом и был таков. Для обывателя история очень некрасивая. Но можем ли мы винить страны за то, что у каждой из них свои интересы? Все пытаются выжить. И в этой борьбе о чести помнят не всегда.

– И снова мечеть. – Дядя Мсто начал стягивать с себя обувь, балансируя на одной ноге.

– Что еще можно было искать в Иране и Турции? – Ари пожал плечами. – Между прочим, уникальное явление – сплетение христианства и ислама.

– Сейчас оценим твое уникальное явление.

Оставив обувь на деревянных полках, они прошли внутрь. В мечети сновали толпы туристов, фотографирующих каждый сантиметр. Ари плавно протискивался между ними, пытаясь найти наиболее удачную точку для обзора. Остановившись практически посередине, прямо под куполом, он несколько раз повернулся. На внутренней части купола виднелось древнее христианское изображение. Рисунок был истерт по краям, но цвета оставались еще довольно насыщенными. Можно только представить, насколько феноменально это выглядело в момент своего появления. Ари предположил, что на рисунке Дева Мария, раз у нее на коленях расположился младенец. Своды, удерживающие купол, украшали огромные круглые щиты. На их черной основе золотым цветом были выведены красивые надписи на арабском. Ари решил, что, должно быть, как и в иранской мечети, это цитаты из Корана. Возможно, даже имена Аллаха. Каллиграфия всегда нравилась Ари. Сейчас же, когда он вглядывался в надписи, для него это не было уже чем-то просто красивым. Ему виделось за этим некое тайное знание, до которого он еще не добрался.

– Просто невероятно, – прошептал дядя Мсто. Он опасался говорить в полный голос в мечети, хотя она и была полна галдящих туристов. – Они оставили христианские фрески, хотя и превратили собор в мечеть.

– Думаю, тут все охраняется ЮНЕСКО, и вряд ли они смогли бы просто все закрасить.

– Это сейчас, – начал спорить дядя Мсто. – Но когда они превратили это место в мечеть, то могли сделать все, что им вздумается. Даже загрунтовать Марию с Иисусом.

Они прошли чуть ближе к одной из колонн, на которой был прикреплен щит с арабскими буквами. Над их головами покачивались замысловатые люстры на длинных цепях.

– Тогда не понимаю, как так вышло, что они не уничтожили их. Ислам ведь запрещает любое изображение человека.

– Возможно, дело в том, что это Мария с младенцем. В исламе они тоже упоминаются, хоть и под другими именами. Иса – один из их пророков.

– В том-то и дело. Разве можно изображать пророка?

– Я, конечно, не знаток их порядков, но слышал, что это запрещено. Харам.

– Может, их правители были мудрее наших и понимали, что такое великое искусство? – спросил Ари.

Дядя Мсто недоверчиво фыркнул.

– Вот уж не думаю. Правители во все времена жестокие и безумные. Причина в чем-то другом. Надо было все же нанять гида.

Ари продолжал оглядываться вокруг. Ему нравилось, что колонны такие темные, руки так и тянулись их потрогать. Сдерживая свои порывы, Ари размышлял над тем, как это восхитительно, когда в одном месте так диковинно переплетаются религии. Правда, верующие мусульмане и христиане такое могут считать чем-то вопиющим, предположил Ари. Но именно эта смесь казалась ему наиболее приближенной к тому, что чувствовал он сам, когда речь заходила о вере. Бывший собор стал первым местом на земле, где Ари поймал себя на мысли, что ему было бы интересно погрузиться в религию чуть глубже. В конце концов, если люди постоянно с ней носятся, значит, в религии может быть какое-то рациональное зерно. Не факт, что он его найдет, но можно хотя бы попытаться.

– Мне здесь нравится, – сказал он дяде.

– Даже плевать на людей вокруг. Они вообще не раздражают.

– Меня тоже. Здесь чувствуется что-то важное, но не могу уловить, что именно.

– Столько ехал с прахом отца, пытаясь вернуться к корням, чтобы прийти к исламу? – Вопрос дяди звучал иронично.

– Дело не в исламе, в конце концов, на нас смотрит Мария с Иисусом. Но это место однозначно имеет какую-то силу. Просто нельзя стоять здесь и совершенно ничего не чувствовать, мне кажется. У тебя не так?